Инна Бачинская - Бородавки святого Джона Страница 10

Они засиделись допоздна, изрядно выпив для снятия стресса. Около трех Андрей постелил Тепе на диване в гостиной. Лечь в кабинете при госте он не решился и, не желая придумывать какие-то объяснения, прямиком отправился в спальню. Сел на кровать и задумался…

Мысли завертелись, как телега по наезженной колее. Кто? Зачем? «Допустим, – думал Андрей, – я убил человека. Как я представляю себе дальнейшее развитие событий? Я ушел в тень, но держу ситуацию под контролем, чтобы вмешаться в случае чего. Я не могу не держать все под контролем, потому что иначе… иначе сойду с ума от неизвестности.

А если у меня крепкие нервы и я заставил себя обо всем забыть? Стер отпечатки пальцев, оглянулся, убедился, что никого вокруг, и ушел в тень. Навсегда».

Нет, решил он, повертев образ убийцы с крепкими нервами и так и эдак. Это не случайное убийство, а преднамеренное. Значит, у него есть причина. Логическая связка «устранен человек, ergo[1] устранена причина» не всегда срабатывает. Причина могла остаться. Значит, убийца вынужден следить за развитием событий. Чтобы… что? Убить еще раз? Получается, так. Чушь получается, решил он через минуту. Кого убивать? Свидетелей убийства?

Э, стоп, сказал он себе. Зайдем с другой стороны. Старый, как мир, вопрос: кому выгодно? За что можно убить человека? Причин – раз, два и обчелся. Мало их, причин. И все стары, как мир. Любовь-ревность. Месть. Страх. Деньги. Шантаж. Лерка – чужая жена. Никогда не слышал, чтобы убивали любовниц, ревнуя их к мужу. Вот если бы убил муж…

Неприятный холодок пробежал по хребту. Андрей явственно вспомнил свое странное чувство-предвестник в прихожей… полусвет, полутьму, папки на тумбочке… Усилием воли подавил картинку.

– Дальше, – одернул он себя. – Месть? Вряд ли. Страх? Если убийца ее боялся, то не стал бы спать с ней. Хотя… неизвестно. Может, и стал бы…

Деньги? Не вижу, каким образом деньги могли стать причиной. Не думаю. Шантаж? Горячо! Зная Лерку, Андрей вполне представлял, на что она способна. Даже лежа в постели с этим типом… дразня, пугая и любя его одновременно…

Вспомнил бесценные побрякушки на ее туалетном столике. Какой дурак! Он заставил себя поверить, что это подарок отца, о котором она, болтливая, как сорока, забыла ему рассказать. Не то, что поверил – у него просто не было выхода. Ее прошлые связи… Почему прошлые? Что он знает о жизни и сегодняшних связях своей жены? Только то, что она позволяла ему знать. Вернувшись с дачи, он должен был немедленно обыскать квартиру, заглянуть во всякие укромные местечки, в ее сумочки, записные книжки, во всякие ящички и шкатулки, даже в посуду в серванте, даже в чемоданы со старой одеждой, в кладовые и найти то, что она прятала от него. А он распустил сопли…

Андрей вскочил на ноги, готовый бежать и перевернуть дом вверх дном, но вспомнив о спящем в гостиной Тепе, снова опустился на кровать.

Я его знаю, подумал он. Он здесь, рядом. Я встречаю его каждый день, мы разговариваем «за жизнь», жмем друг другу руки, возможно, пропускаем по стопарю… Он не прячется… Если бы я был убийцей, я бы крутился рядом! Я был бы настороже, зная, что ее вот-вот найдут… и тогда мне необходимо быть рядом! Он ждет, что ее обнаружат. Он считает дни. Михась проводил ее в воскресенье. Раз. В понедельник она была на даче. Два. Я ее убил… То есть он… Три. Сегодня среда. Три дня. Тишина. Почему? Ее не нашли? Ее не нашли… Убийцу охватывает недоумение, возможно, паника – что происходит?

Кто?

Он себя выдаст, думал Андрей. Нет, решил через минуту, он себя не выдаст. Убийца не дурак. Он продумал модель поведения так же, как и я. Он не попадется в ловушку, не обмолвится ни единым словом, не выдаст себя ни жестом, ни взглядом.

Это может быть кто угодно…

Утром секретарша, принеся бумаги на подпись, спросила, как там Валерия Павловна. Андрей с трудом удержался от пространных объяснений, что хорошо, погода прекрасная, можно даже купаться… море еще не остыло… Дернул плечом, мол, нормально. Ему показалось, что она взглянула на него пристально и тут же отвела взгляд. Не сходи с ума, сказал он себе. Никто ничего не знает. Пока не знает…

Глава 6

ПРОЩАНИЕ

…Он зажег свечи в старинных парадных шандалах. Поставил Вивальди, хотя понимал, что уместнее был бы «Реквием». Но он не любил «Реквием», у него мороз бежал по коже от его звуков… А прозрачный радостный Вивальди… весна, лето… Они слушали его вместе, они любили друг друга под Вивальди…

Валерия и Вивальди навсегда связаны…

Он пил коньяк и слушал музыку. Легкий сквознячок колебал длинные языки пламени. Трещали свечи, оплывал пахнущий лавандой воск, и ему казалось, что свечи плачут.

Валерия… Он не ожидал от себя такого сильного чувства! Спустя год после случайного мимолетного знакомства он встретил ее в городе, в кафе, куда заглянул на ходу. Она сидела у окна, глубоко задумавшись, рассеянно смотрела на улицу. И что-то дрогнуло в нем – она была поразительно красива! Он не сразу вспомнил ее имя… Валерия! Чудное имя. Светлые волосы, тонкие черты, печаль и тайна. Да, да, именно тайна. Человек давно уже не представлял для него ни малейшей тайны, а тут!..

Он пил кофе, любуясь, поглядывал на нее, он был уверен, что она ждет мужчину. Любовника. Ему было интересно, кто он, этот счастливчик. Но никто так и не появился. И тогда он подошел к ней…

Он влюбился как мальчишка. Он стал безумен. Он забрасывал ее подарками. Они танцевали под Вивальди при свечах, а потом он относил ее в постель… Он помнит ее смех… Она всегда смеялась. Запрокидывала голову и смеялась. Нежность, тонкость, тайна…

Не было ничего этого! Но он понял, это слишком поздно.

Ее словечки… полуприличные, просто неприличные, она была цинична, бесстрашна и бесстыдна, что составляло странный контраст с ее лицом… ликом святой. Святая блудница. Что возбуждало его безмерно.

Внешность святой и сердце торговки, вот что такое была его возлюбленная. «Куртизанка», – однажды подумал он, и еще подумал, что с такими легко…

Он читал ей стихи. Как же без стихов! Любимым полагается читать стихи.

…Никакого мне не нужно рая,Никакая не страшна гроза —Волосы твои перебирая,Все глядел бы в милые глаза.Как в источник ясный, над которымПутник наклоняется страдой,Видя с облаками и просторомНебо, отраженное водой…[2]

Она слушала, не сводя с него сияющего взгляда, а он думал, какое счастье, что ей это доступно, несмотря ни на что…

Она была жадной, его подруга, жила взахлеб, не обременяя себя химерами. И с ней, такой жадной, бессовестной, полной веселой злости, он казался себе молодым и дерзновенным, его обычная осторожность изменила ему.

– А твой муж? – спросил он однажды.

– Ничтожество! – ответила она жестко, и он отвел глаза.

– Выходи за меня, – сказал он как-то полушутя-полусерьезно, испытывая непонятную робость.

Она рассмеялась, что задело его.

А потом он увидел ее с другим и почувствовал такую боль, что потемнело в глазах. Ему бы бежать, поставить точку, развязаться, но было поздно, наверное.

Он становился постылым и чувствовал это: она скучала и откровенно грубила. Он стал следить за ней, устраивать сцены ревности.

Он помнит, как она кричала… Святая превратилась в фурию! Она выплевывала непристойности, а он подыхал от похоти! Он сгреб ее, они упали на ковер, он рвал с нее одежду…

– Ничтожество! – закричала она в бешенстве, и он опомнился. На полу валялись их вещи, опрокинутая китайская ваза, он увидел себя в зеркале – растрепанный, с красным лицом и трясущимися руками, и его передернуло.

Она ушла, хлопнув дверью. А он остался, жалкий, уничтоженный…

…Он следил за ней и ее любовником, он стоял под ее окнами, он ждал. Решился поговорить, воззвать к разуму, приполз на коленях, хотел сказать… он так много хотел сказать ей!

А она ударила в ответ. Она закричала: «Ты! Ничтожество! Пошел вон!»

И тогда, не помня себя, он шагнул к ней. И впервые в ее глазах появился страх, который подстегнул его…

…Третий день он пьет. С ужасом просматривает местную газету и смотрит новости. Он ждет. Третий день горят свечи в старинных шандалах и гремит музыка. Он ждет взрыва, отсчитывая минуты. Но все тихо, и это непонятно и страшно…

Он вылил остатки коньяка в стакан, выпил залпом. Поднес к глазам руки, с силой сжал и разжал пальцы. Кажется, заплакал…

Встал, пошатываясь, и побрел в спальню. Рухнул, не раздеваясь, на кровать.

А музыка все гремела. Монах Вивальди, фра рокко, рыжий брат, жизнерадостный пилигрим, продолжал звать к жизни и свету, обещая долгое бесконечное лето, счастье и любовь…

…Она уходила по белому облаку в венке из белых лилий, легкий ветерок раздувал белое платье, он видел узкую и маленькую ее ступню. Она оборачивалась, смеялась, манила за собой, взмахивала рукой с зажатым в ней хрустальным колокольчиком. Тонкий нежный звук проник ему в сердце и превратился в жалящую иглу. Почувствовав боль, он застонал и проснулся. Светились зеленоватые цифры электронных часов – три утра. Звенел, захлебываясь, мобильник. Он не сразу нащупал телефон. Женский пронзительный голос резанул по ушам. Он повторял растерянно: «Алло, алло, кто это?», а сердце сжималось от тоски, и мысль забилась скорым пульсом в затылке – нашли!