Марина Серова - Альпийские каникулы Страница 10

Только я сказала – они и застыли.

– А мне по х… – ори! – сказал Толян и закрутил мельницу. Эта дубинка летала у него в руках, как шест.

Не, это все неинтересно.

Я быстро осмотрелась: Толян передо мною, хмырь с ножом – слева, а входная дверь – справа. Бежать надо на улицу, а оттуда проще будет помочь Зигрид.

В это время бывший дубинный махатель – правильно Толян назвал его сучарой, сучара он и есть – мелкой трусцой пробежал за спиной своего шефа, подскочил к входной двери – она все это время оставалась приоткрытой – и дернул ее на себя. Дверь хлопнула. Толян на секунду отвлекся. Мне хватило. Я прыгнула влево, обеими ногами сумела одновременно ударить по рукам того, с ножом. Нож выпал. Я, упав на правую сторону, бросилась к окну, на ходу уже вскакивая на ноги. С разбега влетела на подоконник – собиралась прошибить окно, да не успела. Толян, как копье, метнул этот громадный дрын, и я почувствовала, как он буквально воткнулся мне в правую лопатку. Я так и распласталась по окну. Стекло задребезжало, в двух нижних переплетах осыпалось. Вслед за этими осколками рухнула и я. Назад, на пол.

Меня спеленали, как мумию Тутанхамона, заклеили рот скотчем и бросили на пол рядом с Зигрид. Между прочим, эти ребята оказались даже приличными: могли бы и попинать, но даже не пытались.

Я лежала и отдыхала. Глаза закрыла и чувствовала периодически, что пропадаю. Не каждый каратист имеет такой набитый кулак, как моя голова – чего только ей не доставалось! Да и не только ей. Вот и сегодня с высоты в метр пришлось грохнуться на пол сразу всем организмом! За что-то я сумела зацепиться во время полета – за ручку оконную? Не помню. Полы в шале – деревянные. А деревянные полы лучше бетонных, я это всегда говорила.

Толян докурил сигарету и затоптал ее носком ботинка.

– Ну что, пацаны, вечерок поработали – по пять штук в кармане.

– За такую работу можно и прибавить, – подал голос кто-то справа. Я с трудом приоткрыла глаза и не разглядела.

– А ты заткнись, понял? Если бы ты варежку не разевал, все прошло бы тихо. Будешь у меня на тараканах своим мешком дрочиться, точность удара развивать!

– Да она нагнулась за сумкой!

Все рассмеялись и начали хохмить.

– Кончай базар, – скомандовал Толян, – в машину их, только тихо. И так нашумели выше крыши.

Меня подхватили, и тут я улетела окончательно.

Полностью пришла в себя не знаю когда и не знаю где. Сначала все было мутное, а затем – белое. Когда мозги у меня прочистились, я поняла, что вроде бы меня лечат.

А потом лежала я одна на низкой кровати с панцирной сеткой. Шевельнешься – звякает. Окно в изголовье – с решеткой. Напротив – дверь, рядом шкаф. Левая рука у меня наручником пристегнута к раме кровати. Эх, ни фига себе! А как же пописать? Попробовала пошевелить всеми конечностями и головой тоже. Вроде все нормально. Только слегка поплохело и затошнило. Я захрипела. Дверь отворилась, лениво вошла толстая тетка. Постаравшись сделать взгляд помутнее, я жалобно прошептала:

– Пи-пи…

– Быстрее бы тебя забрали отсюда. Сейчас, подожди. Нассышь на постель – я тебя этой простынью по морде отстегаю. То пи-пи, то ка-ка. Нашли няньку.

Тетка, кряхтя, нагнулась и достала из-под кровати больничную утку. Получилось.

Через несколько дней я была уже практически в форме, но продолжала косить под инвалида и по головке, и по рукам. Обе руки действительно ныли, но уже терпимо. Начала вставать. Практически сразу, как я стала ходить, пришло полное понимание ситуации. Бордель. Безнадежный загон для пленных телок, в основном из России. На первом этаже – кабак и лазарет, выше – номера.

Стали появляться первые посетители – знакомые все хари.

– Ну чо, подруга, когда начнешь подмахивать?

Приходили всегда все четверо одновременно, но первым заговаривал всегда Толян.

– Кто вы? – в первый же раз спросила я.

Толян похлопал меня по щеке.

– Ничо-ничо. Вот мы тебя в роттердам через попенгаген – тогда и познакомишься.

Три жеребца у него за спиной заржали.

На ночь руки мне сковывали наручниками, но к кровати уже не прицепляли. В первую же ночь такой свободы я начала делать зарядку.

Голова кружилась, подташнивало. Я, прижавшись лбом к двери шкафа, пережидала дурноту и начинала снова.

Примерно через неделю, продолжая имитировать физическую слабость и разжижение мозгов, я почувствовала, что начинаю приходить в какое-то подобие нормы.

Тут и перевели меня на второй этаж.

Больше ничего не скажу.

Продолжая имитировать малахольность, карьеры я тут не сделала. На третьем этаже обслуживание бизнес-класса, на втором – попроще и для своих. То ли на халяву, то ли со скидками – не разобралась, да и неважно. Важно, что, прикидываясь овощем, я разработала четкий план – как бежать отсюда. Я жила на втором этаже. Подкоп невозможен – внизу ресторан гремит до утра. Бег по крыше с препятствиями – тоже, надо мною еще один этаж. Прыжки из окна – решеточки такие солидные, что на них можно удавить всех тех четверых бабуинов, которые сделали бабки на том, что сдали нас с Зигрид в этот бардак. А пятым подвесить неизвестного наводчика по имени Колян.

В том, что они все повиснут, я не сомневалась и ждала. Сумочку мою мне вернули – мелочиться не стали. И вот сегодня, спустя две или три, или не знаю сколько недель, я впервые начала катать на ладони кости. Если вырвусь, то Зигрид я точно вытащу. Однажды краем глаза я ее видела. Она, между прочим, на третьем этаже живет. Обскакала меня. А у меня вот способностев не хватаит.

Итак, что же нас ждет? 24+33+7 – «Вы найдете наиболее удачный выход из затруднительного положения». Йес! Я ударила кулаком по кровати и запрыгала по комнате.

Комнатенка три на три метра, большую часть ее занимает кровать – расхлябанное сооружение, помпезное и скрипучее. Что интересно: сядешь на нее, поерзаешь – не скрипит. Начинается процесс – пошло-поехало, постоянно присутствует музыкальное сопровождение.

Несмотря на мою явно выраженную тормознутость, подобрался постоянный круг клиентов. Мать их! Козлы. Сам Толян захаживает систематически, но он только смотрит телевизор, попивает винишко и дрыхнет, как пожарный. Однажды я лично слышала, как он расхваливал мои способности и скромно намекал на свою неутомимость. Со стороны посмотришь на него – небоскреб американский – и ожидаешь соответствующего поведения, а оказывается – пшик!

Сегодня на нашем этаже гуляет ферайн студентов-рыцарей святого Андреаса. Что это такое – не знаю, но догадываюсь. На прошлой неделе у нас сутки буйствовал ферайн местного хлебобулочного бизнеса. Разнокалиберные дядьки, все в белых фартуках, глотали пиво литровыми кружками, прыгали на столах, играли в паровозики друг с другом. Лариску – коротенькую татарочку из Казани – избрали королевой и обмазали тестом. Им всем было очень смешно. Наши девки откровенно зевали, я глупо улыбалась, и когда один сухой стручок начал угощать меня пивом, я тиснула у него перочинный ножик.

Эта развлекаловка игралась в коридоре. Все двери были открыты. У входа на лестницу сидел на стуле Фома. Это тот хмырь, который по шале с ножиком бегал. Ты у меня еще побегаешь, козел.

Под вечер нам поменяли постельное белье. Я покрутилась перед зеркалом: время идет, из-под блондинистых локонов выползает натуральная масть. Искусствоведка из Тарасова может здесь задержаться – по глупости исключительно, а я – нет. Надо дергать, время уже подпирает.

К девяти вечера послышался снизу нарастающий гул человеческой толпы. В коридоре раздались цокающие шаги, громкие голоса. Нас повыдергивали наружу.

В большом холле посреди коридора уж столпилось человек двадцать – двадцать пять. Молодые мальчишки в обтягивающих брюках, в коротких куртках, воротники – стоечка. Полусапожки с подковками, на головах что-то вроде узбекских тюбетеек, только надеты они на лоб. Некоторые в коротких плащах и со шпагами!

Один в плаще влез на стул и начал орать речь. Когда он закончил, свет выключили и стали зажигать свечи – по столам и по углам на полу. Привели еще одного мальчишку, одетого так же, но без тюбетейки, с завязанными глазами, поставили его в круг и принялись колоть шпагами в задницу. Он крутился и кричал: «Хох!»

После окончания обряда посвящения новому брату святого Андреаса разрешили вскочить на стул и проорать веселую песенку. Все, топая сапогами, ревели припев:

«О-ла-ла! О-ла-ла! Тринкен, обер, тринкен!»

Жавшихся по стенам девушек начали затаскивать в середину холла. Демонстрируя свою мужественность, студенты старались вести себя погрубее.

Спервоначала все мальчишки такие. Я бочком начала красться вдоль стены в направлении к своей комнате. Далеко уйти не удалось, ко мне ринулся один из обермайстеров этого шабаша, высокий и худой блондин. Низко подвешенная шпага болталась у него над левым коленом. Он мне что-то высказал так твердо и решительно, что я, прижав кулачки к груди, даже шарахнулась от него, опять-таки в сторону коридора.