Джейн Хичкок - Обман зрения Страница 10

Когда на одной из популярных в то время чердачных вечеринок, дымных и многолюдных, он обратил на меня внимание, я была польщена и немедленно возгордилась. Тогда я отнюдь не причисляла себя к раненой добыче, хотя со временем такое ощущение стало появляться. Но в тот вечер я чувствовала себя блестящей и неотразимой, совершенно непохожей на тех женщин, с которыми ему приходилось иметь дело, и вовсе не считала себя жертвой. Нет, скорее я видела себя крестоносцем, несущим истинную веру, и ничуть не сомневалась, что мне удастся изменить своего избранника.

Но когда мы сошлись, я очень быстро почувствовала, что Джон разочарован в жизни и считает себя незаслуженно обделенным судьбой. Он приходил в ярость от предвзятости критиков, которые, не замечая его достоинств, возносили к вершинам славы гораздо менее мастеровитых писателей. Постоянное недовольство жизнью лишало его покоя, заставляя стремиться к перемене мест: так у него оставалось меньше времени для грустных размышлений. Поэтому Джон был постоянно в движении — он много путешествовал, собирал материал для своих книг, заводил мимолетные романы, но при всем этом всерьез был увлечен лишь собой и своими писаниями. Когда к нему наконец пришел успех, он посчитал его слишком «незначительным и запоздалым». Он получил, что хотел, но ему было мало. Джону всегда чего-то не хватало, но чего именно, не знал даже он сам.

После года близких отношений мы постепенно стали отдаляться друг от друга. Его недовольство нередко перерастало в злость. Он стал пренебрегать мной, сначала в мелочах, потом все более откровенно: исчезал без предупреждения, а через неделю вдруг звонил, не объясняя своего отсутствия. Я плакала, скандалила и осыпала его упреками, а он клялся, что это в последний раз. Однако все повторялось, причем все чаще и чаще.

Но чем больше он остывал, заставляя меня стонать от обиды и одиночества, тем сильнее я к нему привязывалась. Каждая новая рана лишь распаляла мою страсть. Я стала следить за ним, как заправский детектив, с маниакальным упорством разоблачая его ложь и измены — он охотно каялся и с жаром клялся, что я единственная, кого он любит по-настоящему. И всякий раз я прощала его в полной уверенности, что привязывает меня к нему любовь, а не боль и разочарование, которые он мне причиняет. Вытащив мазохистку из спасительной раковины, он превратил ее в безжалостную садистку. Три года мы встречались от случая к случаю, изводя друг друга своей одержимостью и неспособностью любить.

Моя каждодневная жизнь — работа, еда, сон, отдых — проходила с мыслями о Ноланде. Когда я заканчивала свою очередную работу, мне непременно хотелось показать ее Джону. Если я узнавала что-то интересное, первой моей мыслью было поделиться этим с Джоном. Купив новое платье, я представляла, как бы он восхищался моим вкусом. Если я готовила, то только для него. Если слушала музыку, то только ту, которую любил он. День и ночь он был рядом со мной, хотя виделись мы довольно редко. Наше общение не прерывалось, но было крайне вялым. Разговоры по телефону, одна-две ночи, проведенные вместе после месячного перерыва. Я жила от встречи до встречи, проводя все остальное время в томительном ожидании.

В конце концов моя одержимость дошла до той точки, когда начинаешь думать о смерти. Вначале я не отдавала себе отчета в происходящем, и лишь позднее, после привычной череды коротких восторгов, сменяемых долгими периодами тоски и глубокого разочарования, до меня стало доходить, что мои детские печали никуда не делись, а лишь обрели иные формы и краски. Меня влекло к Джону Ноланду точно так же, как в свое время тянуло к ушедшему отцу. А я приняла это за любовь.

Это роднило нас с Кассандрой Гриффин. Вероятно, мы обе стали жертвами безрассудной страсти, но она погибла, а мне удалось выжить.

4

В следующий раз «Хейвен» показался мне гораздо более зловещим, словно его красота скрывала какую-то страшную тайну. Выйдя из машины, я посмотрела на окна второго этажа, стараясь угадать, где была комната Кассандры. В дверях меня встретил Дин, сообщивший, что хозяйка хочет со мной поговорить. Я последовала за ним по коридору.

Миссис Гриффин оказалась в буфетной. Стоя у большого стола, накрытого белой скатертью, она составляла букеты. На ней были фартук из матрасной материи и соломенная шляпа с широкими полями. У ее ног дремал Пом-Пом. Своим видом она напоминала английскую леди, вся жизнь которой вертится вокруг ее сада и собак. Рядом стояла миниатюрная горничная в серо-белом форменном платье и три больших ведра с цветами.

— Одно из моих невинных увлечений, — произнесла миссис Гриффин, увидев меня.

Я с интересом наблюдала, как она собирает букет из бледно-оранжевых тюльпанов. Их было так много, что в результате получился идеальный шар.

— Здесь их, наверное, не меньше сотни, — заметила я.

— Восемьдесят два. Чем больше, тем лучше — это девиз нашего дома. Никакого минимализма, правда, Брайди?

Горничная даже не подняла глаз.

Я провела пальцем по завитому краю цветка.

— Это попугайные тюльпаны.

— Совершенно верно. Их специально выращивают для меня в моем поместье. В магазинах сейчас не купишь хороших цветов.

— А где находится ваше поместье? — спросила я, несколько озадаченная этим замечанием.

— Во Франции. В шестидесяти милях от Парижа, неподалеку от Шартра.

— Так эти цветы из Парижа?

— Раз в неделю мне их посылают самолетом. Я понимаю, что это расточительно. Мне бы следовало продать это поместье, но хоть какой-то прок от него есть. Ведь гораздо приятнее сохранять, чем избавляться, как вам кажется?

— Почему бы не сохранить, раз вы можете себе это позволить.

Некоторые из моих состоятельных клиентов, недовольных цветочными магазинами, привозили цветы из своих загородных усадеб или частных парников. Но чтобы регулярно доставлять их самолетом через Атлантику! Меня трудно удивить причудами клиентов, но с таким я сталкивалась впервые.

— Вам понравился нарцисс? — спросила миссис Гриффин.

Я вдруг вспомнила про цветок, который она мне прислала. Вчера, увлекшись чтением, я совсем о нем забыла.

— Да! Конечно! Я как раз хотела вас поблагодарить. Очень красивый. Но не стоило так беспокоиться.

— Я подумала, что он вам немного улучшит настроение.

— Очень любезно с вашей стороны, но у меня нет причин для грусти, миссис Гриффин, — возразила я, несколько смущенная бестактностью этого замечания.

— Не важно. Нам всем не помешает немного взбодриться.

Взяв секатор, миссис Гриффин твердой рукой хирурга обрезала листья и шипы у оранжевой розы и всадила ее в середину тюльпанового шара. Чуть отступив, женщина восхищенно посмотрела на свое творение.

— Вот так! — решительно произнесла она, снимая перчатки. — Пока хватит. Остальным займемся позже, Брайди.

Кивнув, горничная стала убирать мусор.

— А зачем вы воткнули розу во все эти тюльпаны? — спросила я.

— Люблю неожиданные эффекты, — ответила миссис Гриффин. — Вы пообедаете со мной сегодня?

— Я обычно не ем днем.

— Это будет лишь легкая закуска, обещаю вам.

— Хорошо, спасибо, — неохотно согласилась я.

— Жду вас в гостиной без четверти час, — распорядилась она, выходя из комнаты.

А я отправилась в танцевальный зал, чтобы продолжить работу. Мне совсем не хотелось обедать с Фрэнсис. Совместная трапеза ведет к сближению, а я бы предпочла сохранить полную независимость. Но одновременно меня терзало любопытство. После всех этих газетных статей об убийстве мне захотелось узнать хозяйку «Хейвена» поближе и понять, как могла она продолжать жить в доме, где погибла ее дочь.

С утра время тянулось медленно. Я сделала несколько неудачных набросков и выкурила кучу сигарет. К полудню я уже умирала от голода и думала лишь о своем сандвиче, который мне сегодня не суждено съесть. Работа у меня не шла, и настроение было на нуле. Тут уж не до светских бесед с работодателем.

В назначенный час я ждала миссис Гриффин в гостиной, намереваясь как можно скорее покончить с обедом и вернуться к работе. Взглянув на бронзовые каминные часы времен Людовика XVI, я увидела, что они показывают без двадцати час, так же как и голубые эмалевые часики Фаберже, стоявшие на столике рядом с диваном. Я подвела свои наручные часы, которые, очевидно, спешили. Ровно без четверти час, если верить этим двум замечательным хронометрам, в дверях появилась миссис Гриффин. Она была на редкость пунктуальна, и таким же был весь уклад ее дома. Мне это понравилось. Она переоделась в бледно-голубое полотняное платье, которое ее освежало, и надела жемчуга. Ее волосы были тщательно уложены и имели чуть более светлый оттенок, чем утром. Тогда я в первый раз заподозрила, что она носит парик.

Я последовала за ней в столовую, где Дин сервировал обед на маленьком круглом столе у эркера, выходящего в сад. Подавая миссис Гриффин блюдо с рыбой, он шепнул: