Дмитрий Стрешнев - Булкинъ и сынъ Страница 10

- Слуга как слуга, - сказал Хряпов, и струна тщеславия прозвенела в его голосе. - А знаете, что в слуге главное?.. Кстати, pardon за любопытство, у вас не бывало лакея?

- Из обслуги имел лишь любовниц, - неуклюже замазал я хряповскую бестактность.

- Ах, извините, Петр Владимирович, это я действительно того... ляпнул, - по-царски великодушно отпустил себе этот промах Хряпов. - Так позвольте мне продолжить... Самое главное в слуге - это отсутствие фантазии.

- Фантазии?

- Именно. Если я замечу у лакея хоть искру этой черты - пусть ищет себе другое призвание. Лакей должен смотреть зимою в окно - видеть зиму; брать бутылку "Перно" и твердо знать, что это - "Перно"; слышать голос хозяина и помнить, что это - хозяин. Именно - не Иван Иванович, этот старый пьяница и лежебока с дряблым носом в табаке, в халате, любящий бильярд по субботам, а - хозяин. Без остальных эмоций.

- И... и что же, - промямлил я, слегка ошарашенный этой тирадой, по-вашему, у Степана фантазии... нет?

Хряпов слегка задумался.

- Пока не замечал. Но думаю - быть не должно.

- Как это? - выдавил я из себя.

- Система воспитания... Выучка-с, - охотно пояснил Савватий Елисеевич. - Видите ли... хм, коли уж пошел этот разговор, я вам кое-что поясню. Как отец мой, и дед, и прадед были купеческого звания, так и степанов род издревле несет печать холуйства. Оно, к слову, и больше ценится... Отец Степана и дед его родились в нашем доме, в нем жили, и в последнюю минуту его же воздухом дышали. Так что у Степана дело легко пошло: с младых ногтей он верность фамилии нашей усваивать начал, свои задачи жизненные постигать...

- И не тянуло его... на другое что?

- Тянуло, как же... В детстве - к другим ребятишкам, естественно.

- И - как?

- Секли, - просто сказал Хряпов. - Втолковывали, что он - хряповский слуга, по положению своему выше кухаркиных детей и, якшаясь с ними, в своем достоинстве лишь теряет... Так-с вот.

- Внушили?

Хряпов самодовольно пустил струйку дымку. Я полагал, что он кончил, но он, вдохновившись, продолжил далее:

- ...И, конечно, - никакого учения, наук, литературы и прочего баловства.

- Позвольте... Как же... Степан - неграмотен? - вылетело у меня.

- Абсолютно, - подтвердил Хряпов.

- Как же он сочетает сознание принадлежности своей к лакейской аристократии с тем, что не понимает грамоты?

- А я не знаю, - безмятежно ответствовал Хряпов. - Полагаю, что ему этого и в голову не приходит, - он меленько засмеялся. - Напугал я вас, Петр Владимирович, а? Вот, небось, решили, какие они, эти господа крокодилы да и только!.. И не спорьте, сам бы так подумал на вашем месте. И так же ошибся бы. Почему? Поскольку, чтобы судить о слуге, нужно его и м е т ь, знать его психологию, если вам угодно.

- И психология, что же: говорит о том, что...

- Именно, - обрезал Хряпов мою фразу. - Именно, Петр Владимирович. И знаете что? - давайте-ка завершим этот разговор. Ей-богу, не лучшая тема. Всё равно: кесарю - кесарево, как говорится...

Мы замолчали. Тема и впрямь была не самая удачная, плезиру особого не доставляла. "Кесарю - кесарево"... Штука известная. Стало быть, Фундуклиди - фундуклидино, мне - моё, и ни пылинки больше, а Хряпову огого! - его, хряповское. Сурьезная штука жизнь!

Но бог с ним. Это философия. А наше положение - реальность. Значит, Степан - надежная пешка, как утверждает его хозяин. Без эмоций, без ненужных знакомств, без "аз, буки, веди"...

Я успокоился, но следующий день поднес мне неприятный, подозрительный сюрприз. Сначала всё шло, как обычно. Отзавтракали. Помаялись. Отобедали... Поднявшись после обеда в комнату, чтобы предаться пищеварению, я обнаружил, что забыл внизу начатый журнал и выскочил за ним - полистать в сытой полудреме. Сделав несколько быстрых шагов по коридору, я свернул за угол и прямо передо мной расскочились в разные стороны - кто бы мог подумать! Фундуклиди и Степан! Вернее, отскочил встрепанным воробьем толстый грек; Степан стоял важно, точно библейский столп.

- Ба! - нехорошим голосом воскликнул я (внутри мигом завелась охотничья пружина). - Какая встреча! Не ожидал... Вы, помнится, любили вздремнуть после трапезы?

В глазах у Фундуклиди забегали юркие мыши.

- Ну да... то есть.. А в чем, собственно....

- Степан, иди, - велел я и смотрел слуге вслед, пока он не скрылся.

- Ну-с, о чем вы говорили с господином лакеем?

- Вовсе ни о чем! Как вы могли! - выпалил Фундуклиди, ослепляя меня своим враньем.

- Ну-ну... Стало быть, просто в гляделки играли?

- Петр Владимирович, давайте, знаете ли, не будем портить друг другу жизни и нервов.

- Вы что, в Одессе жили?

Грек муторно поглядел на меня.

- Нет. Э... у меня мама из Батума... А почему вы спросили?

- По разговору похоже.

- Агиос о теос!

- Чего вам хотелось?

- Это по-гречески.

- Потрудитесь по-русски.

- Я сказал: "О, господи!"

- Извольте отвечайть без банальностей!

- А почему, собственно, я должен... - попытался Фундуклиди встать в позу - и вдруг сунул руку в карман, но я тут же оборвал его, как школьника:

- Ну-ка, выньте руку. Живо!

- Да я, собственно, платок...

- Я говорю: жи-ва! (эх, нехрошо получилось, как у городового).

Детектив осторожно вытащил руку из кармана, растопыря пальцы, и пошевелил ими, чтобы мне было видно, что ладонь пуста.

- Вот так. Теперь отвечайте.

- О чем?

- Вы что, намерены меня за нос водить, господин Фундуклиди? по-змеиному прошелестел я, приблизясь к самому огурцовому его носу.- Я своими глазами видел, как вы сговаривались с этим молодчиком... и кое-что слышал, - добавил я со зловещей ухмылкой.

Ах, какую я дал промашку! Не надо было этого говорить! Детский фокус.

- Что, что вы слышали? - заговорил грек напористо, но еще заикаясь. Ну, ну-ка?

- Что надо, то и слышал, - уклонился я, но разговор уже стал какой-то несерьезный.

Нос у Фундуклиди, было упавший, снова полез вверх, как барометр в степи.

- Ваши необыкновенные подозрения, господин Мацедонский, меня.. - он, очевидно, хотел сказать "оскорбляют", но не решился, - обижают! Я ожидал видеть в вашем лице человека интеллигентного, воспитанного. Увы!

"Провинциальный фигляр из балагана!" - взбешенно подумал я, наблюдая с мрачным видом за торжествующим детективом.

Решив, что достаточно отомстил за свою оскорбленную добродетель, Михаил Ксантиевич величественно заложил руки за спину и степенными шагами пошел прочь. На полдороге он остановился, повернулся в мою сторону и, учтиво поклонившись, сказал, нарочно тщательно выговаривая по-гречески:

- Херэтэ. Да-с! Херэтэ. {До свидания (греч.)}

Затем он скрылся за углом. Занавес упал.

Я просто разрывался внутри от злости... как пишут в романах, "я кусал тебе губы", хотя на самом деле никаких губ я не кусал. Надо же! Этот толстый сазан уже висел на крючке, но сорвался. Интересно, о чем они толковали здесь, за углом? Как же это я проворонил случай!

Носом я чуял, что дело нечисто и, не спеша двигаясь в направлении своей комнаты (естественно, уже забыв про оставленный внизу журнал), начал путаться в догадках.

Догадок был целый лес с подлеском... Если бы детектив был умен, то это лишь облегчило бы работу ума. В действиях умного человека всегда есть неизбежная логика и связь. Таково бедствие всех умников. Но Фундуклиди был глуп. Увы, его позицию и его движители мог определить лишь второй Фундуклиди, точно такой же, как он сам. Неужто он... и злодеи... Нет, нет. Абсурд! Бред. С этакой-то всё отражающей рожей и хитростью африканского бегемота?..

Тогда что?

Что?

К чему эти ускользающие глаза и сухие губы?..

Я обнаружил, что нахожусь перед дверью своей комнаты и поспешно вошел.

И тут меня осенило. Ну конечно! Какие могут быть сомнения! Грек хочет наладить пути, чтобы начать переговоры со злодеями. Вот он и проверял на всякий случай Степана. Прощупывал...

Однако, рановато же он испугался. О, презренное спасание собственной шкуры! Как это похоже на полицейского: на людях - выкаченная грудь, многозначительное резонерство и тут же - трусливая дрожь, шуршание по углам и неисчерпаемая наглость. Вот оно - гнилое место в нашей обороне!

"Ну ладно, Михаил Ксантиевич, - подумал я. - Посмотрим-с, как вам дальше удастся хитрить в этом доме, мой милый толстячок".

За Фундуклиди надобно последить, решил я. За Фундуклиди и... за молчаливым "бесфантазийным" Степаном.

13.

За стеною защелкнулась дверь. Слышно было, как Фундуклиди тяжело протопал к окну и затворил форточку: видимо, грек опасался холодных российских сквозняков, хоть и был "рюс натюрализе" не первого поколения.

Я поднялся, сделал три осторожных шага и прислушался. Детектив ходил по своей комнате; показалось даже, что я слышу, как он сопит от надавившего после ужина брюха.

Плавно и нежно я нажал на ручку и толкнул дверь. Я решил посмотреть за Михаилом Ксантиевичем: как он поживает за тонкой стенкой? Что поделывает в одиночестве? Мне почему-то казалось, что я увижу что-нибудь интересное. Может, тесная замочная щелка позволит заглянуть на задворки фундуклидиной души.