Андрис Колбергс - Ничего не случилось… Страница 10

«Зайдем в какую-нибудь мечеть? Я покажу вам трибуну, с которой сообщают последние известия, — предложил Саша. — В каждой мечети должны быть две кафедры — одна для религиозных, другая для светских речей.»

«И в наши дни? А я-то думал, что обо всех новостях узнают из газет.»

«Не знаю, как теперь, а раньше все повеления султана зачитывались в мечети с низшей кафедры», — насупился Саша. Лидеру, разумеется, неприятно сознаваться в том, что он чего-то не знает.

Они шли по старому, двухэтажному мосту. Поверху двигался транспорт, понизу — пешеходы.

Мимо маленьких магазинчиков с закусками — в одном на вертеле жарился большой кусок мяса. Острым ножом повар отхватывал от него коричневую корочку, клал на хлеб и еще дымящуюся предлагал желающим.

Мимо киосков, торгующих письменными принадлежностями и мелкими товарами.

В самом конце моста на решетках, под которыми тлели горячие угли, жарилась скумбрия величиной с вершок.

Желающие отведать горячей рыбы, обжигаясь, перебрасывали ее с ладони на ладонь и, поев, покупали самодельный лимонад — стоящий рядом мужчина разливал его по стаканам из замызганного пластмассового бидона.

«Я не верю, что в Турции все работают, а вижу, что в Турции все торгуют», — сказал Валерий.

«В основном это пенсионеры, — конечно, тут же пояснил Саша. — Мужчины, состоящие на государственной службе, пенсию получают с пятидесяти лет. Она составляет семьдесят пять процентов заработка и выплачивается раз в три месяца. С первых же денег турки закупают товары на оптовых складах и начинают коммерческую деятельность.»

«И изнывают тут от шикарной жизни! Не так ли?»

«Очевидно, это необходимость. Безработные тоже стараются хоть немного разбогатеть торговлей. В Турции безработным пособие не выплачивают.»

Где Саша набрался таких знаний? Ну прямо профессор!

Дверной проем мечети был занавешен толстым зеленым выгоревшим ковром. Саша немного приподнял его, заглянул в святилище, затем начал разуваться. Ему нельзя было отказать в смелости, другие тоже не пожелали отставать, хотя в мечеть заходить им не очень-то и хотелось.

На цыпочках, с обувью в руках, они обошли большое, устланное коврами помещение с резким и застоявшимся запахом пота. Саша шепотом объяснял, что ковры возле алтаря вытерты больше потому, что мусульмане считают — кто ближе к алтарю, тот ближе к аллаху. В мечети не было ни души, только тускло горели дежурные лампочки. Ребята вышли так же тихонько, как вошли.

А вокруг была ночь, они находились где-то неподалеку от старого города, внизу вдоль набережной тянулся ряд уличных фонарей, молниями мелькали габаритные огни мчавшихся мимо автомобилей.

Саша достал план Стамбула. При свете газовой зажигалки над ним склонились четыре головы. Во-первых, следует установить, где находишься, во-вторых, куда тебе надо попасть, и в-третьих, — всегда спорный вопрос — каким способом удобнее эти точки соединить. Куда им надо попасть, дальновидный Саша еще заблаговременно отметил на плане крестиком. Место, где находятся, тоже отыскали. Трамвай и автобус они отвергли единодушно, а кратчайшее расстояние между двумя точками, как известно, — прямая. Они свернули за угол мечети и храбро зашагали по старому городу.

Улицы здесь не освещались, но ночь была теплая и лунная и все вокруг было хорошо видно: контур верхней части зданий на фоне звездного неба, каменные заборы, которыми старые дома здесь полностью отгорожены от внешнего мира, искусно выкованные прочные решетки на окнах.

Отшагав так минут двадцать, не раз свернув и попетляв, они заметили вдруг, что улочки стали заметно уже. Тогда решили проверить правильность маршрута.

«Странно, но мы ни разу не повстречали ни одного человека», — сказал Алексис.

«Турки рано ложатся спать, у них так принято», — объяснил Саша и стал искать на плане точку «где мы находимся». Но на сей раз не нашел.

Ребята дошли до ближайшего угла, чтобы узнать название улицы, однако обнаружилось, что маленькие улочки на плане вовсе не указаны.

Ничего другого не оставалось, как продолжать путь и надеяться, что наткнутся либо на какой-нибудь ориентир, либо повстречают прохожего. Уже через полчаса все эти кривые улочки, похожие на щели, сквозь которые едва ли протиснется навьюченный осел, надоели им по горло. Они удерживали ребят словно в паутине.

Возвратившись к забору, через который перевешивались ветки оливкового дерева — место было приметное и его запомнили все, — компания решила идти, ориентируясь на луну, чтобы опять не попутал леший.

Кругом ни души! Словно все вымерли! Даже ни одного освещенного окна, разве кое-где мелькнет голубоватый блик телевизионного экрана.

Еще перекресток, еще поворот — и они оказываются на ярком свету, как на сцене. По обе стороны улочки — увеселительные заведения. Двери в них нараспашку, а возле дверей дежурят мужичищи с такими выразительными физиономиями, что любому ясно: это одновременно и зазывалы и вышибалы. Где-то в глубине полутемных помещений мерцает красный свет, слышна музыка.

Ребята инстинктивно сбиваются в кучку и продолжают путь по проезжей части улицы, потому что на тротуарах лежат и сидят, прислонившись к стене, молодые парни в лохмотьях и девицы со светлыми, как у северян, но всклокоченными волосами и остекленевшими полубезумными глазами наркоманов. Один выставил ноги так, что пришлось через них переступать, другой вяло жует хлеб, откусывая прямо от батона, какая-то пара целуется, кто-то цветными мелками разрисовывает рубашку приятеля — на спине изображен зверь с длинным высунутым из пасти языком.

Только не останавливаться, только не смотреть по сторонам, и хоть медленно, но вперед! Один за всех и все за одного, правда, численный перевес явно на стороне противника, и в случае драки публика наверняка повыскакивает из кабаков. Даже не думать о том, чтобы отступать или бежать! В этом лабиринте улочек далеко не убежишь!

Стражи у дверей с широкими улыбками на обезображенных от излишеств лицах зазывают: «Заходите, господа, пожалуйста, заходите!»

За углом, куда свернули ребята, после слепящего света кажется темно, как в подвале. Ускоряют шаг, потом останавливаются и прислушиваются: нет, никто за ними не гонится.

«Почему ты не расспросил дорогу?» — поддевает Сашу Валерий. Тот сердито поджимает губы, молчит. Но уже через минуту готов «прокомментировать» увиденное.

«Товарищи, то был…»

«…то был Долмабахче, замок султана. Кроме прочих ценностей, там хранятся тридцать пять полотен Айвазовского.»

Саша обижен: отделился от остальных и уходит далеко вперед.

«Как дела у Саши?»

«Ему везет, — рассказывал приятель. — Свой старый угольщик отгоняет в Испанию сдавать в лом, а оттуда прямиком полетит в Финляндию — за новым судном. Саша на коне!»

«В Испанию на слом?»

««Россию» ведь туда же перегнали. Салоны демонтировали в Сочи, остальное идет в слом. Говорят, ремонт дороже обходится… Знаешь, я спускался в машинное отделение — там все сплошь из латуни!»

«Пара йок!»

Алексис снова лег, но заснуть не мог.

Таня вчера предъявила ультиматум. Жениться немедленно, правда, не потребовала, но ведь он ей никогда этого и не обещал, однако подтекст того, что она сказала, яснее ясного: или давай поженимся или разойдемся в разные стороны. Аргументы у нее неопровержимые: двадцать семь лет — последний срок выходить замуж, неопределенность отношений надоела ей, нужна семья, дети, она хочет жить нормальной жизнью. А может, все останется по-прежнему, может, это опять одни угрозы? Правда, на сей раз они показались Алексису серьезнее, чем обычно.

Пусть поступает как хочет, решил он и отвернулся к стене, но сон все не шел.

Почему, однако, Таня с каждым днем становится ему все безразличнее? Вначале он болезненно ревновал к каждому мужчине, оказавшемуся поблизости. Может, виновата эта чертова спираль, которую поставила, чтобы подстраховаться от беременности? В постели она уже не опасается последствий, а может, как раз опаска-то и нужна, может, именно она придавала Тане женственности? Теперь Таня стала скучной машиной секса. И только!..

Адольф просил достать летний костюм… У Семы на складе есть, но даст ли без денег примерить?..

Валерий говорил, что, может, выгодно было бы продать старые не надписанные открытки? Причем без всякого риска, потому что это не считается контрабандой. Надо бы поинтересоваться у коллекционеров, но где взять денег для почина?

Пара йок! Пара йок!

Еще эти чужестранные слова привязались как на беду!

Алексис смежил веки и сразу вспомнил тыквенное поле, протянувшееся до самого горизонта. Тыквы были небольшие, желтые, свезены в отдельные кучи. А возле куч сидят под палящим солнцем женщины в черных платках, разрезают тыквы и выскребают мягкую сердцевину с семечками. Гид объяснил, что высушенная мякоть с кожурой идет на корм скоту.