Федора Кайгородова - В Москве-реке крокодилы не ловятся Страница 10

Но там… передо мной — шипел, свивался и развивался целый ряд изящных созданий самых разных расцветок.

Я в ужасе отпрянула назад. Но и там раздался мелодичный легкий перезвон. Вытаращив огромные глаза, гремучая змея подняла хвост и начала им потряхивать. От чего слышался то звон, то щелканье.

— Чего это она? — спросила я тогда, уже умирая от страха и стараясь этого не показать.

— Готовится к нападению! — ответил Федя Кедров, не отрываясь от разглядывания каких — то только ему заметных пятнышек на змеиных боках в компьютерном изображении. — Предупреждает! Змеи — благородные создания!

— На меня готовится на — нап — падать?

— Но здесь же никого больше нет?

— А — а! — ответила я, и Федя, как мне кажется, именно тогда зауважал меня за самообладание.

Несмотря на наше длительное знакомство, коварная гремучка не расстается с мечтой тяпнуть меня, о чем всегда напоминает звоном погремушек на хвосте. А кобра неизменно оказывается на единственном стуле, куда можно сесть.

Федя Кедров — самый любопытный экземпляр человека. Несмотря на то, что змеи кусали его одиннадцать раз, он, кажется, любит их больше людей.

Сейчас Федя незамедлительно открыл нужный файл на компьютере и сказал:

— Посмотри, как интересно устроен глаз змеи?

— Да — да! — я постаралась не проявить ни явного любопытства, ни стойкого равнодушия.

И то, и другое — крайне опасно для моего самочувствия. Стоит Феде почувствовать искренний интерес к жизни змей, мне удастся освободиться только часа через два часа лекционных занятий, а я очень боюсь потерять сознание именно в террариуме.

В кабинете Кедрова собраны самые опасные экземпляры змей. Гадюки — это для него такая проза жизни, что он на них даже не обращает внимания. Лично я доверяю Феде и готова пойти с ним хоть в змеиное логово, но всякий раз, когда мне приходится посещать террариум, я покрываюсь холодной испариной.

— Ну, как они? — спросила я, имея в виду пойманных кобр.

— Для перелета вполне нормально! Ты сейчас посмотришь сама!

Мы поднялись на второй этаж, чтобы сфотографировать кобр. Через грязное стекло просторной клетки кобр почти не видно.

— Видишь, как злились — все заплевали ядом!

— Мне же надо сфотографировать их! А через заплеванное стекло — сам знаешь…

— Ну, давай так сделаем! — на секунду задумывается Федя. — Ты подготовь фотоаппарат, я открою стекло на десять сантиметров. Как только кобра приготовится плюнуть ядом, я окно быстро закрою.

Натужно заскрипев, видимо, окна долго не открывали, створки разъехались на две половинки, да не на десять сантиметров, а на все полметра. Обедающая кобра на секунду оторвалась от своего занятия и уставилась на меня своими немигающими глазками. «Эх, жаль, пасть моя занята!» — ясно читала я в ее похотливом взоре.

Я начала делать снимки. И кобра заспешила поскорее разделаться с ужином. Она торопилась, глотая и давясь кусками. Вот исчез в ее пасти последний кусочек. Кобра замерла в сладком предвкушении, поднялась на хвост и уставилась на меня, игриво прищуривая глаза. Я это ясно видела через объектив. Флегматичный Федя заволновался и придвинулся к стеклу. Кобра подняла свою ядовитую головку и начала раскачиваться из стороны в сторону.

— Все, хватит! — решительно объявил Федя, закрывая окно.

— А далеко ли она плюется? — спросила я, когда мы уже спускались по лестнице.

— На расстоянии трех метров ядом в глаз попадает! — с гордостью за змеиную точность ответил Кедров.

Я чуть не выронила фотоаппарат. Обедать в тот день я не смогла. Как только кусок к горлу поднесу, так меня мутит от воспоминаний о кобриной жадности.

— Наташа! У меня к тебе дело! — сказал редактор, как только я ступила на порог. — Но сначала сбрось фотографии кобр.

— Забирайте своих героинь! — ответила я Ивану Шаповалову. — Они на верстке.

— Вот и славненько! У тебя, кажется, истерика?

— У меня времени нет на истерику! Дело — то какое?

— Дело деликатное! Идем, в кабинете расскажу!

Чтобы редактор отдела излагал задание в отдельном кабинете — для этого требовались какие — то необычные причины. В полном молчании мы прошествовали в его отдельные покои, где тихо и ровно гудел кондиционер.

— Мне сегодня из полиции звонили. По вчерашнему происшествию на этом, как его, плавучем кране, — я насторожилась. — Оказалось, что того человека в трюме действительно убили!

— Сожалею! Но это не я! Мы в это время как раз тонули. Как убили хоть?

— А черт его знает? — махнул рукой Шаповалов. — По голове чем — то шандарахнули, что ли? И ни одной зацепки. Они просят помочь нашу газету, а точнее — тебя.

— Воскресить, что ли? — я даже отодвинулась от редактора.

— Ну, шутница! — невесело усмехнулся Шаповалов. — Тут дело деликатное. Да ты не волнуйся! Работу мы тебе оплатим. Опять же материал эксклюзивный сам в руки идет! Это же какая удача тебя посетила — оказаться на месте преступления! Информация о происшествии хоть и просочилась в прессу, но точных деталей не знает никто. Так что, пока полный карт — бланш.

— Что надо делать? — уже заражаясь редакторским энтузиазмом, спросила я.

— План такой. Ты возвращаешься на плавкран. Якобы, руководство заказало тебе серию рекламных статей про уникальный кран. Это близко к истине. Плавкран строили для ремонта шлюзовых ворот, у него огромная грузоподъемность, но большую часть времени эта махина простаивает.

— Потому что нет денег на этот самый ремонт! — закончила я за редактора.

— Вот видишь! Ты же умная девочка! Одним словом, надо там покрутиться. На кране не было посторонних во время убийства. Если повезет с раскрытием — напишешь статью про будни современной полиции.

— Сколько?

— Что сколько? — опешил Шаповалов.

— Крутиться сколько?

— Думаю, дня три — четыре.

— Ехать надо сейчас!

— Да ты что, Крутикова, самая шустрая? Давай домой дуй! Отдыхай! Завтра за тобой заедет следователь, или как их там сейчас называют — дознаватель. И никому ни слова! Скажешь дома, что в командировку. Ты поняла, Крутикова?

— Угу!

— Знаю я твои угу! Иди!

— Наташа! — окликнул он, когда я уже вышла за дверь. — Меньше всего мне бы хотелось посылать именно тебя в это опасное место, — он помолчал, — с твоей склонностью к риску. Но без тебя там не обойтись! Будь осторожна!

— Да, ладно, чего там! — ответила я. — При случае — сочтемся!

Маленькая улика

Мои младшие сестры пришли в полный восторг от предстоящего задания.

— Наташка!!! Ты же теперь знаменитым журналистом станешь! В школе будет полный отпад! — заявила Катька, отрываясь по такому важному поводу на целых пять минут от компьютера.

У нее такое время установлено на мониторе. Она редко покидает компьютер больше, чем на пять минут, говорит, что это дисциплинирует ум. Не знаю, как насчет дисциплины, но другая моя сестра считает, что у Катьки вовсе нет ни ума, ни совести — она как — то оба этих понятия умудряется объединять в одно.

— Я тебе дам отпад! Я же сказала: никому ни слова! Поняла, мартышка? Ты опять соком залила клавиатуру?

— Это не я! — машинально уничтожая печенье, ответила нахальная Катерина. — Это Алька!

Алефтина тут же вылетела, как фурия, из кухни и завопила:

— Все я, все я! И посуду мой, и в магазин бегай! Да я компьютера — то не вижу! Только Катькину спину! — и она стукнула младшую сестру разделочной доской.

Катька только голову в плечи вжала и осталась сидеть, не отрывая глаз от монитора.

— Девочки! Девочки! Успокойтесь! Всегда у нас так! — сказала я. — Только на пару минут заскочишь домой, как уже драка!

Я ушла в свою комнату и стала собирать синий рюкзачок. Сумка по — прежнему оставалась сырой. Она еще полгода потом сушилась, вися то на батарее, то на балконе, но так никогда и не высохла, пришлось ее выбросить.

Достав из тяжелой сумки все, что мне нужно было в дальнем путешествии — блокнот, диктофон, ручку, записную книжку, пудреницу — я все это разложила на столе и принялась откладывать то, что ненужно. Первыми полетели в сторону маникюрные ножницы, которые так нравились моей сестре Алефтине. По прямому назначению я пользовалась сим изящным предметом довольно редко, используя для разных непредвиденных обстоятельств, в которые иногда попадает журналист. Например, чтобы подцепить застрявшие батарейки. Или достать застрявшую флэшку. Однажды мне пришлось перепиливать этими самыми ножничками веревку, которой связали нашего стажера, когда он пытался проникнуть в частные владения. В другой раз — вырезать дырочку в чехле для мобильника, чтобы засунуть туда фотоаппарат для скрытой фотосъемки. Одним словом, ножницы — вещь для репортера такая же незаменимая, как ручка. Иногда я, конечно, вспоминала, что ножницами можно обрабатывать ногти, но честно сказать, это случалось редко. А вот моя сестра обожает полировать свои ноготки. Вообще, она любит чистить все подряд — кастрюли, сковородки, чайники. Поэтому вокруг нее всегда все блестит. А ногти у Альки — произведение искусства, не то, что у меня.