Фридрих Незнанский - Звонок другу Страница 10

«Тромбоз вен пищевода», — шевелила губами Аня, пытаясь осмыслить загадочную фразу.

— Я не поняла. Это не онкология?

— Какая же это онкология? — удивился доктор.

Лицо Лавровой вмиг просияло. Доктор кашлянул.

— Это не онкология, но это нужно оперировать. У вашей мамы, по-видимому, в анамнезе пупочный сепсис.

— Какой? — изумилась Аня.

— Пупочный, — строго подтвердил доктор. — Который был в младенчестве. Последствие — тромбоз вен пищевода. Следствие — внутренние кровотечения. Отсюда и анемия, и слабость, и боли, и обмороки.

— А какой прогноз? — вспомнив услышанное в очереди слово, спросила Аня.

— Если сделать операцию — прогноз благоприятный.

Аня опять просияла. Доктор этого сияния как бы не заметил. ;

— Но операция очень сложная. Следует провести портокавальное шунтирование. Понимаете, что это такое?

— Нет, — призналась Аня.

На биофаке они этого не проходили.

— Про аорто-коронарное шунтирование слышали?

— Да. Это Ельцину делали.

— Ну, не только ему. Портокавальное шунтирование по сложности оперативного вмешательства значительно превосходит вышеупомянутую операцию. Этот вид операционного вмешательства проводят только в нашей клинике… ну, и еще в одной, но вам туда не попасть. Делает эту операцию только один хирург — Болислав Иванович Мирный. По общему состоянию здоровья Валентина Ивановна признана операбельной больной. И хочу вас уведомить, что, если вы не согласитесь на операцию, она в конце концов погибнет от внутренних кровотечений.

— Я согласна! — вскричала Анна.

— Это правильно, — бесстрастным голосом проговорил врач. Поднялся из-за стола и исчез вдруг в двери, ведущей в какую-то другую комнату.

Аня осталась одна.

И что теперь делать? Можно идти, что ли? Не попрощался даже. Ничего не понимаю.

Недоумение Лавровой развеяла молодая женщина, появившаяся из той же двери в столь же белоснежном халате. Не то врач, не то медсестра. Женщина подошла к столу и проговорила как бы себе под нос, передвигая многочисленные бумаги:

— Операция стоит три тысячи долларов. Пятьсот — лечащему врачу. Остальное — хирургу. Согласны?

— Да, — выдохнула Анна, еще ничего не соображая.

— Деньги отдадите сами. И тому, и другому.

Аня тупо кивнула. Белоснежная женщина крикнула в дверь: «Следующий» — и тут же исчезла.

Аня выкатилась в коридор.

Она стояла под той же табличкой, воспрещавшей курить. И курила вторую сигарету подряд. Нужно было идти к маме. Аня собиралась с мыслями. Но собраться никак не могла. Опухоли нет — это самое главное, говорила она себе. Конечно, это самое главное! Но… Три тысячи долларов — где взять такие деньги? Это было немыслимо. Собственных сбережений — четыреста баксов. Занять? Положим, занять можно. В институте — по сто, двести долларов соберу. Но сразу возникнет вопрос: на какой срок беру? И с чего отдавать? Всех ее приработков хватает на жизнь, но не на операцию. Господи! Что за страна такая долбаная! Мама, ее мама, блестящий инженер-конструктор, проработавшая всю свою жизнь на Родину, на оборонку, не имеет права на лечение, на операцию, пусть даже самую разуникальную.

— Пропадите вы все пропадом! — неведомо кому выкрикнула Анна.

— Девушка, здесь не курят, — одернула ее пробегавшая мимо докторица.

Аня тщательно загасила сигарету, сунула в рот ментоловый леденец. И направилась на третий этаж, к маме.

Мама встретила ее, испуганно улыбаясь. Аня вдруг увидела, какая она маленькая и худенькая, ее мама.

— Анечка пришла! Здравствуй! Что ты? Расстроена? Пойдем в коридор.

Соседки по палате посмотрели на Аню каким-то особенным, взвешивающим взглядом.

Вышли, сели на диван в узком больничном коридоре.

— Что это ты бледная? От Светланки вести есть?

— Да, она звонила. Все там у них замечательно. Мам,

я сейчас с врачом говорила.

— И глупости, и не надо никакой операции, все это чушь на постном масле, я и так прекрасно…

— Ма, мы будем делать операцию! — твердо произнесла Аня.

— Это невозможно, — склонив голову, проговорила охрипшим голосом Валентина Ивановна. — Мне соседки по палате сказали, что эта операция стоит три тысячи долларов. Я и так доживу. Это будет дешевле.

— Ты, мама, дура! — неожиданно для себя ответила Аня. — Прости, сорвалось. Мы будем делать операцию. У меня есть сбережения.

Проговорила так уверенно, что сама себе удивилась.

— Да? Откуда, доченька?

— Господи! А переводы? А ученики? А командировки за границу? Знаешь, какие нам там командировочные платят? Я все откладывала. У меня счет в банке. В валюте.

Вот что значит театральное детство. Мастерство, как говорится, не пропьешь.

Валентина Ивановна зачарованно смотрела на дочь, слезы тихо скатывались по щекам. Было видно, что она верит каждому слову.

Возле них остановился дородный мужчина с глубокими залысинами на лбу.

— Валентина Ивановна, что это такое? Что за слезы?

Мама тут же поднялась, вытянулась в струнку, словно юный пионер перед клятвой. И в священном ужасе прошептала:

— Никаких слез, Болислав Иванович. Это я от радости, — почему-то прибавила она.

— Ну, радости у вас, как говорится, хоть попой ешь, — со свойственным хирургам специфическим юмором произнес Мирный.

Мама засмущалась.

— А кто эта милая дама возле вас?

— Это моя дочь. Аня.

Аня тоже поднялась.

— А по батюшке?

— Анна Николаевна, — представилась Аня.

— Понятно. Что ж, Анна Николаевна, будем маму оперировать?

— Будем, — твердо ответила Аня, глядя в серые выпуклые глаза.

— Только вы мне, пожалуйста, пациентку не волнуйте! Ей волнение категорически противопоказано!

— Что вы! Ни в коем случае! А когда операция?

— Ну… Нам нужно пару недель, чтобы поднять больной гемоглобин. А когда будете готовы вы, я не знаю, — мило улыбнулся доктор.

— Хоть завтра! — храбро ответила Аня, чувствуя на своем лице мамин взгляд.

— Вот и славно!

Светило продолжило свой путь по коридору. Вслед ему неслось со священным трепетом:

— Болислав Иванович идет, Болислав Иванович идет…

Глава 11

ОБОЛЬЩЕНИЕ

Болислав Иванович… Болислав Иванович…

Измученный Анин мозг кто-то сверлил зубоврачебным бором — Болислав Иванович…

Она проснулась. В квартире надрывался телефон. Аня испуганно схватила трубку, почти прокричала:

— Кто? Что?

— Лавруша, это я, Скотников. Что с тобой? Ты что такая взбодутененная?

— Господи, Толя, как ты меня испугал! Я подумала..! Сколько времени? Я заснула нечаянно.

— Десять вечера. Что случилось? Как мама? — Голос его звучал так обеспокоенно, словно речь шла о его собственной маме.

— Ой, Толя, просто беда. Маме нужно делать операцию. Я сегодня с врачом говорила…

— Что-нибудь страшное? — вскричал Скотников.

— К счастью, нет. Но и хорошего мало. Так сразу не расскажешь…

— Як тебе сейчас приеду! — не терпящим возражения тоном заявил Скотников.

— Не надо! Поздно уже. Гуся твоя сердиться будет.

— Гуся не простит мне, если я тебя в таком состоянии одну оставлю. У тебя зубы стучат.

— Это я замерзла просто.

— Не возражай. Я немедленно выезжаю! Ставь чайник. Через двадцать минут буду.

— С ума сошел? Тачку брать будешь? Тратиться?

— У меня своя тачка. Жди, лечу!

Он действительно позвонил в дверь ровно через двадцать минут. Аня открыла, они обнялись, как очень близкие люди, как родственники. Толя, держа ее за плечи, чуть отстранился.

— Дай погляжу на тебя. Три года не виделись. Ты все хорошеешь.

— А ты… Боже, Солечка, какие перемены! Я тебя никогда в костюме и не видела. И где знаменитые вихры? А что… стрижка тебе к лицу. Такой представительный мужчина. От прежнего облика только усы и остались. Ой, пока не забыла! Мой подарок на день рождения будет тебе весьма кстати. Подойдет к твоему новому имиджу. Сейчас принесу.

— А что, мы так и будем общаться в прихожей? — улыбнулся Толя.

— Ой, извини! Я совсем не в себе! Проходи.

— Куда?

— Куда хочешь.

— Где у тебя курить можно?

— На кухне.

— Тогда вперед, на кухню.

— Ты иди, садись. Я сейчас!

Аня сбегала в комнату, принесла нарядно упакованный ящичек.

— Вот! Разворачивай!

— Анюта! Ну зачем ты тратилась?

— Разворачивай!

Толя развернул сверток.

— Лавруша… Это полный отпад! Я как раз мечтал… как ты отгадала?

Он взял трубку в руку, и она легла покорно и удобно.

— Какая она теплая! И красивая! Я всю жизнь мечтал о такой вещи!

— С младенчества? — улыбнулась Аня.

— Господи, Лаврушечка, дай я тебя расцелую!