Бунт османской Золушки - Наталья Вячеславовна Андреева Страница 10

– Вот золото, – Исмаил небрежно бросил на низкий стол тугой кошель. – Глаза старух жадно заблестели. Деньги могут хоть ненадолго скрасить их жалкое существование. – Будет еще, если вы сделаете то, что я скажу. Приказ валиде, – он увидел, как поежились старухи и плотнее закутались в свои одежды, словно бы их знобило.

Все они люто ненавидели Кёсем-султан, но и боялись ее. Ведь это ее сын, уже второй, сидел на троне. В отличие от них Кёсем аж дважды удалось стать валиде, хотя она также дважды успела пережить и опалу. Но Кёсем-султан была непотопляема, ее власть с годами только крепла. Исмаил знал, чем их запугать, этих паучих.

– Что от нас угодно валиде? – морщинистая рука, освобожденная от покрывала, потянулась к столу и жадно ощупала кошель.

– Повелитель жаждет новых наслаждений, – Исмаил тайком усмехнулся и вдруг ловко и точно швырнул на стол еще один тугой кошель с золотом. Тяжело звякнули монеты, старухи оживились. – Скажите ему, что чем толще женщина, тем она слаще. И тем охочее до плотских наслаждений. Степень удовольствия зависит от толщины женщины. И султан обязательно должен это попробовать.

– А можно нам сначала взглянуть на эту наложницу? – спросила одна из старух, видимо, самая умная.

– Даже валиде ее еще не видела, – Исмаил тоже был неглуп. – Султан должен почувствовать себя охотником, а добыча пока прячется. Ее еще надо выследить. Плод, который сам упал в руки, переполнившись соком, не так сладок, как тот, что еще только зреет. И скрыт густой листвой. Жажда тем сильнее, чем дальше источник. И тем слаще вода из него, когда изнуренный путник находит наконец свой оазис.

– Речи твои так же красивы, как и твое лицо, – одобрительно сказала одна из старух. – А рука щедра. Мы исполним приказ валиде. Но захочет ли Повелитель нас выслушать?

– Это уже моя, а не ваша забота…

… Исмаил выжидал. Главным его врагом был сейчас даже не кизляр-ага, чьи ловушки были расставлены повсюду, а Джинджи-ходжа, главный поставщик султанских наслаждений. Повелитель все больше скучал и раздражался. И даже стал интересоваться государственными делами. Исмаил исподтишка наблюдал, как хмурится Повелитель и больше не зовет в покои своих жен. Хотя в ночь с пятницы на субботу он должен оказать одной из них внимание. И сделать женщину счастливой. Иначе по всей столице из гарема пойдут гулять слухи.

В этот вечер Джинджи-ходжа завел свою любимую песню о том, что слаще девственницы может быть только новая девственница и что в гареме Повелителя томятся ждущие его внимания юные красавицы. И вдруг султан вспылил:

– Ты надоел мне, старик! – Ибрагим швырнул в лицо наставнику чашку с остатками чая. У султана все чаще случались приступы бешенства. Джинджи не успел увернуться и закричал от боли: чай был горячий. – Что ж тебе не помогло твое черное колдовство? – насмешливо спросил Ибрагим, глядя, как лоб и щеки наставника багровеют от ожогов. – Какой же ты ясновидящий, если не смог увернуться? А может, ты шарлатан? – ноздри султана гневно раздулись.

– Я помогу повелителю снять головную боль, – ходжа сделал попытку приблизиться к султану. Ибрагим отшатнулся:

– Вон!!! Мне противно твое лицо! Исмаил! Где ты?! Я хочу воды! Простой воды!

– Вам лучше удалиться, ходжа, – еле слышно сказал Исмаил султанскому наставнику.

Ходжа послушался и исчез. Бурю лучше переждать и оставить Ибрагима наедине с его любимым пажом. Одному Аллаху известно, как юному ичоглану удается оставаться в живых, когда султан так непредсказуем!

Ибрагим, тяжело дыша, выпил воду. Потом давящим взглядом посмотрел на юношу:

– Давно ты был с женщиной? Расскажи!

– Я смотрю на них украдкой, Повелитель, не решаясь приблизиться, – голос Исмаила был вкрадчивым. – Я всего лишь паж, и мне восемнадцать.

– Ты уже мужчина, – хрипло рассмеялся султан. – Я сам это устроил. Тебе понравились мои наложницы? – требовательно спросил он.

– То, что принадлежит повелителю, ни один смертный не вправе желать. Я стараюсь держаться подальше от гарема, чтобы избежать соблазна. Мои женщины – это бывшие султанские жены, которых валиде вызвала сюда, в Топкапы. Глубокие старухи в черном.

– Зачем это мать их вызвала? – насторожился Ибрагим. Он боялся интриг всесильной валиде.

– Чтобы выведать у них секреты. Говорят, ваш предок, султан Мехмед, принимал по несколько наложниц в ночь с пятницы на субботу.

– Что могут знать эти старухи, – презрительно сказал Ибрагим.

– То, чего не знает Джинджи-ходжа, потому что он старик и к тому же мужчина. Да еще ходжа. Как он может понять желания повелителя? Сокровенные желания.

– А ты? – подался вперед Ибрагим. – Что ты о них знаешь?

– Я знаю, что самая сладкая женщина – это самая толстая женщина. Я дал старухам золото, и они разговорились.

– Я хочу их видеть! – оживился султан. – Пусть соберутся в покоях валиде. Я желаю послушать их сказки.

Исмаил украдкой улыбнулся. Повелитель заинтригован. Надо разжечь его любопытство. Вчера ичоглан послал записку сестре: «Ешь как можно больше. Денег не жалей. Не бойся еще больше растолстеть. Скоро…»

Войдя в покои матери, Ибрагим невольно поморщился. Аромат курящейся серой амбры давно уже стал для него привычен, султан с ним сроднился, а в этих покоях витали совсем другие запахи. Нежные, цветочные. Он словно попал в детство, которое ненавидел. Так же пахло от матери, когда она прижимала его, малыша, к своей груди, словно пытаясь защитить. Но кровожадный старший брат был начеку. Став султаном, он истребил всех сыновей Кёсем-султан, кроме самого младшего, которого все считали слабоумным. Да и Ибрагим все время ходил по краю острого, как бритва, лезвия ятагана.

Воспоминания, связанные с детством, Ибрагим ненавидел, вот и сейчас он словно споткнулся: заныла шея, потом виски. Цветочные запахи султана раздражали.

– Здравствуй, мой сын, – валиде протянула ему руку для благословения.

Только ее покои соединялись с покоями султана, так что мать могла прийти к нему в любое время дня и ночи так же, как и он к ней. О том, что Ибрагим сейчас здесь, в гареме не знал никто, даже всесильный кизляр-ага.

Падишах на мгновение прижался лбом к прохладной материнской руке, пахнущей цветами. Стало чуть легче. Виски, которые словно сжимал стальной обруч, перестали так ныть. От руки валиде веяло силой, Ибрагим хотел бы держаться за нее все время. Он и любил мать, и ненавидел ее, подозревая, что против него