Черный хлеб (СИ) - Ульяна Жигалова Страница 10

Гошка у меня мужик запасливый, как бурундук. В период высоких цен и дефицита продуктов, он ездил в дальние деревни, скупал по дешевке овощи, мясо, мог припереть сразу ящик сливочного масла, полтуши теленка, или купить со склада огромную упаковку детского питания.

Проблемы питания у нас не стояли благодаря Гошику, детям было что предложить — труднее их убедить это съесть. Антон плохо ел фрукты и не пил соки, Кирилл не ел импортное детское питание.

Когда детям было по шесть месяцев, Кир научился вставать на ножки, Антошка задержался. Врач в панике отправила нас на стимулирующий массаж. Ездить было не очень далеко, но попробуйте влезть в автобус с двумя детьми, зимой, когда они одеты в объемные комбинезоны. Первый же опыт был катастрофическим: в поликлинику я приехала буквально вся в мыле, обратно пришлось ловить такси.

Вечером я описала эту проблему мужу. Он молчал, затем скривился,

— Это же твой выбор, ты говорила справишься сама, и на меня не будешь складывать проблемы.

— Но ведь это и твой сын! Массаж нужен Антону, а не Кириллу!

— Если бы он был один, ты могла ездить на автобусе! — упорствовал он, лишь бы испортить мне настроение.

Тем не менее, теперь он отправлял служебную машину, когда это было возможно.

В другие дни я обращалась ко всем, кому можно: пару раз приезжала Лиза, несколько раз я оставляла Кира у соседки, у нее была девочка близкого возраста.

Почему я не обращалась к свекрови? Аликанида вела себя как дама, которая никогда в жизни не прикоснется к, о ужас, обделанным пеленкам, и рассчитывать на нее было бесполезно. Вся помощь закончилась одним единственным разом, после чего мне было сказано:

— Ну милка моя, мы своих сами вырастили, давай сама!

В следующий раз мне просто не окрыли двери. Хотя наш дом подвергался инспекции раза три в неделю — проверялось все: чистота посуды и пола, порядок в шкафах, чем кормят ее сыночку. Ни одна из этих проверок не обходилась без страданий, как неудачно женился ее сын. И какие прекрасные варианты у него были раньше — у той мама главбух на базе, у другой папа директор мясокомбината. В советское время это были хлебные места, и обеспеченные люди.

Дети росли, к 11 месяцам они дружно пошли, вскоре Бабаля и Деваня сменились на дедВаня — и как не странно — на бабулю, всякие бибики и бакаки сменились сперва словами, и вскоре целыми фразами. Развивались пацаны ровно, внешне почти не отличались, что я специально подчеркивала стрижками и одеждой. Жизнь в деревне научила меня и стричь людей — примерно как стрижка «ветерок», когда все волосы на голове стригутся одинаковой длины. Так я стригла в деревне и отца, и соседа, и девчат и мальчишек. До самой школы мои сынки ходили с «ветерком» на голове.

Осень была теплой, мы гуляли в соседнем дворе — у нашего дома двора не было — где было много детей, качели, песочница, дорожки для велосипедов. Я садилась на скамью под деревом, дети бегали, как могли, за голубями. Часто падали, но уже сами вставали. Было так хорошо, желтые листья, солнце, детские голоса — наверное те самые минуты счастья. Возвращались мы чумазые от песка, уставшие, но довольные. Мылись, кушали и до сна дети играли на ковре, а я вязала и приглядывала за ними.

Однажды вечером я наблюдала картину, от которой сердце сжалось. Муж редко проводил время с детьми, но в это вечер он играл с Тошкой, сидя на полу. Кир, которому тоже хотелось внимания, подобрался к нему, и протянув мужу обглоданную печеньку, сказал:

— Папа! — протянул ручки, вложив обмусоленную печеньку в руку мужу и требуя, чтобы его тоже взяли на руки. Гошка, подскочив на ноги, брезгливо побежал мыть руки, испачканные обмусоленной печенькой.

Я попыталась отвлечь детей мультиками, но эпизод не забылся. Я знала, что Гоша не собирался быть отцом приемышу, но наивно думала, что время сотрет неприятие, ведь невозможно жить рядом с ребенком и не полюбить его. К сожалению, это видимо касается только женщин.

Другие проблемы тоже, конечно, были, но мне они не казались слишком большими. Время было тяжелое для всех, продукты дорожали, детские вещи тоже. Мне, как всем моим подругам, приходилось для детей многое вязать, шить. От бабушки Гошки вместе с квартирой нам досталась уникальная швейная машина — Зингер начала двадцатого века. Простая в использовании, она могла шить хоть кожу, хоть капрон. Вот на ней то я работала — иногда до часу ночи- шила постельное, ночные рубашки, халаты.

И как-то незаметно все получалось, везде успевала. От момента, когда приходила идея сшить ребяткам куртки, до первого выхода в обновке, редко проходило больше недели. Помогали сестры — детскими вещами, подарками. Родители из деревни присылали овощи, мясо, сметану.

На фоне хронической занятости не сразу заметила, что мой Милый начал отдалятся. Задержки и выпивки сперва стали еженедельными, потом чуть не ежедневными. Когда я попыталась поговорить, услышала неожиданное.

— Я никогда не смогу полюбить чужого ребенка. Я поддержу тебя до 3-х лет, когда ты выйдешь на работу, и мы разведемся. Квартиру оставлю тебе, но подпишем соглашение — ты никогда не претендуешь на алименты.

С тех пор мы жили как соседи, в разных комнатах. Он приносил продукты, я готовила на всех, он ужинал и уходил в свою комнату. Дети его не интересовали. Что странно, ярая нелюбовь к чужому ребенку — полностью убила любовь к собственному. Дети привыкли, что заходить в его комнату нельзя.

Нужна была подработка, средств на еду хватало, и дети были одеты, но мне-то одежда все ж была нужна. Что-то износилось, что-то стало мало, так как при кормлении вес у меня, увы, неуклонно поплыл.

С работой было сложно. Проектный институт погибал, люди разбегались, многие уходили в бизнес, тетки подались в челноки и ездили в Турцию за товаром, у некоторых получалось.

Торговой жилки я в себе никогда не ощущала. Обошла всю округу, рассматривала все варианты, включая нянечек в детских садах, лишь бы получить место детям, но безуспешно. Из возможных было только мытье подъездов по ночам, когда детки спят.