Эдогава Рампо - Современный японский детектив Страница 107

Не напоминай мне о возрасте. Мне это неприятно.

Что ж тут неприятного, ты ведь ничем не уступаешь молодым. А в некоторых вещах даже превосходишь их.

— Незачем сравнивать меня с молодыми. Вместо того чтоб комплименты говорить, заглядывал бы почаще, — упрекнула мужа Кёко.

Я бы и рад, да тебя дома не бывает. Не завела ли уж ты на стороне какого-нибудь молодца?

Не суди о других по себе. В конце концов, моя работа тебе же на пользу.

Я знаю. Потому только и терплю эту нашу так называемую семейную жизнь. Я ведь люблю тебя, тебя одну.

Хоть и не верится, но слышать приятно. Ты у меня тоже самый любимый и единственный.

Ну, если так, у нас не все потеряно.

Рада слышать. Все-таки мы муж и жена.

Кстати, где дети? — вдруг вспомнил Ёхэй о сыне и дочери.

Ёко у себя в комнате, а Кёхэя нет.

Конечно, что он тут забыл! Ты ж ему дом купила.

Но ты ведь согласился, сказал, что он уже не ребенок и нужно дать ему почувствовать себя самостоятельным…

Ну да…

Самостоятельность самостоятельностью, а ты им совсем не занимаешься.

А как я им должен заниматься? Не понимаю я этих юнцов! Они словно существа из другого мира.

Не говори так. В нашей семье никакой разобщенности быть не должно.

Да уж конечно. Водь наши дети — это твои инструменты.

Что ты говоришь, какие инструменты! Не дай бог дети услышат!

А разве нет? И потому во всем должны подчиняться мастеру. Они же все-таки сын и дочь знаменитых Ёхэя Коори и Кёко Ясуги. Следовательно, вести себя обязаны

соответствующим образом.

Это они понимают.

В общем, не выпускай деток из-под присмотра. Не ослабляй уздечку.

На этом разговор супругов оборвался. В спальне было слышно лишь сонное дыхание Ёхэя. Судя по всему, сегодня он не собирался покидать комнату жены.

2

В это же время Еко Коори, смертельно бледная, стояла посреди своей комнаты, бессмысленно уставившись прямо перед собой. Из ео широко раскрытых глаз катились крупные слезы. Время от времени она что-то шептала дрожащими губами. Иногда шепот превращался в бессвязное бормотание, почти стон.

— Какой ужас, боже мой, какой ужас! Мерзость! — рыдала она, стараясь сдерживаться, чтобы плач не услышали за стеной, по от этого он становился только сильнее.

На столе перед ней стоял портативный радиоприемник. По нему она только что слышала весь этот «ужасный разговор». Ёко подслушала разговор родителей случайно: настраивая приемник, она вдруг поймала сигнал миниатюрного передатчика, установленного Кёхэем в спальне матери.

Чувствительное подслушивающее устройство открыло ей правду о ее родителях, подтвердив все, что говорил ей брат.

Как отчаянно умоляла его Ёко не уходить из дому. Но он не послушался. Сказал только с кривой усмешкой:

Тебе тоже нужно поскорее вырваться отсюда. Отец с матерью относятся к нам, как к комнатным собачкам.

Что ты говоришь! Они нас так любят.

Хороша любовь. Может, ты помнишь, когда отец в последний раз тебя обнимал? Или мать? Не помнишь. Мы с самого рождения на нянек брошены, отец с матерью палец о палец не ударили, чтоб вырастить нас. Единственное, что эти хмыри для нас сделали, — так это оплатили наше «воспитание».

Не смей папу с мамой называть «хмырями»! — чуть не заплакала Ёко.

А как еще прикажешь их называть? Лучшего они не заслужили!

Но послушай, зачем же ты тогда выступаешь с мамой по телевизору?

Помогаю ей делать бизнес. А ты веришь всем этим красивым разговорам? На них далеко не уедешь. Что в жизни главное? Деньги. Ну так вот, нет любви, зато есть деньги. Без них не проживешь. А чтоб они и впредь были, мамочке надо помогать их делать. Ты ведь тоже помогаешь — играешь в хорошо оплачиваемую игру в дочки-матери, понятно?

Игра в дочки-матери! Как ты можешь так говорить?

Я этих хмырей давно раскусил. Никакие они неродители, показушники — вот и все. Только живут с нами под одной крышей, а если взаправду, так почти и не живут.

Ты нарочно так говоришь, просто ты их очень любишь.

Нарочно?! Вот смех-то! Люблю?! — И Кёхэй истерически захохотал. Это был настоящий приступ. Лишь спустя некоторое время брат утих. — Ладно, не веришь — так я тебе покажу, каковы они на самом деле, — сказал он.

Что ты хочешь сделать?

Возьму и поставлю у них в комнатах кой-какие аппаратики. Слушать можно будет по обычному УКВ. Послушаешь — поймешь, что это за типы.

Пожалуйста, не делай таких гадостей, — отчаянно закричала Ёко.

Какие же это гадости? Мать первая начала. Ты и то, наверно, знаешь. Бестселлер, что ее прославил, — он же сделан из моего дневника. Мать его читала тайком от меня. Целый год читала, а потом написала книжку. Эта книжка — прямо слово в слово мой дневник. Мать-то прославилась, а мои секреты теперь всему свету известны. Все равно как если б я сидел в сортире и думал, что никто меня не видит, а меня бы в это время показывали по телевизору. Тогда-то я и понял, какова она на самом деле. Супермать, преданная жена, умница, красавица — словом, не женщина, а идеал, а на поверку — оборотень, показушница, собственных детей запродает ради славы. Когда еще никто ее не знал, она так все обставляла, будто ради отца старается, а на самом деле только себя подать норовила. Между прочим, твои дневники и письма тоже небось читает.

Слова брата заставили Ёко призадуматься. Она не вела дневника, но вспомнила, что мать не раз советовала ей этим заняться. «Когда привыкаешь, вести дневник совсем не тяжело, — говорила она, — скорей наоборот: день пропустишь, и уже на душе неспокойно. Ведь это же запись твоей жизни, в которой ничто не повторяется…» Так вот, значит, с какой целью все это говорилось.

Вспомнила Ёко и другое. У нее была привычка переписывать письма набело. Несколько раз так случалось, что ей нужен был черновик, она искала его в корзине для бумаг, но не находила, хотя хорошо помнила, что бросила его туда. А прислуга клялась, что мусор из корзинки не выносила. Может быть, черновики крала мать? Тогда понятно, почему в ее сочинениях попадались любимые выражения и словечки дочери, что всегда так удивляло Ёко.

Во всяком случае, остерегайся, не помешает, — продолжал браг. — Влюбишься — будь уверена: мать как-нибудь да использует это в своей очередной книжке про секс у подростков. Ни на минуту нельзя забывать, что в доме шпион. А я вот больше не могу, чтобы за мной шпионили. Мать, конечно, перепугалась, что такой «ценный материал» у нее из рук уходит. Так что мы заключили сделку.

Сделку?

Ну да. Я обещал, что буду и дальше давать ей читать свой дневник. Посмотрела бы ты на ее физиономию, когда я это сказал. В конце концов она согласилась. Это в ее интересах. Что я там пишу, ей ни за что самой не придумать. Но потом мне надоело этим заниматься. Раз дневник ненастоящий, не все ли равно, кто его пишет? Ну вот я и стал брать писанину приятелей, какая получше, и выдавать за свою. Приятелям заработок, они только рады. А я знай себе получаю приличные денежки и палец о палец не ударяю. Но матери теперь не за кем «наблюдать». Разве что за тобой. Так что беги поскорей отсюда.

И Кёхэй ушел. Ёко очень долго не могла забыть его слова, но прошло время, и она успокоилась. И вот сегодня она неожиданно подслушала разговор родителей.

Того, что происходило в спальне перед разговором, уже было достаточно, чтобы ниспровергнуть родительский авторитет и втоптать в грязь чувства молоденькой девушки. Но последовавший за этим разговор нанес Ёко смертельный удар. Брат был прав. Они были «инструментами» в руках родителей.

Ёко дала волю слезам. Но когда слезы высохли и в душе, казалось, наступил покой, она поняла: что-то навсегда ушло из ее сердца и оставило в нем пустоту.

3

Хотя экспертизой было установлено, что кровь, обнаруженная на медвежонке, принадлежала Фумиэ Оямада, поиски, предпринятые в городе К. и на месте происшествия, ничего не дали. Имелись все основания предполагать, что Фумиэ Оямада была сбита автомобидем и что труп ее куда-то увезли и бросили, но никаких доказательств этому не было, и никто не знал, где их искать. Полиция прекратила расследование. И теперь Оямада и Ниими остались одни и были бессильны что-либо предпринять.

Оямада-сан, что же нам теперь делать? — спросил Ниими.

Не знаю, — ответил Оямада, безнадежно глядя в пространство.

Сдаваться нельзя.

Но что еще мы можем сделать?

Не зная, что ответить на вопрос Оямады, Ниими повторил:

— Во всяком случае, главное сейчас — не сдаваться. Кто же будет разыскивать вашу жену, если не мы? Мне все время кажется, что она зовет меня откуда-то издалека.

Вас она, может быть, и зовет… — бросил Оямада в отчаянии.