Александра Маринина - Последний рассвет Страница 11

Однако того ответа, который дала Татьяна Дорожкина, Роман не ожидал вовсе:

– А Женя пришла минут в пятнадцать шестого.

– Это точно? – вырвалось у оторопевшего Дзюбы. – Вы ничего не путаете?

Колосенцев бросил на него уничтожающий взгляд, дескать, твой номер шестнадцатый, опрос ведет старший и более опытный, а твое, салага, дело – записывать и не высовываться, пока тебе команду не дадут.

– Да ничего мы не путаем! – сердитым голосом вмешалась Светлана. – Я была дома, у меня работа «сутки – трое», в воскресенье я работала, понедельник, вторник и среда – выходные. Так вот, я была дома, мама пришла за несколько минут до пяти, это совершенно точно, потому что она собиралась в больницу ехать и вернуться поздно, поэтому, когда она пришла, я специально на часы посмотрела: неужели я так время упустила, что вечер наступил, а я и не заметила? И за окном еще не темно было, поэтому я и удивилась и стала время проверять. А мама сказала, что тетя Женя должна к пяти часам прийти.

– И что было дальше? – с нескрываемым любопытством спросил Колосенцев.

– Дальше я сказала, что раз тетя Женя сейчас придет, то надо быстренько на кухне прибраться и хоть какое-то угощение наметать, гость в доме все-таки. И мы с мамой кинулись в четыре руки на кухне колдовать. Мама посуду помыла, я пол протерла, начали скорее овощи на салатик резать, а тут и тетя Женя пришла. Минут пятнадцать прошло после маминого прихода, ну, максимум двадцать.

Колосенцев махнул рукой Роману, что означало: «Оторвись от писанины и выйди в прихожую». Дзюба послушно встал из-за стола. Следом за ним вышел Геннадий.

– Дуй быстро в парикмахерскую, проверяй показания Дорожкиной.

Роман с удовольствием вышел на улицу, предвкушая возможность где-нибудь по дороге в киоске ухватить какой-нибудь еды, которую можно быстро сжевать на ходу. Генка ничего не узнает и не будет издеваться.

Ему повезло: рядом с перекрестком стоял киоск «Крошка-картошка». Питания хватило как раз на путь до парикмахерской, которая действительно находилась совсем недалеко. Мастера, который стриг и красил Татьяну Дорожкину, конечно же, не было – она действительно ушла в декрет, но администратор салона красоты помнила все прекрасно. Она показала книгу предварительной записи, где напротив графы «15.00» стояла фамилия Дорожкиной и пометка: «Стрижка, краска, 2 часа». На пять вечера была записана другая клиентка, и после того, как мастер обслужила Дорожкину, оставалось немного времени, чтобы выпить чашку кофе из автомата, стоящего здесь же, в холле. Получалось, что Татьяна Петровна ничего не исказила в своих показаниях, она действительно была в парикмахерской, вышла отсюда примерно без четверти пять и уже через пять-семь минут была дома.

Съеденная на ходу вкусная горячая картошка придала сил, и назад к Дорожкиным Роман Дзюба несся почти бегом. Колосенцев уже ждал его на улице, и лицо его было каким-то странным.

– Что у тебя? – коротко спросил он.

– Все подтвердилось, Дорожкина была в салоне и ушла примерно без пятнадцати пять.

– А у меня полный караул, – бросил Геннадий загадочно. – Садись в машину, расскажу.

Выяснилось, что пока Романа не было, мать и дочь Дорожкины рассказали про Евгению Панкрашину очень странную вещь. Оказывается, иногда она приходила в гости к своей давней подруге, сидела какое-то время, разговаривала, а потом уходила со словами, что ей нужно съездить в магазин, в поликлинику или еще куда-нибудь, но она обязательно вернется. И что самое любопытное – она действительно возвращалась, сидела, пила чай, разговаривала с Татьяной. Все было как обычно. И такое повторялось не один раз. Случалось, приезжала в гости и уезжала домой, а случалось и вот так, с необъяснимой отлучкой и последующим возвращением.

– Тебе водитель что-нибудь подобное рассказывал?

Роман отрицательно помотал головой.

– Нет. Ни звука. Если верить его словам, то Панкрашина всегда ездила в понятные места и по понятным причинам. Никаких «туда, потом оттуда куда-то, потом снова туда» не было. Хотя, может, я не так спрашивал… Я же не знал, что на этом надо сделать акцент, – принялся оправдываться молодой оперативник. – Слушай, а может, этот Шилов, водитель, ее любовник?

– Чей любовник? – не понял Колосенцев.

– Ну, Панкрашиной же!

Геннадий расхохотался.

– Ты в своем уме, Ромчик? Какой у этой Панкрашиной может быть любовник? Ты ж видел ее. У таких теток любовников не бывает, у них бывают только дети и внуки. Иногда мужья, если сильно повезет. Но только не любовники. Как тебе вообще могло такое в голову твою рыжую прийти? Фантазер ты, ей-богу!

– Нет, погоди, Ген, – не унимался Роман. – Вот послушай…

– Это ты меня послушай, – прервал его Колосенцев сердито. – Ты у Дорожкиных все бутерброды сожрал? Сожрал. И сейчас, пока в парикмахерскую бегал, не отказал себе в удовольствии, от тебя до сих пор картошкой пахнет.

При этих словах Дзюба в который уже раз за день стал пунцовым и проклял себя за то, что не догадался сунуть в рот жевательную резинку. Подставился.

– А я голоден как сто волков. Поэтому мы с тобой сейчас куда-нибудь заскочим, я буду поглощать питание, а ты, так уж и быть, расскажешь мне о своих безумных фантазиях. Но пока я не начну есть, не произноси ни слова, иначе я тебя забаню на всю оставшуюся жизнь.

Словечко «забаню» пришло в лексикон Колосенцева из компьютерных игр и раздражало Романа до невозможности. В игре, насколько понимал Дзюба, оно означало перекрытие доступа к возможности играть, а в жизни в устах Гены вполне заменяло весь широкий спектр глаголов, означающих насильственное прерывание жизни. Убью, зарежу, придушу, голову оторву, повешу и так далее. Впрочем, в геймерской терминологии рыжеволосый оперативник силен не был.

Они проехали пару кварталов, прежде чем нашли более или менее приличную забегаловку, отвечающую двум основным требованиям: быстрое обслуживание и низкие цены. Вопрос чистоты не стоял вообще, ибо оба понимали: быстрота и дешевизна оную, как правило, не предполагают. Несмотря на съеденную недавно картошку – будь она неладна! – Роман набрал еды не меньше, чем его товарищ, заслужив с его стороны очередной презрительно-насмешливый выпад.

– Ладно, излагай, – милостиво разрешил Колосенцев, справившись с тарелкой горячего густого супа, кстати, сильно пересоленного.

– Понимаешь, Ген, я подумал, что если Дорожкина говорит правду, а водитель лжет, то у этого может быть только одно объяснение: он покрывает Панкрашину. А иначе зачем ему эта ложь?

Геннадий с интересом посмотрел на напарника.

– Ну? И дальше?

– А дальше вопрос: почему он ее покрывает? Он знает про эти странные отлучки из гостей, потому что сам же ее возил, куда там ей надо, но молчит. Почему молчит?

– И почему? Потому что он ее любовник, что ли?

– Конечно же! – Ярко-голубые глаза Романа сверкали. – Он ее любовник, и они ездили трахаться. В смысле на свидания, на хату какую-нибудь.

Колосенцев задумчиво посмотрел на него.

– Не такой уж ты дурак, Ромчик. Я бы даже похвалил тебя за сообразительность, если бы не один вопрос, очень простой, но требующий ответа: а зачем Панкрашина возвращалась к подруге? Ну, пришла в гости, ну, ушла из гостей. Села в машину, поехала на хату, помиловалась со своим водителем, после чего он тихо-мирно везет ее домой. Возвращаться-то зачем?

Роман удрученно молчал. Действительно, зачем возвращаться? Глупо как-то… Но все равно в версии о наличии любовника у Евгении Панкрашиной что-то есть. Только необязательно это должен быть ее водитель.

– Я понял, – проговорил он. – У Панкрашиной действительно был любовник. И он приезжал за ней к Дорожкиной. А потом привозил обратно. Она снова шла к Дорожкиной, пила чай, разводила светские беседы, а потом приезжал водитель и забирал ее домой. И ни сном, ни духом не ведал, что она вообще куда-то из гостей отлучалась. Дорожкина и ее муж водителям не доверяли, считали, что могут заложить, никаких бесед с ними не вели и ни в какие секреты не посвящали. Евгения Васильевна своему водителю не доверяла, боялась, что он может сдать ее мужу. Поэтому для всех она была в гостях у подруги. Для всех абсолютно, включая и Шилова.

Пока он произносил эту горячую тираду, Геннадий успел доесть стейк с картофельным пюре и тщательно вытирал губы салфеткой.

– Да, не ошибся я, и вовсе ты не дурак, Ромчик. Все-таки кое-чему я тебя за три года научил, – усмехнулся он. – Хорошо, примем в качестве рабочей версии, что у Панкрашиной был любовник. Что нам это дает?

– Как что? Надо его искать. Он мог быть в курсе насчет колье. И вполне мог убить любовницу, чтобы завладеть драгоценностью.

Колосенцев помолчал, прислушиваясь к вкусовым ощущениям, и вынес вердикт:

– Кофе – дерьмо, пить невозможно, а все остальное было ничего, приемлемо. Ладно, Рыжий, уговорил, будем искать любовника нашей потерпевшей.

Но мысли у Дзюбы летели быстрее, чем он успевал их озвучивать, поэтому, едва убедив Геннадия в том, что в убийстве может быть виновен любовник Евгении Панкрашиной, Роман уже начал сам в этом сомневаться.