Александра Маринина - Все не так Страница 11

Потом с Леной… Тоже Володька выступать начал, а возразить нечего. Потом Валентина от мужа ушла, делить ничего с ним не стала, не бросишь же родную сестру с племянницей на улице. Вот и набралось народу на целый колхоз. И вроде все правильно, по-семейному, по-родственному, а душа не лежит. Не хочу. Ненавижу.

Какой козел придумал это правило, что люди должны любить своих родственников и стремиться быть с ними рядом? Вот этого козла ненавижу в первую очередь. Люди должны любить самих себя и тех, кого любят, а не тех, кого должны. И еще того козла ненавижу, который придумал, что любить – означает стремиться постоянно быть рядом и общаться. Или это был один и тот же козлина? Да, я люблю свою мать и сестру Валентину тоже люблю, но я не хочу с ними жить!!! Не хочу!!! И общаться с ними не хочу!!! Надоели все. Ненавижу.

Хочу покоя. Тишины хочу. Чтобы Ларка, Тарас и Дана дома сидели и не шлялись где ни попадя и чтобы голова у меня за них не болела. Чтобы я приходил вечером в тихую квартиру, где, кроме них, никого нет, чтобы мне молча улыбались, давая понять, что все в порядке, подавали еду и оставляли одного. Чтобы никто со мной не разговаривал, ничего не спрашивал и не морочил мне голову своими рассказами. Мне и на работе разговоров и рассказов хватает, дома я хочу помолчать и расслабиться, а не выполнять бесконечный и бессмысленный родственно-семейный долг. Хочу, чтобы Тарас вернулся из этой своей Англии, страшно мне за него, пусть дома учится. Как я не хотел его отпускать! Но Ларка всю печень выклевала: у приличных людей дети обязательно учатся в Англии, что о нас подумают, если наш сын… и так далее. Да черт бы с ней, с Ларкой, пусть свое мнение в собственную пышную задницу засунет, она мне не указ, но тут Володька подключился, правда, не сам, я думаю, его Тарас попросил со мной поговорить, очень уж ему хотелось учиться за границей. А против Володькиных аргументов мне слов не найти. Языковая среда, носители языка, приучение к самоконтролю и все такое. Задолбали все. Надоели. Проще сделать, чем объяснять, почему не хочется. Вот и получается, что в моем же доме все живут так, как хотят, один я живу не так, как мне хочется. И как так получается? Почему? Никак мне не удается понять этот механизм, который уродует мою жизнь.

Вот и приехал. Без пяти четыре. Ровно как обещал. Хоть бы они все уже разошлись из столовой, мы бы с Павлом вдвоем посидели и все обговорили.

Нет, не тут-то было. Слышу голоса и понимаю, что они все еще сидят за столом. Век бы их всех не видеть…

– Вот и Михаил Олегович, – торжественно произносит мать, и меня привычно передергивает. Откуда появилась у людей такая манера – называть супругов и детей по имени-отчеству, тем самым подчеркивая их значимость и весомость в глазах посторонних? Ясно же, что отец для мамы всегда был просто Олегом или даже Олеженькой, так нет, теперь она его иначе как Олегом Семеновичем не именует. И меня в присутствии посторонних зовет Михаилом Олеговичем, вероятно, чтобы у этих самых посторонних даже мысль в голове не зародилась, что я – простой смертный и для кого-то, хотя бы для собственной матери, могу быть просто Минькой. Бережет мое реноме. Да на хрен оно мне сдалось, реноме это, в рамках собственной квартиры да среди собственной родни?! Моя репутация – это мое дело и мои деньги, а как меня дома называют – никакого значения не имеет.

Я молча сажусь на свое место, рядом с Ларкой. Все в сборе, и новый тренер тоже здесь. Это хорошо, значит, не забыли его позвать к столу, не забыли, что я велел накормить его обедом. Попробовали бы только забыть или не выполнить мое указание…

– Нина! – истошно кричит Ларка, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не скрипнуть зубами: до чего ж у нее голос громкий! Зачем так орать, спрашивается? Подняла бы свою задницу, сделала пару шагов до двери, ведущей в кухню, да и сказала бы Нине, чтобы подавала, не переломилась бы. Откуда у нее эти замашки барыни? Ведь была девчонкой из простой семьи, нормальная была, сама все дома делала, когда молодыми были, и стирала, и убирала, и готовила. Ёкарный бабай, как Ларка моя готовила! Пальчики оближешь и проглотишь вместе с языком. Кажется, я за одно это в нее влюбился когда-то и женился. И куда все девалось?

Оглядываю стол. Все уже давно поели, вазочки с печеньем и конфетами наполовину пустые, чай и кофе тоже допит. И чего они, спрашивается, тут высиживают? Сейчас Нина принесет обед, я начну есть, а они будут мне в рот смотреть, что ли? Приятная перспектива. Издержки совместного родственного проживания. Ненавижу.

Надо как-то дать им понять, чтобы расходились и не мешали мне.

– Мама, почему ты не идешь отдыхать? – дипломатично спрашиваю я. Мать всегда после обеда ложится вздремнуть на час-полтора.

– Я ждала твоего прихода, чтобы сделать одно сообщение. Раз уж ты спросил, тогда я сразу скажу: мы должны почаще бывать на кладбище. Все, конечно, заняты, но по субботам и воскресеньям у всех есть время, и мы будем каждую субботу ездить к Ванечке, а по воскресеньям – к Олегу Семеновичу. Убирать могилу, менять цветы, мыть памятник. Ванечке и Олегу Семеновичу будет приятно, что мы помним о них и заботимся.

У меня дар речи пропал. Похоже, не у меня одного, потому что рожи у всех вытянулись. Спокойными оставались только Лена, Костик, Артем и Павел. Ну, Костик – понятное дело, ему по малолетству вообще непонятно, о чем речь, Лена понимает, но к ней это не относится, Ванечка и мой отец ей не родня, она их и не знала никогда, Артем тоже посторонний, как и Павел, а все остальные в шоке. Включая меня.

Что это мать удумала? С какой стати? Ваня умер двадцать пять лет назад, со смерти отца тоже изрядно времени прошло, почти десять лет. Ну ладно, я понимаю, когда на кладбище в первые девять дней ездят ежедневно, до сорокового дня – раз в неделю, в течение первого года раз в месяц, но потом-то что? Пять дней в неделю работать, выходные посвящать обслуживанию памяти умерших, и так до самой своей смерти? Зачем? Чего ради?

Но как возразить? Как можно сказать матери, что ты не хочешь ездить на кладбище к отцу и брату? Как язык повернется? Неужели сама додумалась? Или снова Володька постарался? Да нет, не может быть, чтобы это было его идеей, ведь ему тоже тогда придется ездить. Значит, сама придумала. Хотя он по выходным дням работает…

– Мама, – осторожно произношу я, – здесь все люди взрослые, работающие, занятые, и на выходные все планируют дела, которые не успевают сделать за рабочую неделю.

– Во-первых, твоя жена не работает, – мать мечет в Ларку испепеляющий взгляд, – но к ней это относится в меньшей степени, потому что ни Ванечка, ни Олег Семенович ей не родные. Ты, конечно, очень занят своим важным бизнесом, и я не настаиваю, чтобы ты должным образом чтил память об отце и брате, но имей в виду: я приняла решение и буду отныне ездить на кладбище каждую субботу и воскресенье. И будь любезен обеспечивать меня машиной и водителем. Мне не хотелось бы услышать в один прекрасный день, что машина сломана или водитель заболел. Я буду ездить с завтрашнего дня. А вы – как хотите.

Она поднимается из-за стола и гордо удаляется. А мы все остаемся, мягко говоря, в положении «раком». Ах, моя хитрая, поднаторевшая в аппаратных играх матушка! Специально приберегла свое сообщение для такого момента, когда рядом будут посторонние и я не смогу открыто высказываться, чтобы не завязывать семейную склоку. Разумеется, все промолчали, все ведь у нас хорошо воспитаны, никто не вякнул, не возмутился, даже не удивился открыто. Подавились, но проглотили. И что теперь со всем этим делать? Мать начинает демонстративно собираться на кладбище, а я? Ладно, допустим, у меня полно дел и я с утра уехал в офис. Но если я дома, если я просто хочу отдохнуть, поваляться на диване с газетой в руках или посмотреть по телевизору футбол или боевик какой-нибудь? Я могу сходить с мужиками в баню или съездить на рыбалку? Я, в конце концов, имею право побыть в выходной день дома со своей семьей, с женой и дочерью? Или не имею? Володьке проще, он с нами не живет и этих демонстративных сборов видеть не будет, а мне-то что делать? Каждый выходной смываться с утра пораньше из дому, как нашкодивший пацан, делая вид, что у меня много работы, срочные контракты и важные переговоры? Может, мне уже вообще переехать в офис и жить там постоянно, а домой приходить в гости раз в неделю на пару часов?

Или я – дурак, а мать права? Может, я чего-то в этой жизни не понимаю и могилы родственников действительно надо посещать каждую неделю на протяжении десятилетий? Может, я – моральный урод? Не может же быть, чтобы общепринятое этическое правило, с которым все согласны и которое всех устраивает, вынуждало человека калечить собственную жизнь. Получается, если соблюдение правила уродует чью-то жизнь, то либо правило неправильное, либо жизнь организована неверно. Опровергнуть правило я не могу. У меня нет аргументов. На кладбище надо бывать? Надо. Чтить память усопших надо? Надо. Мать уважать надо? Тоже надо. Перечить матери можно? Нельзя, что очевидно. Вот четыре правила – одно другого правильнее, а во что они превращают мою жизнь? В кусок дерьма.