Джулия Стюарт - Тайна голубиного пирога Страница 11

– Они принадлежали доктору Барнстейблу, который практиковал здесь до меня, – ответил Хендерсон. – Как я понимаю, вы были его пациенткой?

– Да, какое-то время, потом… – Она замолчала.

– Что потом?

– Мне не хотелось бы говорить об этом, – ответила она, убирая светлую прядь, выбившуюся из пучка волос.

– Ваше имя? – спросил доктор, взяв ручку.

– Элис Кокл.

– Позвольте спросить: сколько вам лет?

– Девятнадцать, сэр.

– Работаете во дворце, я полагаю?

– Я служанка леди Бессингтон, делаю для нее всю работу. Вы, наверно, думаете, графиня может позволить себе целый штат прислуги? Это вовсе не так.

– Надеюсь, вы не слишком утомляетесь, – сказал доктор, которому показалось, что у этой девицы слишком грамотная речь для служанки.

Элис покачала головой:

– О нет, сэр, графиня хорошо ко мне относится, чего не скажешь о некоторых других людях…

Еще немного порасспросив Элис о симптомах, доктор приказал миссис Неттлшип готовить пациентку к осмотру. Ему не потребовалось много времени, чтобы найти причину ее недомогания. Девушка вновь надела жакет поверх серого утреннего платья и уселась напротив доктора.

– Элис, – сказал он мягко, – причина частой тошноты кроется в вашей беременности. И она у вас достаточно давно.

Никакие уверения, что она совсем необязательно потеряет свое место, не могли утешить юную служанку. Доктор проводил Элис в гостиную, где она осталась сидеть, поминутно вытирая щеки белым шелковым платком. Хендерсон возвратился к своим пациентам. Элис ушла, лишь достаточно успокоившись, чтобы вернуться к своей работе. Размышляя над тем, кто мог быть отцом будущего ребенка, доктор наблюдал через окно, как девушка идет в сторону дворца. Потом Хендерсон вновь вспомнил женщину, встреченную им прошлым вечером около Трофейных ворот, голубизна глаз которой контрастировала с ярким спелым цветом ее кожи, и инстинктивно пригладил вихры.

Минк пребывала еще в состоянии глубокого сна, когда услышала первый крик. Накануне она поздно легла спать: ей пришлось долго ждать, когда прибудут два фургона с мебелью. Их возчики заблудились. Они потеряли немало времени, кружа по Ричмонду. Этому поспособствовали двое школьников, которые специально указали им неправильную дорогу. В конце концов возчики кое-как выбрались на Хэмптон-Корт-роуд, но здесь, рядом с пабом «Королевский герб», потратили еще пару часов, расспрашивая о своем местонахождении пьяную торговку свиными ножками. Та уверяла, что им надо ехать еще многие мили, а на самом деле они находились совсем близко от Львиных ворот – северного въезда во дворец. Желая немного залить свое горе, они зашли в паб, заплатив два пенса торговке, чтобы та постерегла груз.

Узнав об их затруднительном положении, лакей, сидевший в пабе, сказал, что, если возчики ищут Чащобный дом, они найдут его по другую сторону стены – для этого достаточно выглянуть в заднее окно. Мебель прибыла на место уже глубокой ночью. Фургоны разгружали при свечах: большинство ламп разбились в пути. Жажда, обуявшая в дороге возчиков, была так велика, что буфет вместо гостиной поставили в одну из спален, кушетку занесли на кухню, а церемониальный меч махараджи оставили подпирать стену в судомойне.

Когда раздался второй крик, Минк села, в одной ночной рубашке, на край постели, ее длинная темная коса свисала на спину. Принцесса не сразу сообразила, где она, и в панике огляделась по сторонам. Поняв, что находится во дворце, Минк вновь легла, но опять послышался тот же громкий голос:

– Налево! Вы повернули направо, а я сказал налево, а потом вниз. Нет, не сюда. Развернитесь, вы продолжаете идти в ту же сторону. Держитесь за этой собакой, она знает дорогу.

Принцесса слезла с постели и выглянула в окно, слегка раздвинув шторы. Она увидела сидящего на стуле человека в морской форме, дающего указания чрезвычайно озадаченному визитеру, застрявшему в лабиринте.

– Я же сказал: идите за собакой, а не за этой леди! – кричал хранитель. – Она сама провела здесь почти целый час. Мэм, вас я тоже попрошу следовать за собакой. Нет, не за этой: она заблудилась, как и ее хозяин. За белой с ботинком в зубах. Благодарю вас, сэр, нет никакой нужды вручать его мне: он принадлежит человеку, который пытался пробраться сквозь живую изгородь. Ботинок ему сейчас не нужен, он взят под стражу.

В этот момент вошла Пуки с подносом, на котором был утренний чай принцессы и тонкие ломтики хлеба с маслом.

– Кто-то там кричит во дворе, мэм, – сказала она. – Такой шум поднял, что я забеспокоилась, как бы он вас не разбудил. Беспрестанно о чем-то болтает.

Минк слегка постучала по оконному стеклу:

– Думаю, что человек, сидящий на стуле, – смотритель лабиринта.

Служанка, поставив на стол поднос, присоединилась к своей госпоже у окна.

– Почему он на них кричит? – спросила Пуки.

– Потому что они заблудились.

Пуки прижала нос к холодному стеклу:

– А зачем они вообще пришли сюда? Лабиринт никуда не выводит, а осмотреться поверх изгороди невозможно.

Минк продолжала глядеть в окно:

– Я думаю, чтобы попробовать отыскать выход.

Служанка нахмурилась:

– Но, мэм, зачем платить пенни, входя куда-то, только для того, чтобы узнать, сможете ли вы выйти обратно? А если вам не удалось выбраться, этот человек с большими бакенбардами кричит на вас. Все это кажется мне чрезвычайно нелепым.

Принцесса встала на цыпочки, чтобы получше разглядеть собаку.

– А я бы попробовала. Выглядит забавно.

Пуки повернулась к ней, подбоченившись:

– Не вижу ничего смешного в том, что человек заблудился. Не думаю, чтобы люди испытывали удовольствие в такой ситуации. Попав в тупик, они собираются в кучу, разглядывают карту и спорят чуть ли не до драки. Я не раз теряла дорогу в Ист-Энде, а оттуда выбраться гораздо труднее, чем из здешнего лабиринта, но я не заплатила за это и пенса. У некоторых денег больше, чем мозгов.

Она подошла к камину и встала на колени, чтобы разжечь огонь.

– Но к вам это не относится, мэм, – добавила служанка. – Мозгов у вас хватает, а вот денег нет совсем.

Когда Минк оделась, женщины занялись изучением своего нового дома. Прежде чем стать жилищем, дарованным королевой, Чащобный дом служил официальным местожительством дворцовых садовников. Одно время эту должность занимал знаменитый Ланселот Браун[8] по прозвищу Умелый, который жаловался на отвратительную кухню и маленькие неудобные комнаты. Они казались мрачными при свечах, и дневной свет мало улучшал это впечатление. Стены были недавно покрашены, но даже яркие краски не могли скрыть дух поражения, поселившийся в этом доме. Пока Минк и Пуки бродили по комнатам, их радостное возбуждение увяло, сменившись унынием. Черные тараканы, как конькобежцы, описывали круги по кухонному полу. Повсюду стоял запах сырости, и Минк с Пуки очень скоро перестали открывать дверцы буфетов, не желая еще более погружаться в отчаяние.

Служанка встала в шесть утра, чтобы разжечь камин, но его слабое пламя едва ли могло противостоять ветру, пробивавшемуся в щели раздвижных окон. Резная, богато украшенная мебель, в основном вывезенная из Индии, казалась неуместной в этой непривычной обстановке. В первый раз в жизни Минк усомнилась в отцовском вкусе. После осмотра дома они молча сидели на ступенях лестницы, глядя перед собой. Принцесса сжимала в руках предписание о вселении, которое она наконец распечатала.

– Здесь говорится, что мне надлежит жить в этом доме по меньшей мере шесть месяцев в году, иначе его сочтут незанятым и отдадут кому-нибудь другому.

– Не вижу в этом проблемы, мэм. Уехать отсюда вам будет некуда.

– В наше время даже в домах клерков устанавливают ванны.

Пуки обернулась к хозяйке:

– Сегодня утром я разговаривала с торговцем маслом. Похоже, миссис Кэмпбелл и шиллинга не потратила на содержание этого дома. Уж не знаю, почему решили, что он подойдет дочери махараджи Приндура. Моль прекрасно чувствует себя в сырости, и у меня очень дурные предчувствия относительно ваших мехов. Впрочем, не беспокойтесь, мэм, меня моль не одолеет. После завтрака я оберну все меховые вещи в полотно, промытое в щелоке, и сложу в комод с кусочками восковницы. Поставлю в шкафы блюдечки с негашеной известью, чтобы убрать сырость. А эти пятна на стенах в гостиной мы закроем вашей коллекцией бабочек.

Глядя на растрескавшуюся плитку в холле, принцесса вспомнила, как много лет назад отец положил под дуб баранью кость, чтобы приманить ивовую переливницу. Они ловили этих расцвеченных, как драгоценные камни, бабочек, а потом Минк рисовала их акварельными красками. После смерти отца она нашла в его столе пачку тех самых рисунков, перевязанную ленточкой.