Жорж Сименон - Он приехал в день поминовения Страница 11

часто наблюдал на улицах и в общественных садах за такими парочками, остро завидуя их спокойной непринужденности.

- Как вас зовут? - наконец отважился он.- Если мой вопрос вам неприятен, можете не отвечать.

- Алисой. А вы Мовуазен-племянник?

- Откуда вы знаете? Она весело улыбнулась.

- Да уж знаю!

- Нет, вы ответьте. Как вы узнали?

- Угадайте.

Они разминулись с новой парочкой, которая рука об руку вступила в освещенный электричеством круг и выбрала как раз этот момент для очередного поцелуя.

- Она живет рядом с нами, - прыснула Алиса.

- Откуда вам известна моя фамилия?

- Вас это заинтриговало?

Жиль еще не понимал, что и прочие влюбленные, попадающиеся им на дороге, задают друг другу те же бесхитростные вопросы.

- Да вы просто потешаетесь надо мной!

- Ей-богу, нет. Но согласитесь, у вас был такой забавный вид, когда вы примеряли новый костюм в магазине на площади Ла Кай. А уж как Пипи суетился! Ни дать ни взять наседка вокруг цыпленка.

- Пипи?

- Да, сынок Плантеля. Его все зовут Пипи. Говорят, куда ни придет, тут же бежит в одно место.

Рот у Алисы был крупный, ресницы длинные, черные, плиссированная юбка при каждом шаге вздувалась венчиком.

- Это еще не объясняет, как вы узнали...

- Подумаешь, трудно узнать! Но если я расскажу, вам вряд ли будет приятно.

- Почему?

- Потому!

...Это было ее любимое словцо.

- Во всяком случае,- поспешила добавить девушка, - с Жоржем у нас все кончено.

- С каким Жоржем?

- Не прикидывайтесь ребенком. Все вы прекрасно понимаете.

Они дошли до берега моря, повернули и теперь приближались к проспекту, огибавшему парк. Что они успели сказать друг другу? В общем, ничего.

Алиса остановилась. Это, конечно, означает, что им пора расстаться. Чтобы не выглядеть слишком маленькой рядом с Жилем, девушка приподнялась на цыпочки.

- Не давайте Пипи выбирать вам галстуки. И не завязывайте их таким узким узлом. Он у вас точь-в-точь как на шнурках от ботинок.

И тут Жиль понял, что самое трудное - это прощаться. Стал подыскивать подходящие слова. Взять-девушку за руку он не решился.

- Глядите-ка! - неожиданно вскрикнула она, поворачиваясь лицом к проспекту.- Вы, по-моему, спрашивали, откуда я знаю... Вот идет со службы мой папа, и...

Не затем ли Алиса все это выпалила, чтобы, словно невзначай, коснуться его руки кончиками пальцев? Она побежала, и Жиль увидел ее мускулистые ноги под развевающейся юбкой. Затем, издали бросив последний взгляд на Жиля, Алиса по-детски радостно повисла на шее у приближавшегося прохожего.

Он знал этого усатого мужчину, которого приметил за окошечком стеклянной кабины в бывшей церкви: это был его, Жиля, служащий по имени Эспри Лепар, показавшийся ему на редкость порядочным человеком.

Он посмотрел вслед отцу и дочери. Держась на расстоянии, пошел за ними. На одной из ближних улиц, застроенной одинаковыми одноэтажными коттеджами с оградой и крошечным палисадником, они скрылись в доме No 16.

Идя обратно, Жиль ухитрился прочесть на голубой дощечке слова: улица Журдана. Дом No 16, улица Жур-дана, Алиса Лепар!

Жиль сунул руки в карманы, повернул, направился к Плас д'Арм. И по дороге поймал себя на том, что впервые за долгое время что-то насвистывает.

VI

Когда он возвратился на набережную Урсулинок, было уже около половины восьмого, и в столовой, под лампой, стояли два прибора. Некоторое время Жиль молча ждал, не испытывая никакого нетерпения. Вокруг него уже складывался его собственный мирок, возникали первые, пусть еще робкие контакты. Завтра, пораньше, он отправится на рыбный рынок и навестит Жажа; потом, как условленно, заглянет к Плантелю и начнет входить в курс дядиных дел.

На камине между двумя канделябрами стояли бронзовые часы. Случайно взглянув на них, Жиль с удивлением заметил, что стрелки показывают без четверти восемь. Он решил, что часы стали. В ту же минуту из кухни с недовольным видом появилась мадам Ренке.

- Может быть, подавать? Мадам запаздывает.

- Она в городе? - невольно вырвалось у Жиля.

Но тут послышался звук ключа, отпиравшего входную дверь, потом шарканье ног о коврик, шаги на лестнице. Мадам Ренке быстро взглянула на Жиля; он вздрогнул, потому что было совершенно ясно - по коридору третьего этажа идет не один человек, а двое. Дверь в спальню Колетты открылась и снова захлопнулась.

Вот наконец легкие шаги тетки. Она вошла с непринужденным, разве что чуточку озабоченным видом.

- Извините, что заставила ждать. Мадам Ренке могла бы давно покормить вас. Правда, обычно я не опаздываю...

Колетта неопределенно улыбнулась и села. Экономка сняла крышку с супницы, и пар на мгновение разделил лица обедающих. Когда он рассеялся, Жиль обнаружил, что тетка не поглядывает на него украдкой, как раньше, а впервые смотрит ему в глаза, прямо, долго, настойчиво, словно человек, стремящийся составить точное мнение о собеседнике.

Он не отвел взгляд. Отметил про себя, что на волосах Колетты как бы застыли капельки тумана, плывущего в этот час по улицам, и представил, как она под руку с доктором шагает по тротуару.

- Вы ни о чем не хотите меня спросить? - осведомилась она наконец, сплетя пальцы, словно лишь усилием воли заставила себя заговорить.

Почему она так взволнована? И он тоже? Услышав голос тетки, Жиль покраснел. Отправил ложку супа не в то горло, откашлялся в салфетку и лишь после этого ответил:

- С какой стати мне вас расспрашивать?

- Вы прекрасно знаете, что я вернулась не одна.

- Это ваше право: вы здесь у себя.

- Нет, Жиль, здесь я у вас. И сегодня я заставила Мориса прийти сюда только потому, что хочу, чтобы мы объяснились. Так будет лучше. Вопреки вашим предположениям, Морис тут раньше не бывал.

Она сообразила, что Жиль не может не вспомнить о минувшей ночи, и поспешно добавила:

- Я понимаю, о чем вы подумали. Прошлой ночью его привела тоже я, потому что надеялась положить всему этому конец.

Молодому человеку показалось, что мадам Ренке бросила в сторону его тетки неодобрительный взгляд. Она, без сомнения, пытается предостеречь ее от излишней откровенности.

- Как только мы пообедаем, я позову Мориса и скажу при нем все, что вы должны знать.

Голос у Колетты был ровный, только слишком уж невыразительный. Она долго готовила свою речь, тщательно взвесила решение. И сейчас была как бы окутана вуалью грусти.

- Почему вы не едите? - спросила она.

- Нет аппетита.

- Из-за меня?

Какое странное положение! За свои девятнадцать лет Жиль не видел ничего, кроме меблированных комнат, где останавливаются циркачи и артисты мюзик-холла. Он не представлял себе, что происходит в обычных семьях, как там живут.

И вот он, длинный, худой, стоит в самом таинственном из таких домов, опираясь на камин, рядом с бронзовыми часами, показывающими половину девятого. В полумраке, на стуле, сложив руки на коленях и не отрывая от Жиля горящих глаз, сидит доктор Соваже.

Вся в черном, теребя пальцами тонкий белый платочек, Колетта говорит и время от времени машинально покусывает губу, которая словно кровоточит:

- Вам следует знать, Жиль, что мы с Морисом вот уже восемь лет любим друг друга. Я не ищу себе оправданий. Мы были неосторожны, и ваш дядя застал нас. Я надеялась, что он вернет мне свободу, но я плохо его знала. Напротив, он потребовал, чтобы все шло по-старому. Дважды в день, в одни и те же часы, мы встречались и ели с ним за этим столом, с глазу на глаз. Только он больше ни разу не заговорил со мной. А я не могла даже убежать, да и теперь лишена возможности покинуть этот дом.

В столовой было слышно, как мадам Ренке расхаживает по кухне. Врач неотрывно разглядывал узор на ковре.

- На улице Эвеко у меня живет старуха мать. Средств у нее никаких. До моего замужества ей приходилось очень трудно: чтобы вырастить меня, она делала всякую черную работу в семейных домах. Ваш дядя купил ей теперешний ее домик. Назначил ренту в тысячу франков ежемесячно. Мать моя нетрудоспособна, беспомощна и давно уже не выходит из дому, где устроена довольно неплохо. Из-за нее я не ушла отсюда тогда, не ухожу и теперь.

Жиль хотел заговорить, но Колетта жестом остановила его.

- Я догадываюсь, что вы скажете. Поверьте, я вхожу в подробности не для того, чтобы вас разжалобить. Мовуазен все предусмотрел. В завещании он обусловил, что я должна жить в этом доме, а вы - терпеть здесь меня. Понимаете, для чего? Для того, чтобы мы с Морисом никогда не соединились. Морис тоже беден. Он сын почтальона и прошел через все лишения, чтобы закончить образование и получить практику. По вине Мовуазена и синдиката он навсегда обречен довольствоваться полунищими пациентами и визитами по двадцать франков. Вот почему, узнав, что ключ от сейфа у вас, и услышав от мадам Ренке, что вы положили его на комод, я прошлой ночью попыталась ознакомиться с документами.

Какое удивительное спокойствие, какая бездна энергии в этой женщине, хрупкой, словно дорогая фарфоровая статуэтка!