Петр Катериничев - Беглый огонь (Дрон - 3) Страница 11

Глава 10

Стоит только закрыть глаза, и я вижу, как по песку, удаляясь, идет девушка. На ней легкое платьице, ветер играет волосами... И цвет волос переменчив... Солнечные лучи словно перебирают пряди, делая их то светло-русыми, то золотистыми, то каштановыми... Девушка босиком, и я слышу шуршание песка под ее ступнями... Фигурка ее почти невесома в лучах, волны прибоя подбегают к ногам и ласкаются белыми курчавыми щенками... Лека выросла. В ее новом, совсем взрослом мире места мне не нашлось. И она исчезла, растворилась на просторах великих американских равнин, будто мираж... Но теперь это не вызвало у меня ничего, кроме усталой грусти: невозможно любить мираж. Или... Или мы все, живущие на этой земле, любим лишь созданные нашим воображением миражи, фантомы?.. Мы встретились в таком просторе в таком безмолвии небес, что было чудом из чудес пересеченье траекторий... Как бы ни было жалко, но... Двум редким птицам не усидеть в одной клетке, даже если она величиной с мир... Мы с удивленьем вдруг открыли, что птица птице не под стать: стремительные наши крылья в полете могут нам мешать2... Кассета крутится, мелодия сменяет мелодию... Закрываю глаза... ...Я бегу по пустыне. Под ногами камни, красные, раскаленные испепеляющим солнцем. И еще - они отливают золотом. Чистым червонным золотом. А солнце неправдоподобно быстро поднимается в зенит, и вот уже все пространство вокруг сияет. Эльдорадо... Золотая долина, устеленная тысячами стреляных латунных гильз... Золотая долина, превращающая плоть солдат удачи, этих старателей смерти, в чистое червонное золото, в чей-то яркий, порочный и недолговечный, как век мотылька, успех, в чью-то мирскую славу, в чье-то бесчестие... Мир вокруг становится нестерпимо-белым, и весь его жар концентрируется на единственной чужеродной точке: на мне. Я падаю, раскаленная масса летит мне навстречу, и я успеваю понять, что, как только коснусь ее - мгновенно обращусь в пар, в пустоту, в ничто... Тяжкое удушье сковывает мозг, и сил избежать падения уже нет... - Вам нехорошо? - Что? Раскрываю слипшиеся веки. Ну да, я заснул, уронив голову на руки. Заснул в забегаловке, убаюканный хриплым баритоном неведомого певца. Рядом с моим столиком стоит та самая девушка, что скромно наливалась красным вином в укромном уголке. Ее огромные серые глаза смотрят на меня встревожено, а я - улыбаюсь. Как славно, что о тебе хоть кто-то тревожится, как славно, что эта девочка еще не разучилась тревожиться хоть за кого-то, кроме самой себя. - Вам нехорошо? Вы стонали. - Я уснул. - Извините. - Девушка как-то сникла разом. - Я не хотела вас потревожить. Извините. - Она тихо повернулась и пошла туда, в сводчатые сумерки подвальчика, за свой пустынный столик, к зеленой бутылке, в которой еще оставалось вино. Я же плеснул себе джина, тоником разбавил совсем уж символически, выпил. "Я пью один, со мною друга нет..." Если радость на всех одна, На всех и беда одна. Море встает за волной волна И за спиной спина. Здесь, у самой кромки бортов, Друга прикроет друг. Друг всегда уступить готов Место в шлюпке и круг3. Путь к причалу... А где он теперь, этот причал? Снова закрываю глаза. И темные своды питейного подвала исчезают, вместо них - блеклое, распухшее от жары небо и серо-коричневые камни под ногами. Вокруг - горы... ...Я бегу вверх по тропе. На плечах - раненый Дима Крузенштерн. У него перебиты, посечены осколками обе ноги. Ступни замотаны на скорую руку, но кровь сочится: бинты местами совсем побурели. Схожу с тропы и аккуратно опускаю раненого на землю. Достаю пластмассовую аптечку, из нее шприц-стручок, укалываю в бедро прямо через штанину. Дима открывает глаза: - Хорошо гуляем. Горы, свежий воздух... А взгляд - мутный от боли. - Потерпи, Круз... Дима пытается улыбнуться потрескавшимися губами: - Буду. А через два часа я снова укладываю его между камней. Димино лицо серо от боли и пыли. Разрезаю бурые бинты. Вместо ступней - распухшее, в черных сгустках крошево. Плескаю на грязную рану оставшейся водкой из фляги, присыпаю антибиотиком из облатки, прикладываю марлю, затягиваю. - Дрон, что там?.. - спрашивает очнувшийся Дима. - Осколок, сволочь... - вру я, глядя в землю. - Потерпи, сейчас. Открываю аптечку. Пусто. Обезболивающие кончились. Набираю шприц из ампулки с надписью "вода для инъекций". Укалываю в бедро: - Ну вот, скоро полегче станет. Димыч пытается улыбнуться сквозь намертво закушенную губу: - Уже легче. Подхватываю Круза на плечи, в глазах мутно от жары и усталости. Нужно бежать. Вперед и вверх. Только вперед и вверх. Иначе ничего не будет. Ни жары, ни усталости. Ничего. - Держись, Димыч. Зрачки у Круза расширены, он произносит едва слышно: - Буду. Я поднимаюсь вверх по тропе. Только вперед и вверх... ...Открываю на мгновение глаза, опрокидываю в себя стаканчик джина и снова укладываю голову на руки. В мире воспоминаний ничего радостного, но в окружающем меня - хуже. В нем - вообще ничего. "Я пью один, со мною друга нет..." Меня наконец настигает видение, не отпускающее мою усталую память уже месяц, возвращающееся с монотонным постоянством работающего поршня и перемалывающее потихоньку волю к жизни... ...Дима, прихрамывая, идет к автомобилю. Улыбается беззаботно выглядывающим с балкона жене и дочкам, машет им рукой... Отворяет дверцу. Садится. Водитель запускает стартер. И тут... Автомобиль разбухает, начиненный огнем, и разваливается в пламени разрыва. Звука я почему-то никогда не слышу. Вижу лишь белые от ужаса глаза Тамары, закрывающей ладошками глаза Димкиным дочуркам... Нет, я не видел этого взрыва. Просто так я себе его представил. Диму Крузенштерна убили больше месяца назад. Я тогда сидел безвылазно в дальней деревеньке под Москвой и страдал от тупости и ничегонеделания... Дима там меня спрятал, как раньше спрятал в Штатах. Задача была проста, как апельсин: пересидеть какое-то время, пока московские мои приключения не забудутся "могучей кучкой" новых царевых шутов да окольничих, пока не изгладится из оперативной памяти узкого круга ограниченных лиц моя скромная, как статуя вождя в горкомовском скверике, фигура... Мы оказались завязаны в очень скверную историю, связанную с вечной жестокой борьбой за русский престол. Который не терпит обязательств ни перед кем. Мы победили. Кто-то - проиграл. Этот "некто" потребовал компенсаций. Ему нужны были головы. Скромный утешительный приз проигравшему Большую Гонку за власть и золото. Вернее, один из ее этапов. Финт удался: меня забыли. Тем более за очередным накатившим на страну громадьем судьбоносных планов сие было не мудрено. Благо велика Россия и делить ее не переделить. После моего возвращения из Штатов мы и увиделись лишь однажды. По настоянию Круза дома я появляться не стал: снял в деревеньке в дальнем Подмосковье недорого дачу, вернее, обычный деревенский дом. Развлечения я нашел себе соответственные: читал любимых Пушкина, Бунина, Гоголя и Хемингуэя и бегал кроссы по пересеченной местности, забираясь в совсем дальние чащобы, где можно было вдоволь пострелять. Был у меня старенький, надежный "макар"; патронов я запас гору и тренировался в стрельбе навскидку часами - с глушителем и без такового. Наверное, это был спорт. Под девизом: "Мы мирные люди, но наш бронепоезд..." За три с лишним месяца я добился результатов, которые одобрил бы любой понимающий человек. Туда, в эту деревеньку, и приехал однажды в конце лета Круз. Инкогнито без охраны. Посидели в лесочке за костерком. Выпили водочки, поговорили. Если бы знать... Вечер был прохладным. - Чего такой смурной, Дрон? Красота-то вокруг какая! - Угу, - вяло согласился я. - Речка течет, лес шумит. Согласно расценкам. Анекдот помнишь? - Ну? - Приезжает порученец от нового русского на Средиземноморское побережье. Снимает весь отель целиком на месяц. Идут с управляющим осматривать пляжик. "Знаете, босс любит, чтобы песочек был белый, меленький, песчинка к песчинке, по миллиметру каждая". - "Вы понимаете, здесь особый микроклимат, природный биоценоз..." Порученец открывает чемодан, достает пачку баксов, передает управляющему. Тот: "Сделаем". Порученец дальше: "А чтобы вон там гладкие валуны беспорядочно эдак громоздились, лучше - из фаросского гранита, с красным таким отливом. Идея вам понятна?" - И передает следующую пачку денег. "Дизайнер постарается". - "Да, и что-то шумливо у вас. Волна прибоя должна биться о берег с ритмом семь-восемь наплывов в минуту. И ветер, пожалуйста, умеренно охлажденный, типа "бриз". - "Да как же мы..." Порученец передает еще несколько пачек. "Сделаем". - "Ну вот. Да, и еще... Боссу нравится, чтобы вон там вот, у горизонта, три чаечки парили, лениво так, сонно..." Администратор, уже без споров, принимает очередную пачку баксов. Через неделю новый русский приезжает в отель, выходит прогуляться на пляж, устраивается в шезлонге, перебирает пальцами сыпучий песок, любуется на грубовато-дикое нагромождение гранитных валунов чуть вдалеке, слушает размеренный шелест волн, подставляя лицо прохладному бризу... А там, у горизонта, парят три чайки... Новый русский щурится блаженно, вздыхает, произносит: "Да-а-а... Такую красоту за деньги не купишь". Дима Крузенштерн улыбнулся невесело, спросил: - И к чему ты?.. Сейчас мы сидим вполне как "старые русские". Ни охраны, ни омаров. - Да брось, Дим. Тебе не надоело жить "за забором"? Охрана, закрытые заведения, закрытые встречи... Чтобы нам вот так вот запросто за шашлычком с водочкой посидеть, проводишь целую операцию по "скрытному проникновению на объект". Да и я тут... Как шпион-подпольщик. Это в родном-то Подмосковье. "А в Подмосковье ловятся лещи, водятся грибы, ягоды, цветы..." Дим, это и есть теперь "новое русское счастье" - жить в родной стране "за колючкой"? Круз внимательно посмотрел на меня, сказал серьезно: - Что делать, Олег. Мы играем на деньги. Это очень большие деньги. Очень. Да и... Если бы только деньги... Ты ведь и сам понимаешь.