Зухра Сидикова - Тайна Страница 11

- Проснулся я, - продолжал Николай, голос его звучал глухо и тоскливо, - и будто пелена с моих глаз спала, подумал: что же это я делаю с собой? Не простила бы меня Нина, не простила… Никому я об этом сне не рассказывал, не мог… Вот только тебе, потому что вместе мы были тогда, и потому, что знаю: ты тоже переживаешь. Володька и Виктор Борисыч, те, небось, забыли на следующий же день, а ты, я знаю, не забыл и мучаешься, как и я, хоть и вида не показываешь.

- Все, Коля, успокойся, – Максим не мог больше слушать, - не вспоминай. Вот возьми денег, возьми, пригодятся. Пойду я, Коля, пора мне. Рад был тебя повидать. Смотри, держись, не пей. Если что нужно будет, заходи, звони.

- Подожди, Макс, расстроил я тебя зря. Вижу, у тебя случилось что-то. Может, помощь моя нужна, ты только скажи, – Николай привстал.

- Нет, - Макс похлопал друга по плечу, - все в порядке, Коля, все в порядке…

Он чувствовал, что задыхается. Ему немедленно нужно было на воздух… Немедленно… То, что случилось с ними тогда в тайге не должно было снова повлиять на его жизнь и не должно было перечеркнуть ее, как в тот черный страшный день.

*  *  *

Слова Николая разбередили старую рану. Макс не хотел ничего вспоминать, не хотел думать о том, о чем запрещал себе думать все эти годы. Но воспоминания, тщательно заглушаемые много лет, теперь одно за другим возникли из небытия, в которое он отправил их когда-то, решив, что если не сделает этого, то сойдет с ума, не сможет жить дальше. И так же, как и много лет назад, его вдруг потянуло к той, что однажды уже смогла удержать его на краю, смогла утешить и успокоить, к той, что дала ему надежду, заставила поверить в будущее. Он был несправедлив к ней, предал ее, и это еще одно горькое, нестерпимо болезненное воспоминание.

Он опять гнал машину, забыв об осторожности. Ему хотелось одного - поговорить с ней, поговорить… Объяснить… Попросить прощения…

Он долго звонил в дверь. Она долго не открывала. Наконец он услышал за дверью шаркающие шаги.

- Кто там? – хриплый усталый голос.

- Открой, Полина, это я.

Щелкнул замок. Застиранный халат, бледное лицо, круги под глазами.

- Извини, что так долго не открывала, встала с трудом. Проходи, пожалуйста.

- Я тебя потревожил…

- Да нет, что ты. Рада, что ты заглянул. Беда вот только, угостить тебя нечем. В холодильнике хоть шаром покати…

 Она устало опустилась в кресло.

Максим оглядел комнату, во время своего первого визита он не обратил на это внимания, его занимала лишь собственная проблема, сейчас его удивила и обескуражила бросающаяся в глаза бедность, и какая-то неженская неуютность Полинкиного жилища. Старая потертая мебель, окно зашторено, в комнате темно, несмотря на ясный день за окном. И тут он нашел объяснение всему этому - на прикроватной тумбочке выстроилась целая батарея пузырьков с лекарствами. Он вспомнил, что несколько раз от старых приятелей слышал: Полинка часто болеет.

- Ты больна, Полина?

- Да, есть немного. Но это так - пустяки. Пройдет через пару дней, - она закашлялась, прижала к губам платок, - нужно просто отлежаться.

Он взглянул на Полину. Какая она худая, бледная. Прежде прекрасные волосы теперь некрасиво, как-то по старушечьи пострижены, поредели, потеряли блеск. В прошлый раз она выглядела лучше. Что с ней? Чем она больна? Ее болезнь, наверное, последствие того отравления. Он виноват перед ней. Очень виноват. Но разве сейчас можно что-нибудь изменить? Не благоразумней ли просто уйти, ограничившись и оградившись парой вежливых фраз и парой крупных банкнот? К чему эта унижающая ее и его жалость?

Теперь желание поговорить с Полиной казалось ему глупым. Нет, нельзя подаваться, нельзя казаться слабым и жалким. Слабых и беспомощных судьба бьет в первую очередь. Он ничем не может помочь Полине. Денег он, конечно, ей даст, но не более. Она должна понимать, что между ними ничего нет и быть не может. Если он из чувства вины начнет проявлять излишнюю внимательность и заботу, она может неправильно понять, это может внушить ей необоснованную надежду. Пусть все остается, как прежде.

- Полина, давай я схожу в магазин, куплю продуктов. Тебе нужно хорошо питаться. Не обижайся, но ты неважно выглядишь.

- Да, есть немного, - она смущенно улыбнулась. - Но тебе не стоит беспокоиться, я попрошу соседку вечером, она сходит, здесь недалеко магазин, в нашем же доме на первом этаже.

- Тем более, зачем кого-то просить, если я уже здесь? Я быстро - одна нога здесь, другая там.

Максим пошел к двери. Сейчас он купит продукты, положит в этот же пакет деньги и уйдет с чувством выполненного долга. Конечно, Полинку жаль, но, в конце концов, каждый сам выбирает себе дорогу, она свой выбор сделала сама, и он за это не в ответе. Нельзя проявлять слабость, - твердил он себе, - нельзя быть застигнутым врасплох. Зачем он приехал, что за проклятая сентиментальность? Что происходит с ним в последнее время?

- Подожди, Макс! - окликнула его Полина, когда он уже взялся за ручку двери, - я давно хотела сказать тебе… это очень важно… я должна сказать… - он обернулся, и, наверное, по выражению его лица она что-то поняла, потому что замолчала, словно задумалась, потемнела лицом, а потом сказала тихо, отчетливо проговаривая слова:

- Возьми, пожалуйста, деньги, не нужно покупать на свои, я хорошо зарабатываю, у меня есть деньги…

Ох, уж эта Полинкина независимость. Это в ней неистребимо. Она и в юности была такой же - никогда не позволяла за себя платить. Ему показалось, что в ее голосе прозвучала обида, он замешкался у порога, но желание уйти, уйти немедленно, пересилило жалость.

Он спустился в магазин, купил продуктов, вернулся в ее квартиру. Говорить с ней как ни в чем не бывало не смог. С кем-нибудь другим смог бы, приходилось, и не раз, профессиональная деятельность обязывала. Но с ней не получалось. Это была Полина. Ни с кем у него не было такой близости, как с ней когда-то. Смотреть ей в глаза и притворяться? Нет, это выше его сил.

Он сослался на важные дела. Пообещал позвонить. Она лишь слабо улыбнулась, попросила не беспокоиться, проводила до двери.

Он наклонился, поцеловал ее в щеку - пока!

Вышел из подъезда, медленно пошел к машине. Почувствовав взгляд, резко обернулся и взглянул на Полинкино окно. И увидел ее лицо - напряженное, бледное, тут же скрывшееся за опустившейся шторой.

*  *  *

Дом был большой, с огромными окнами, уютный, прекрасно обставленный. И место хорошее - недалеко от города, и все-таки вдали от его шума и суеты, рядом – река, вокруг - молодая березовая рощица, и все, что нужно для комфортной жизни - свежий воздух, тишина, хорошие дороги. Макс сам разрабатывал проект этого дома, следил за строительством, сам выбирал мебель, ковры. Это было важно для него.

Здесь все было так, как он хотел.

Здесь царил покой.

Макс не терпел присутствия посторонних людей в доме, не терпел, если кто-то нарушал порядок, установленный в нем. В доме редко бывали гости. И даже домработница приходила строго в его отсутствие.

Он вошел, окинул взглядом просторный холл, прислушался к тишине, и на мгновенье ему вдруг захотелось, чтобы все здесь было по-другому: чтобы запылали, потрескивая, дрова в камине, чтобы зазвучали вокруг звонкие детские голоса, загремела весело посуда, возвещая о скором ужине, чтобы взглянули ласково добрые любящие глаза…

Он улыбнулся этому приступу нахлынувшей сентиментальности, подумал, что, по-видимому, действительно назрела необходимость в серьезном отдыхе, от которого он отказывался много лет и, не торопясь, поднялся по лестнице, ему хотелось посмотреть – приехала ли Светлана. Она тоже любила этот дом, говорила, что если бы не институт, поселилась бы здесь навсегда.

Она сидела в своем кабинете, работала над какой-то статьей. Она иногда писала в журналы, проводила, как говорила сама, юридический ликбез. Не спросила, почему он не ночевал дома. От предложения поужинать вместе вежливо отказалась. Поешь сам, милый, все на кухне. Извини очень много работы. И закрой, пожалуйста, дверь за собой, мне нужна тишина, статья очень срочная, завтра сдавать, извини. И забери, пожалуйста, кота. Пришлось везти его с собой, соседи жалуются, что он кричит из-за двери как полоумный, и теперь он страшно мешает работать.

Максим постоял перед закрытой дверью. Выдворенный вместе с хозяином Василий потерся о его ноги, помурлыкал. Макс не взял его на руки как обычно. Легонько оттолкнул ногой. Кот обиженно мяукнул, и, подняв хвост, неторопливо ушел.

Максим спустился вниз, сел в машину, громко со злостью хлопнул дверцей, и на большой скорости, чуть не сбив фонарный столб, стоящий у ворот, умчался по дороге, ведущей в город.

В доме стояла тишина, и поэтому от рева сорвавшейся с места машины женщина, сидящая за письменным столом, вздрогнула. Несколько секунд она прислушивалась, затем быстро встала и, подойдя к окну, взглядом проводила удаляющуюся машину. Потом отошла от окна, вынула из дамской сумочки, лежавшей на столе, сотовый телефон, набрала номер, отрывисто проговорила несколько слов, и быстро спустилась по лестнице в холл. Здесь, вытянув из старинного с виньетками шифоньера, стоящего в углу, длинный темный плащ, она оделась, спрятала под поднятым воротником развившиеся волосы, и, осторожно притворив дверь, вышла из дома.