Цю Сяолун - Когда красное становится черным Страница 11

Так случилось, что Ваня еще больше заподозрили в неподтвержденном алиби утром 7 февраля. Он сказал, что с утра занимался гимнастикой на набережной, поэтому не мог прокрасться вниз, убить Инь и вернуться к себе в комнату или на набережную, чтобы остаться незамеченным. Вероятно, он мог воспользоваться деньгами, взятыми из ее ящиков, так как его сталеплавильный завод вот уже несколько месяцев не выплачивал пенсию бывшим работникам.

В управлении полиции между Юем и Ванем состоялась беседа.

Вань не выглядел на свои шестьдесят. Он был среднего телосложения, хотя должен был быть худым из-за наследственности. На нем был черный шерстяной пиджак и штаны. Как в фильмах шестидесятых, Вань походил на партийного работника среднего звена, с воротником, застегнутым под горло, и волосами, зачесанными назад. Создавалось впечатление, что он страдал легким параличом, так как его губы в уголках были немного скошены вниз, поэтому выражение лица как бы выдавало его внутреннее напряжение.

Вань оказался более разговорчив, чем ожидал от него Юй. Крепко держа в руке горячую чашку чая, он сказал:

– Мир перевернулся с ног на голову, товарищ Юй. Какого черта надо этим отвратительным частным предпринимателям и владельцам предприятий? Злые, вороватые капиталисты, зарабатывающие неприлично большие суммы денег на рабочем классе. Государственные компании закрываются к чертям собачьим. А что случилось с нашими социальными пособиями, пенсиями, бесплатным медобслуживанием? Всепропало. Если бы председатель Мао был жив, он никогда бы не допустил того, что случилось со страной.

Из всего сказанного было видно негативное отношение рабочих к нынешней полиции. Юй думал, что он понимает разочарование старого человека. Многие годы рабочий класс пользовался политическими привилегиями или, по крайней мере, испытывал чувство гордости за свое положение, основываясь на теории классовой борьбы председателя Мао в социалистическом Китае, который считал пролетариат самым важным и самым революционным. А теперь течение кардинально поменяло направление.

– В настоящее время наше общество находится в переходном периоде и нельзя исключать некоторые феномены времени. Вы, должно быть, читали все партийные документы и газеты, и мне не нужно вам объяснять, – сказал Юй, прежде чем перейти к делу. – Вам необходимо осознать цель нашей сегодняшней беседы. Скажите, товарищ Вань, какие у вас были отношения с Инь?

– Она мертва. Я не должен говорить ничего против нее, но, если вы считаете, что мое мнение поможет расследованию, я не поскуплюсь на слова.

– Продолжайте, товарищ Вань. Это очень поможет следствию.

– Она была частью черной дьявольской силы, с помощью которой пытались делать историю. Возвращаясь в двадцатые-тридцатые годы, в те бедственные годы, когда Китай был растоптан империалистами и капиталистами, буржуазные интеллигенты наслаждались тем, что выбрасывали кости своих учителей. В ее книге вы, вероятно, обратили внимание, что рабочий класс выведен клоунами и головорезами, без учета того жизненного факта, что мы разрушили три больших горы: империализм, феодализм и капитализм – и построили новый социалистический Китай.

Юй понял, почему Вань был озлоблен более, чем большинство пенсионеров. Вань, должно быть, прослушал в университете много политических лекций и у себя дома придумал известный в семидесятых годах политический термин. Теперь, в девяностых годах, его взгляды устарели.

– Она тоже пострадала во время культурной революции, – заметил Юй.

– Может, кто-то и жаловался на культурную революцию, но только не Инь Лиге. Кем она была? Известной среди хунвейбинов! Почему были посланы в школы рабочие пропагандисты? Чтобы бороться с тем разрушительным беспорядком, который они оставили.

– Что ж, прошлое остается в прошлом, – сказал Юй. – Позвольте задать другой вопрос, товарищ Вань. Не замечали вы за ней что-нибудь необычное в последнее время?

– Нет, я не обращал на нее внимания.

– Заметили ли вы что-нибудь необычное в доме?

– Нет, я такое не запоминаю. я старик, пенсионер. Это дело домкома, все замечать.

– Вас не было дома в то утро, когда Инь была убита, так?

– Да, я был на набережной, занимался гимнастикой; – сказал Вань. – Завод, на котором я работал, больше не платит за медицинское обслуживание, поэтому мы вынуждены сами заботиться о себе.

– Понятно. Кто еще вместе с вами занимается гимнастикой?

– У нас много народу. Некоторые занимались гимнастикой с мечом, а кто-то с ножами.

– Вы знаете их имена и адреса?- добавил Юй. – Это всего лишь формальность. Я должен спросить одного из них, чтобы подтвердить ваше присутствие.

– Да будет вам, товарищ детектив Юй. Люди занимаются гимнастикой двадцать-тридцать минут утром, а потом возвращаются домой. Нет смысла спрашивать имя каждого или их адрес. Некоторые кивают мне, но они не знают, как меня звать, и я их не знаю. Вот и все.

Было понятно, что сказал Вань, но Юй уловил легкое колебание в словах пожилого человека.

– Что ж, если вы завтра узнаете одно или пару имен, дайте мне знать.

– Если завтра пойду на набережную, то непременно. Если у вас больше нет вопросов, товарищ следователь, то мне есть чем заняться этим утром.

– Тогда я поговорю с вами потом.

Юй закурил, постучал пальцами по столу, пометил галочкой имя Вань и перешел к следующему. Просматривая информацию о мистере Жэне, третьем в списке Почтенного Ляна, Юй хотел вычеркнуть его из списка, потому что был о нем хорошего мнения. Мистер Жэнь был по классовому положению «капиталистом». До 1949 года здания шикумэнь принадлежали отцу Жэня, который был казнен как контрреволюционер в пятидесятых годах, а дом был конфискован. Тогда Жэнь был вынужден ютиться в маленькой отгороженной комнате в южном крыле дома. Для семьи Жэня последующие годы стали чередой продолжающихся неудач и подозрений. В культурную революцию мистера Жэня водили по переулку в окружении группы хунвейбинов, его голова была опущена вниз, а на шее висела доска с надписью: «Долой черного капиталиста Жэня!» Но как говорится в даосском трактате «Канон Пути и Добродетели»: «Если чья-то судьба опустилась на дно, она начинает меняться». Все общество подверглось громадным реформам. Все жильцы дома перемешались, словно карты в колоде. Сын Жэня уехал учиться в Штаты и учредил компанию, занимающуюся высокими технологиями. В последний свой визит в переулок Сокровищницы сада он предложил отцу купить квартиру в лучшем районе города, но мистер Жэнь отказался.

Мистер Жэнь захотел остаться в этом доме, поэтому Почтенный Лян усмотрел в этом факте нечто подозрительное. Должно быть, мистер Жэнь затаил злобу на всех тех, из-за которых он так страдал. Как говорится в пословице: «Мужчина может ждать отместки и через десять лет». Возможно, поэтому мистер Жэнь пытался чинить препятствия власти, выказывая тем самым давно затаенную злобу. Если это так, Инь оказалась хорошей мишенью. Убийство писательницы-диссидентки легко могло оказать давление на правительство. Если дело не будет раскрыто, это может подорвать авторитет партии. Тогда Инь была создателем хунвейбинов. Примечателен тот факт, что ее смерть могла стать местью за все его личные обиды.

Так же как у Ваня, у мистера Жэня было неподтвержденное алиби. Тем утром он ушел в ресторан «Старое предместье», где готовят лапшу. Он завтракал в компании нескольких приятелей и сказал, что не может предоставить ни чек из ресторана, где был в то утро, ни адреса людей, завтракавших вместе с ним.

Версия, высказанная Почтенным Ляном, скорее всего, была навеяна одной из революционных пекинских опер – «Гавань», написанной в семидесятых годах, когда капиталисты при каждом удобном случае устраивали саботажи из-за их лютой ненависти к социалистическому обществу. Но как показалось Юю, к реальности девяностых годов она не имела отношения.

Юй решил допросить мистера Жэня, но по несколько другим причинам. Что касается денег, то не было никаких упоминаний о необычных связях или конфликтах между ним и Инь. Также ничего не было замечено в его отношениях с соседями. Мистер Жэнь, как и любой другой посторонний человек в доме, просто мог оказаться свидетелем.

Мистер Жэнь был мужчиной семидесяти лет, но выглядел для своего возраста довольно энергичным. На нем был костюм западного кроя и красный шелковый галстук, как у капиталиста из одной современной пекинской оперы. В революционные годы общепринятым было слово «товарищ», хотя за последние годы обращение «мистер» вернулось. Казалось, его прошлый черный статус превратился в устаревшее почетное звание. Политическая мода изменилась.

Удивительно, он напомнил Юю отца Пэйцинь, которого видел на черно-белой фотокарточке.

– Я догадываюсь, почему вы хотите поговорить со мной сегодня, товарищ следователь, – сказал мистер Жэнь тоном образованного человека. – Почтенный Лян взял меня на заметку.