Катя Чудакова - Белоснежка и семь клонов Страница 11

«Если бы люди могли посмотреть вокруг себя в микроскопы, наверняка многие их представления коренным образом изменились… Покой и тишина леса так же обманчивы, как и любое представление о стабильности и постоянстве… Человек вообразил себя венцом природы и настолько уверился в своей избранности, что у некоторых маниакальных типов это приняло гипертрофированную форму. С ума сойти, – улыбнулся слегка Дитмар, сжимая в зубах сухую травинку, – я даже свободно думать об этом могу только в лесу. На территории этого чертового генного питомника нормальные мысли как бы боятся выплывать наружу и прячутся в недрах серого вещества, дожидаясь, пока я вдохну воздух с повышенным содержанием кислорода…»

– Ты пожалеешь об этом! Выброси из головы глупые мысли! Пойми, ты получишь все, что тебе нужно! Ты будешь среди избранных! – из-за кустов послышался грубоватый мужской голос и тихие всхлипывания молодой девушки:

– Я… я ничего не хочу… Прошу тебя, договорись, чтобы… ну чтобы ничего не было…

Девушка говорила с акцентом и с трудом подбирала немецкие слова.

«Местная девушка с кем-то из наших солдафонов, – мелькнуло в голове у Дитмара. – Чего он от нее хочет? Впрочем, понятного чего. Или уже приключилась неприятность? Хотя, он явно уверен, что девушка им осчастливлена… Эти грубые крестьянские сынки ведут себя, как петухи в собственном курятнике. Они выполняют распоряжение руководства – способствуют появлению детей с „хорошими“ генами. Уж они-то сами не сомневаются, что их наследственный материал представляет собой большую ценность…»

– Зайди в пансионат, поговори с доктором. Увидишь, как хорошо там устроены женщины и их детки. Такого питания ты сейчас нигде не найдешь. И ребенок будет всем обеспечен. Представь, он будет лучшим, избранным среди всех детей… здесь, у вас… – опять послышался голос немецкого солдата.

– Я не понимаю тебя, – девушка говорила, громко всхлипывая, – что ты такое говоришь? При чем тут питание? Какие избранные?

– Как это не понимаешь? Ты же немецкий в школе учила, ты всегда понимала, что я тебе говорю…

«Да, гены тупости ее ребенку наверняка достанутся от „избранного“ папочки. Если она все-таки решится сохранить свою беременность», – подумал Дитмар, прислушиваясь к их разговору.

– Меня интересует, хочешь ли ты сам этого ребенка. Не для рейха, а для себя, для нас… Хочешь ли ты иметь семью? И… и собираешься ли ты пойти к моему отцу и сказать, что мы… что мы поженимся…

– Ты что? Что ты говоришь? Разве сейчас время думать о каких-то свадебных нарядах?

– А я и не говорю о нарядах… – сквозь слезы продолжала датская девушка, – я хочу просто, чтобы все было по закону, как у людей…

– Великий фюрер благословляет всех немецких детишек, даже если их матери – не немки, а просто… блондинки…

«Господи, и где же она такого кретина откопала? Неужели в его башке кроме обрывков цитат эсэсовских боссов и „раз, два, шагом марш!“ вообще ничего нет?»

Дитмар вообразил, как в полном вакууме черепной коробки, брызгая слюной и истерически дергая головой, орет министр пропаганды Йозеф Геббельс. Слюни, ударяясь о внутреннюю поверхность костяных стенок, стекают липким слизким потоком вниз, а слова, как эхо, отражаясь от поверхностей, возвращаются обратно, бьются о противоположную сторону и так бесконечно летают туда-сюда, образуя гул, смешанный с криками, прославляющими великого фюрера и проклинающими неполноценных евреев, славян, цыган… Дитмар передернулся от собственных мыслей, смахнул с лица брызги.

«Фу, – брезгливо стирая капельки с носа, подумал он, но почти сразу сообразил, что воображаемое незаметно перелилось в реальность, и на него просто брызнул дождик, – однако надо спрятаться, сейчас припустит сильнее и ветки деревьев уже не защитят меня от ливня».

Рядом послышалось шуршание травы и тихий треск веток. Прямо возле него оказалась хрупкая девчушка с мокрым не то от начавшегося дождя, не то от непросохших еще слез, лицом. Девушка вздрогнула и безмолвно зашевелила губами.

– Не бойтесь, я не приведение и не леший! – первым опомнился Дитмар.

Девушка немного притормозила, присмотрелась к нему внимательнее, а потом рванула еще быстрее, не разбирая дороги, прямо в густые заросли кустарника.

– Осторожно, там колючки! – крикнул ей вслед Дитмар, но девушка с упрямым упорством продолжала продираться сквозь густую стену тонких колючих веточек. Она явно не была расположена к продолжению беседы с незнакомым немцем.

«Похоже, что обращение по-немецки ее пугает. Дружок-солдатик отбил у нее к этому охоту. Можно попробовать и по-другому».

– Я не сделаю вам ничего плохого, не пугайтесь так, – обратился он к беглянке по-английски. Она удивленно оглянулась и попятилась назад, но через секунду, спохватившись, спросила:

– А вы кто? Вы что, не оттуда? – она кивнула в сторону пансионата.

– В общем-то, оттуда. Но это ничего не значит. Извините, я случайно услышал ваш разговор с… с кем-то из солдатов. Я могу вам помочь. Если вы, конечно, этого хотите… Я работаю в «Лебенсборне», но как бы вам сказать… я не разделяю их идеи.

Молодая датчанка, широко распахнув свои пронзительно-голубые «истинно нордические» глазищи смотрела на Дитмара, не решаясь – продолжать разговор или нет. Наконец, она тихо сказала:

– Если вы слышали мой разговор с этим… подлецом, то вам должно быть понятно, какого рода помощь мне нужна. Я не хочу рожать ребенка от него. Конечно, сама виновата, но он так меня обхаживал, конфетами угощал… Тушенку и колбасу приносил. У меня еще сестренка и братишка младшие. Кроме картошки кушать нечего, а ведь им тоже хочется. Я и потерпеть могу, а как маленьким объяснишь?

«Много ли надо, чтобы соблазнить голодную девушку? Поманил ее шоколадкой, подарил коробочку с мылом… Сыграл на ее чувствах к младшим – сестренке и братишке… Она ведь еще и сама ребенок, наверное, и восемнадцати нет», – мрачно размышлял Дитмар. Сам он в свои девятнадцать чувствовал себя умудренным жизненным опытом, если не стариком, то по крайней мере, зрелым мужчиной.

– Ты наверное слышала, что по особому распоряжению Гитлера аборты категорически запрещены? Великой Германии нужно много пушечного мяса… – ухмыльнулся Дитмар еле слышно.

– Что же мне делать? Я не хочу! Не хочу этого ребенка! Я его уже ненавижу.

– Честно говоря, я тебе аборт все равно не советовал бы делать – первый раз, да еще в столь юном возрасте… Это очень опасно. К тому же, вряд ли в «Лебенсборне» найдется врач, согласный подвергнуть себя такому риску. В циркуляре от руководства СС сказано, что за нелегальный аборт врач может быть наказан, вплоть до смертной казни… Куда, кстати, подевался твой парень?

– Он выругался и ушел к себе… И вообще, он совсем не мой… Он совсем чужой… Я даже не знаю, мне стыдно… что я с ним… с ним могла что-то иметь… Я думала… – девушка сорвалась на рыдания, продолжая причитать сквозь всхлипывания, путая немецкие и датские слова: – Зачем же я? Какая дура! Это мне наказание, я сама виновата во всем. За шоколадку… Братишке машинку… Сестренке ботиночки принес… И я… я… поверила. Какая дура! Не хочу больше жить! И ребенка этого ненавижу!

Дитмар молча смотрел на обиженную датчанку и не знал, что предпринять.

Никогда раньше он с женскими истериками не сталкивался. Сколько он себя помнил, они жили с отцом вдвоем, а женщины приходили к ним только, чтобы убрать в доме, постирать и еще что-то по хозяйству сделать. Собственно, Дитмар даже не задумывался об их половой принадлежности.

Гораздо позднее, когда отца уже не было в живых, Дитмар узнал, что после смерти жены профессор Бауэр вовсе не стал затворником и монахом, несмотря на то, что приоритетом для него всю жизнь оставались сын и работа.

Многие годы он поддерживал отношения с тихой скромной женщиной, которая работала лаборанткой у него на кафедре и была беззаветно предана ему. А он, как и многие мужчины, не задумываясь о ее чувствах и эмоциях, жил, как это ему было удобно, пользовался безотказно предоставляемыми услугами, воспринимал, как должное, благоговейное, ничего не требующее взамен, почитание с ее стороны.

Эта женщина так и не вышла замуж, не имела детей, а жила только своей преданной любовью к своему кумиру, который не считал нужным даже познакомить ее со своим сыном и пригласить в свой дом.

Собственного опыта взаимоотношений с противоположным полом в свои девятнадцать Дитмар все еще не нажил. Его сверстники – молодые солдаты из «Лебенсборна», благословляемые и поощряемые руководством, вовсю шерстили окрестности городка и прилегающих к нему деревушек в поисках «генетически пригодного материала» в виде голубоглазых светловолосых датчанок. По принципу «на войне можно все и завоевателю все позволено», они, не церемонясь, набирались полового опыта, совращая и насилуя запуганных девчонок, нередко – несовершеннолетних школьниц. Большинство из них, набитые идеологическим дерьмом, не считали нужным даже изображать какое-то подобие человеческих чувств, сводя все общение к скотскому совокуплению.