Марина Серова - Призрак в опере Страница 11

Я смочила платок жидкостью и накрыла им пятно. Оставалось ждать. Девушка, наблюдавшая за моими манипуляциями с удивлением, спросила:

— Вы что, в химчистке работаете?

— Нет, с чего это вы решили? Я частный детектив.

— Да, а я берлинский летчик, — рассмеявшись, ответила девушка, — здесь пролетом.

— Напрасно вы иронизируете, я действительно частный детектив. Меня зовут Татьяна Иванова. И тут я, между прочим, по делу.

Девушка продолжала улыбаться, не веря моим словам.

— Я расследую убийство Лилианы Жиндаревой. Так что я здесь на работе.

— Ой, здорово! Настоящий детектив? Какая у вас работа интересная…

— Ну это как посмотреть, — сказала я, оттирая пятно. — Вот, готово, сейчас сполоснем водой, подсохнет, и юбка будет как новая.

Я включила электрическую сушилку и подставила теплым струям воздуха пятно.

— Спасибо большое.

— Что вы, это вам спасибо. Вы в некотором роде мою девичью честь спасли, еще минута, и Весловский завалил бы меня прямо на столе.

— Этот — может. Он у нас секс-террорист. Я когда в театр пришла после института, всегда вдвоем с кем-нибудь ходила, от него бегала. То он меня у гримерки подкараулит, то при выходе на сцену, то после спектакля предлагает подвезти. А во время репетиции хоть караул кричи. Хорошо, что он только помощник режиссера, иначе и вовсе житья бы не было. Распределение ролей, слава богу, не в его компетенции. А то у нас не театр был бы, а гарем господина Весловского.

— Значит, вы актриса?

— Да, я в театре уже третий год. Меня, кстати, Анжела зовут.

— Очень приятно.

Девушка была действительно приятной во всех отношениях. Я и сама ничего, но Анжела была настоящей красавицей, как с картинки. Брюнетка с синими глазами, окруженными пушистыми ресницами, с чуть припухшими чувственными губами и маленькой ямочкой на подбородке. На точеной фигурке прекрасно смотрелась облегающая кофточка костюма, а ноги наверняка свели с ума не одного представителя сильной половины. И при всей своей красоте, при правильности черт лица Анжела вовсе не походила на куколку.

— Ну а теперь как? Оставил он вас в покое? — спросила я.

— Давай на «ты», не возражаешь? — предложила вдруг Анжела, а потом ответила на мой вопрос: — Оставил. Ко мне как-то брат пришел, а он у меня борец, самбист-каратист — все в одном флаконе. Косая сажень в плечах, двухметровый шкаф. С Сашкиным лицом в Голливуде — нос поломан, через всю щеку шрам — только злодеев играть. Я с ним полдня за ручку прогуливалась по театру, пока нас Весловский не увидел. Я и сказала, что Саша — мой жених из солнцевских братков. Все, после этого Весловский меня за версту обходит. За свою шкуру боится.

Через пару минут юбка высохла, противного пятна как и не было. Анжела быстренько оделась, и мы пошли в зал, продолжая разговор. И хотя все намеченное я выполнила, уходить было рано. Девушка оказалась превосходной рассказчицей, посвященной в закулисную жизнь. От нее я узнала много забавного и смешного из будней их гастрольной труппы.

— Анжел, ты бы не могла мне помочь? Я уже у всех спрашивала про Лилиану, так, может быть, ты слышала: у Лилианы был любовник, кроме Кочеряна?

Анжела наморщила лоб, несколько минут помолчала.

— Да нет. Она, конечно же, была неравнодушна к красивым мужчинам, но… Я не так хорошо ее знала. Если хочешь, я спрошу у ребят. Может, кто слышал. Возле Лилианы всегда крутились молодые актеры. Тань, ты сказала, что была в тот день в театре. Ну и как тебе спектакль?

— Если честно, никак. Мне его просто не удалось посмотреть.

— Тогда я тебя приглашаю завтра на репетицию. Понимаешь, я дублерша Лилианы. Репетировать-то мы репетировали, но я даже не думала, что выйду так скоро на сцену. Жутко боюсь, после Лилианы играть очень тяжело. Это такая ответственность… Дело даже не во мне, а во всем спектакле. Если у меня все получится, мюзикл будет жить. И гастроли продолжатся. А если нет…

Я хотела вежливо отказаться, два посещения оперы подряд в мои планы не входили, но Анжела не дала мне слова вымолвить:

— Есть примета: во время первого спектакля в зале должен сидеть знакомый актеру человек. Зритель. Сама понимаешь, к завтрашнему дню я в Тарасове родственниками или знакомыми не обзаведусь. Остаешься только ты. — Анжела умоляюще посмотрела на меня, жалобно наморщив свой хорошенький носик. — Это моя первая большая роль. Она может быть и последней, если я провалюсь.

Что тут прикажешь делать… Пришлось из женской солидарности согласиться. Кто знает, а вдруг во время просмотра мне в голову придут какие-нибудь новые мысли…

— Ты приходи немного пораньше, зайди за кулисы, чтобы я тебя увидела и успокоилась. Хорошо?

Мы договорились. Теперь надо найти Нефедова или Кочеряна, публично попрощаться и где-нибудь затаиться. Мне предстояло дождаться, когда все разойдутся, и пробраться в гримерку Лилианы. Надеюсь, этот пир во время чумы скоро завершится. Нефедов, уже довольно пьяный, с задумчивым видом обрывал листья какого-то растения, стоящего в огромной кадке. Не то пальмы, не то фикуса. Я попыталась обратить его внимание на себя, но безуспешно — Нефедов не реагировал. А, черт с ним. Я громко, чтобы меня услышали все, попрощалась и направилась к выходу.

Ну надо же, времени уже одиннадцатый час, а веселье в самом разгаре. Вряд ли они угомонятся до полуночи. Я нашла вход в кладовку, расположенную под лестницей, и толкнула дверь — закрыто. Ладно, тут церемониться нечего: поковыряла отмычкой. «Сим-сим, откройся…» Дверь, скрипнув — в театре почему-то все скрипело, — отворилась.

Я попала в маленькую, тесную и пыльную каморку. Достала из сумки карманный фонарик, предусмотрительно положенный туда заранее, и осветила стены своего временного прибежища. Тут и там на вбитых в бетон крюках висели какие-то лохмотья, на полу валялись рулоны, куски картона, обломки мечей, проеденная ржавчиной солдатская каска. В углу стояло кресло с сильно объеденной молью плюшевой обивкой. Из развороченной спинки торчали металлические прутья, свешивались клочки ваты. Видимо, сюда сносили весь ненужный хлам, старые декорации, бутафорию. И, судя по толстому-толстому слою пыли, в эту каморку давно не заглядывали. Ох-ох, не миновать мне аллергии на пыль…

Остается самая малость — поудобнее устроиться и переждать. Я стукнула кресло рукой и пожалела об этом необдуманном действии: пыль поднялась, будто песчаный смерч в пустыне Сахара. Но не садиться же на пол, в конце концов? Я сняла со стены лохмотья, которые при ближайшем рассмотрении оказались королевской мантией, вернее — тем, что от нее осталось, накинула сию рванину на кресло, села и закурила. Часа два точно придется сидеть в этом склепе. А раз так — надо чем-нибудь себя занять. Вопрос только чем?

В темноте сидеть не очень-то приятно, хорошо хоть фонарик у меня мощный. Специально, между прочим, покупала для таких ситуаций, в Лос-Анджелесе, в магазине спецтехники. Там я и мини-камеру приобрела, и парочку других хитрых приборчиков, которыми все спецслужбы мира пользуются. Ну а мне тем более сам бог велел.

Раз есть свободное время, надо бросить «кости». Я положила фонарик на пол, достала из сумочки замшевый мешочек, хорошенько потрясла магические двенадцатигранники, сосредоточилась и бросила.

Вот это да! 35+5+22 — «Смотрите в оба — тот, в ком вы были уверены, может подвести вас».

Интересное кино, вернее, спектакль получается. Если бы «кости» могли говорить по-настоящему… Кого касается это предупреждение? В ком я ошибаюсь? В Кочеряне? В Нефедове? Может, Лилиану убил Весловский? Например, это похотливое животное получило отказ от красавицы-примадонны, его мужское самолюбие взыграло и… «Не доставайся ж ты никому», как у Островского. Опять же Нефедов… Невооруженным ведь взглядом видно, что он был влюблен в Жиндареву. Может, он на этой почве двинулся, от комплекса неполноценности, и решил себя проверить. Как там у Достоевского: «Тварь ли я дрожащая или право имею?»

Тут я поймала себя на мысли, что подряд цитирую классиков, так на меня подействовала театральная атмосфера. Правду говорят: театр — вещь заразная. Все они здесь ненормальные, и я с ними такой стану. Я этих самых классиков последний раз на выпускном сочинении в школе вспоминала. Нет, не то чтобы я не читаю вообще — у меня просто времени не хватает на это дело. Кое-что в отпуске я, конечно, почитываю, но не Достоевского точно.

Я прислушалась к тому, что происходит за стенами моей каморки, — вроде стало тише. Взглянула на часы — я тут уже целый час, и через пятнадцать минут в силу вступит время привидений. Я непроизвольно поежилась. Конечно, во всю эту чушь я не верю, но, как любая женщина, не люблю темноту. Нормальный психический процесс, ничего не боятся только клинические дауны.

Ну теперь, надеюсь, уже все разошлись. Я постаралась как можно тише открыть дверь и проскользнула в темный коридор. Свет везде был погашен. Ни звука, ни шороха. Так, два поворота коридора налево, теперь вниз по лестнице, и я у цели. Прислушалась еще раз — все в порядке. Комната сторожа в другом крыле здания, сегодня я поинтересовалась, как он сторожит, обход здания и в том числе его подвалов производит.