Андрей Воронин - Отражение удара Страница 11

Некоторое время он стоял на площадке, вдыхая отвратительную вонь гниющих отходов, сочившуюся из-под крышки мусоропровода, и размышляя, как быть.

Возможно, «колдун» завернул его нового знакомого просто из-за его тупой наглой морды и золотой цепи на шее… а что, если нет? Что, если он и вправду видит людей насквозь? Сергей Дмитриевич похолодел. Надо было по-настоящему рехнуться, чтобы прийти сюда! Изрезанные двери и замученный кот — это, конечно, стыдно и вообще нехорошо, а вот поджог — это уже уголовщина, за которую по головке не погладят. Тюрьма или дурдом — выбор невелик, а поможет ли колдун — это, как говорится, бабушка надвое сказала. Как же быть?

Сергей Дмитриевич оторвал плечо от трубы и сделал шаг в сторону лестницы, которая вела наверх. Это был совсем коротенький шаг, а в следующее мгновение Шинкарев развернулся на сто восемьдесят градусов и ринулся вниз, испытывая огромное облегчение пополам с мучительным стыдом

— О, — удивленно сказала Алла Петровна, проследив за направлением его взгляда, — Шинкарев, что это с твоими часами?

Сергей Дмитриевич сделал неопределенное движение рукой, словно собираясь спрятать за спину, но вовремя опомнился и взял себя в руки.

— Раскокал, — признался он. — Ухитрился как-то, даже сам не знаю как… Наверное, вчера с пьяных глаз за что-то зацепился.

— Эх, ты, — рассмеялась жена, — коровенок… Ну, ничего. Два переезда, как известно, равны одному пожару, так что мы, можно сказать, дешево отделались.

— Золотые твои слова, — сказал Сергей Дмитриевич, расстегивая ремешок часов и на всякий случай проворачивая заводную головку. Сам не зная зачем, он потянул ее на себя и переставил стрелки на половину одиннадцатого, потом поднес часы к уху и немного послушал.

— Ну что, тикают? — заинтересованно спросила Алла Петровна.

— Труп, — ответил он. — Политический, экономический и механический. В ремонт, что ли, снести?

— Вот еще, — фыркнула Алла Петровна, наливая себе кофе и усаживаясь напротив. — Если два переезда равны одному пожару, то два ремонта равняются одному хорошему удару молотком. Купи себе новые, а эти выбрось.

А лучше я сама тебе куплю. На день рождения, а?

— Хитришь, Лиса Патрикеевна, — заставляя себя улыбнуться, сказал Сергей Дмитриевич. Собственный голос доносился словно со стороны, проходя сквозь звенящую пустоту, которая пульсировала внутри черепной коробки. Сама же, наверное, мои часики и кокнула, чтобы голову над подарком не ломать.

— Ox, — вздохнула Алла Петровна, стыдливо опуская глаза, — и как это ты догадался?

— Дедукция, — важно пояснил Сергей Дмитриевич и принялся поедать омлет, не чувствуя никакого вкуса, словно туалетную бумагу жевал.

Разбитые часы лежали рядом с тарелкой и, как магнитом, притягивали взгляд. Запотевшее стекло пересекали три трещины, образовывая грубое подобие заглавной буквы «А». Неровный треугольничек стекла, заключенный внутри этой литеры, выпал, и теперь часы напоминали бессмысленно ухмыляющуюся рожу идиота. «Да нет, — подумал Сергей Дмитриевич, машинально набивая рот пищей, — почему же бессмысленно? Похоже, что как раз-таки со смыслом. С намеком, можно сказать».

Не переставая жевать, он взял часы со стола и переложил на подоконник: ему вдруг показалось, что покрытая мелкими бисеринками конденсата стеклянная рожа вот-вот перестанет ухмыляться и начнет говорить. Сергей Дмитриевич сильно подозревал, что ему вряд ли доставит удовольствие то, что он может услышать.

— Ну, что ты носишься с ними, как курица с яйцом? — спросила жена. Жалко?

— Да нет, — старательно контролируя голос, ответил он. — Просто лежат тут, как… Глаза мозолят.

Торопливо закончив завтрак, он оделся и вышел в прихожую. Жена гремела посудой на кухне и что-то напевала вполголоса. Сергей Дмитриевич открыл стенной шкаф.

Туфли стояли на своем обычном месте — внизу, на полочке для обуви. Вчера он забыл их вычистить, но!

«Вот именно, - сказал он себе, — но!.. Вчера туфли были сухими, а сегодня — пожалуйста! — хоть выжимай. И грязь на подошвах… Свежая, между прочим, грязь.»

Воровато покосившись в сторону кухни, он взял туфли и проскользнул в ванную. Удалив грязь и песок, Сергей Дмитриевич немного потер щеткой без особенной надежды на успех — туфли были такими мокрыми, словно в каждую из них залили по ведру. Шинкарев поморщился: перспектива проходить целый день в мокрой обуви не грела, а другой пары у него не было.

Не идти же на работу в зимних ботинках или, того смешнее, в сандалетах!

Куртка тоже оказалась влажной. Натягивая на плечи холодную, тяжелую кожу, Сергей Дмитриевич стиснул зубы с такой силой, что зазвенело в ушах. Сейчас он напоминал себе заезженную клячу, которая уныло тащится черепашьей скоростью, не реагируя на удары кнута, сыплющиеся на костлявый хребет. Как и эта кляча, он мечтал лишь об одном: чтобы все это поскорее как-нибудь кончилось. Хоть копыта откинуть, лишь бы перестали молотить. Он вдруг вспомнил беззаботные студенческие времена, шумные развеселые попойки, прогулки над Москвой-рекой и то, как они с Аллой впервые целовались на корме речного трамвая. Воспоминания были тусклыми, как старые фотографии, и такими же нереальными, как приключения героев прочитанной в детстве повести, словно юность привиделась во сне. Теперь казалось, что это было всегда: черные провалы ночей и мучительные утренние пробуждения, когда постепенно приходишь в себя и подолгу боишься открыть глаза, потому что впереди наверняка ожидают омерзительные открытия…

Вот утренние открытия помнились на удивление живо. Сергей Дмитриевич мог, не сходя с места, перечислить их все до единого в строгом хронологическом порядке, начиная с порезанных пальцев и лезвий в кармане и до разбитых часов и мокрой одежды. Впрочем, решил он, насчет сегодняшней ночи еще надо разобраться. Вполне могло быть, что он промок, провожая кого-нибудь из гостей, и часы разбились тогда же. В конце концов, он выпил и мог упасть в лужу. Это, конечно, неприятно, но не смертельно.

— Мать, — позвал он, стараясь говорить как можно более непринужденно. — Я вчера никого не провожал?

— А что такое? — спросила Алла Петровна, выглядывая из кухни. — Ноги промочил?

Сергей Дмитриевич вздрогнул.

— Да нет, — небрежно ответил он и сразу же испугался: а вдруг она уже успела пощупать его обувь? — Просто никак не соображу, где я мог часы расколотить.

— Честно говоря, не знаю, — сказала жена. — Ты что же, вообще ничего не помнишь?

— Эбсолутно, — на американский лад ответил Сергей Дмитриевич.

— Вот артист… Я вчера так замоталась, что легла раньше тебя. Вы еще бубнили на кухне, когда я уснула.

 — Мы?

— Ты и Жанна.

— Жа… Какая Жанна?

— Жанна Токарева. Ну, ты даешь, Шинкарев! Ты же весь вечер вокруг нее увивался, как молодой. Вы на кухне о музыке беседовали. Я слушала, слушала, да и заснула…

— Увивался? Я? Хотя постой… вот черт! Надеюсь, ты понимаешь…

— Понимаю, понимаю, — рассмеялась Алла Петровна. — Если бы не понимала, то еще вчера устроила обоим веселую жизнь. А так… Ты же с кулаками не бросаешься, когда меня танцевать приглашают. И потом, вы так мило беседовали…

— О музыке? — тупо переспросил Сергей Дмитриевич. — Я же в ней разбираюсь, как свинья в апельсинах… Нет, ты серьезно? Вот черт, ничего же не помню… То есть, как танцевали, помню… хотя и смутно, признаться. А вот о музыке…

— Ого! — Алла Петровна снова рассмеялась. — Ты бы себя послушал! Просто музыкальный критик. Бэлза да и только.

— Обалдеть можно, — искренне сказал Сергей Дмитриевич. Он испытывал огромное облегчение, на дне которого все еще плескалось легкое беспокойство: провожая девушку до метро, он мог наговорить ей бог знает какой ерунды, а то и вовсе попробовать приставать. Если она пожалуется, может выйти неприятность. Впрочем, к неприятностям подобного рода он уже привык: врать жене Шинкарев не умел, и все его редкие ухаживания за знакомыми и сотрудницами неизменно заканчивались короткой бурной выволочкой, после которой Алла Петровна вела себя, как ни в чем ни бывало, а объекты ухаживаний Сергея Дмитриевича начинали шарахаться от него, как от зачумленного.

— Ага, — сказал он, — тогда ясно… Навернулся где-нибудь и часы разбил. Надо же было так нализаться!

— Не расстраивайся, — утешила его жена. — Дело житейское. Да ты и выпил-то всего ничего. Отдохнуть тебе надо, вот что. И не дома на диване, как ты любишь, а поехать к морю, пожариться на солнышке, пузо свое в соленой водичке пополоскать… Давай займем денег и смотаемся в какую-нибудь Грецию!

— Ну, это уже пошел радужный туман, — иронически заметил окончательно успокоенный Сергей Дмитриевич. — Ты еще про Майами-бич вспомни. Ладно, ты тут помечтай, а я побежал, не то и вправду опоздаю.