Леонид Марягин - Экран наизнанку Страница 11

Не все его просьбы выполнялись, но дорого было желание облегчить жизнь молодых кинематографистов, которым он во многом верил авансом. Однажды с направлением на постановку диплома на "Мосфильме" я пришел к Ромму в кабинет. Передо мной сидел старый усталый человек. За дверью комнаты стояли просители. Михаил Ильич пробежал бумагу и глухо осведомился:

- Чего ты хочешь?

- Боюсь, что завернут меня.

- Иди в телеобъединение, там приличный человек Ширяев. Если он откажет, появись у меня.

Я вышел из кабинета на четвертом этаже, столкнувшись с очередным просителем, и подумал: "Не пора ли мне оставить Ромма в покое, ведь ему и самому нужно что-то успеть сделать..." Больше я к мастеру не обращался, но как самую дорогую реликвию храню его письмо к директору Новосибирской студии телевидения Шляку:

"Уважаемый Глеб Николаевич!

Я знаю Л. Марягина по его ассистентской работе в кино, знаю его и лично. Это очень способный молодой работник, которого я Вам горячо рекомендую. Я уверен, что он оправдает Ваше доверие. Прошу Вас помочь ему, а чем, Вы сами понимаете, - в получении интересной самостоятельной работы.

Заранее благодарный

Мих. Ромм,

Народный артист СССР, профессор".

Когда-то в далеком прошлом Ромм взбегал вверх по лестнице из павильона в комнату группы, перешагивая через две ступеньки, я поспешал сзади и на площадке четвертого этажа спросил, нужно ли ему так быстро бегать. Михаил Ильич, не задумываясь, ответил:

- Режиссером нужно быть до тех пор, пока можешь бегать по лестницам.

Я наблюдал его в последние годы стремительно несущимся по извилистым и узким коридорам студии, оставляющим за собой длинный шлейф учеников и просителей. На поворотах шлейф этот заносило, и встречные, чтобы избежать столкновения, жались к стенам. Таким встречным не раз оказывался и я.

Но однажды Михаил Ильич резко остановился, повернулся, подошел ко мне, обнял за плечи и сказал:

- Спасибо, Леня.

- За что? - удивился я.

- За поздравление.

- Не стоит. Обычное дело... - У меня было установившееся многолетнее правило: где бы я ни находился - в Новосибирске, Ленинграде, Москве, телеграфом поздравлять Михаила Ильича с праздниками - три раза в год.

- Не обычное, - покачал головой Ромм. - Всего два поздравления.

- Не может быть, - усомнился я, зная количество людей, обязанных Ромму вниманием и помощью.

- Может. Остальные отделались телефонными звонками. - И Ромм умчался в темную глубину коридоров, скрываемый стайкой учеников и просителей.

Чем я мог платить Михаилу Ильичу за то неоценимое, что он сделал для меня? Подсказала жизнь - после того как его не стало, решил снимать его вдову, бывшую звезду нашего кино, уже полтора десятка лет не переступавшую порога киностудии, - Елену Кузьмину. И снял - в роли бабушки в фильме "Вылет задерживается".

История одного письма

Артист Шатов влепил полновесную пощечину молодому Михаилу Козакову, Ромм скомандовал: "Стоп" и расположился за столиком помрежа.

Для меня, юного провинциала, и моего напарника Юры Ухтомского тридцатилетнего моряка, татуированного от шеи до пяток, - наступило самое значительное мгновение.

В опустевшей декорации тюрьмы по картине "Шестая колонна" при тусклом дежурном свете Михаил Ильич Ромм писал нам рекомендацию для поступления во ВГИК на режиссерское отделение.

Писал скоро и легко - будто заранее сложил содержание письма, а мы, боясь шелохнуться, следили из темноты павильона за движением его руки.

Ромм заклеил конверт и протянул его нам:

- Запечатал, чтобы не зазнавались!

Естественно, первым у конверта оказался тридцатилетний бывалый Ухтомский, засунул его поглубже в боковой карман пиджака, и мы, пятясь и благодарно кивая Михаилу Ильичу, исчезли из павильона.

Председателем приемной комиссии в тот, 55-й год был в прошлом сотрудник пионера нашего кино, самого Льва Кулешова, С.К. Скворцов, много лет преподававший во ВГИКе на режиссерском факультете. Ему-то и вручили мы письмо Ромма. Скворцов был удивлен и, как мне показалось, даже испуган этим посланием режиссера.

- Почему мне? Набирает же Довженко.

Но письмо вскрыл, пробежал глазами и сказал:

- Ну что ж, я покажу письмо Александру Петровичу.

Через два дня мы предстали перед экзаменаторами. Довженко за столом комиссии не было. Скворцова - тоже. Собеседование было коротким - ведущий его педагог по фамилии Нижний потратил на меня полторы минуты, на Ухтомского - дай бог две.

Раздавленный, не смея показаться на глаза Ромму, я поехал в свое Орехово-Зуево, где жил мой отец, в прошлом молодой донецкий писатель.

Отец, выслушав мою унылую жалобу, сказал:

- В свое время я не раз встречался с Довженко на мельнице... Попробую возобновить знакомство... Давай твои опусы!

Я кинулся вытаскивать вторые экземпляры вступительных работ из картонной коробки, засунутой под бабушкину кровать, а отец, одеваясь, пояснил:

- Мельница - это комната журналиста Мельника в Харькове, - этакий импровизированный клуб молодых литераторов, художников, артистов. Туда часто заходил и Довженко - тогда еще художник и карикатурист газеты "Вiстi".

Довженко встретил моего отца как воспоминание, как далекий голос молодости. Завязалась дружба.

Меня Довженко принял через пару дней после визита отца. Сел спиной к свету на жесткий стул. Зеленовато-седые волосы, подсвеченные солнцем, образовали нимб. За стеклом неоновый ангел в обличье пионера - реклама кинотеатра, что напротив, - трубил в горн.

На столе в украинском куманце - огромный, ненатуральный своей величиной, колос пшеницы. На стене - фотография хозяина кабинета по пояс в пшенице. На полке у тахты беззвучно мелькающий телевизор с линзой...

Александр Петрович заговорил обо мне.

Есть выражение у музыкантов - "читает с листа". Довженко "читал с лица". Я слушал его и дивился умению распознавать характер и помыслы, глядя на человека. Допускаю, что какие-то сведения обо мне он извлек из моих скромных вступительных почеркушек, кое-что, очевидно, открыл ему мой отец, но главное - он угадывал то, в чем я и сам себе боялся признаться.

Довженко заговорил о режиссуре, о сложности и превратности этой профессии. Стал характеризовать современных режиссеров.

- Вот Луков - биологический талант. - Он говорил медленно, часто выдыхая, иногда поднимая на меня старческие мутные глаза. - Я ставил Лукова на ноги, а он, - Довженко сделал долгую паузу и потом добавил: - А он... стоит... Рошали - я их очень люблю. Они прекрасные люди. Я с удовольствием хожу к ним в гости. Им бы хорошо работать... воспитателями в детском саду. Пырьев... Был режиссером - был человеком, стал директором "Мосфильма" чертом стал.

Александр Петрович заговорил без перехода о молодой режиссуре:

- Мне очень понравилась картина "Ослик" молодых ребят Абуладзе и Чхеидзе. Обязательно пошлю им телеграмму!

Естественно, разговор, коль скоро Довженко "читал с лица", коснулся и ВГИКа.

- Не люблю этот ВГИК со смыком. Режиссеров нужно учить в жизни. Я буду обращаться в правительство: пусть дадут мне место на Ялтинской студии вместе с моим курсом. Я буду снимать кино, а они - помогать мне и учиться. И вас тоже попробуем взять. Сделаю все, что смогу.

Я не мог держать в секрете свою встречу с Довженко. Меня распирало, я открыл дверь съемочной группы "Шестая колонна" и заявил ассистенту режиссера Кате Народицкой:

- Я был у Довженко.

Через пять минут меня пригласил к себе Михаил Ильич Ромм.

- Ну, рассказывай. - Он присел на краешек стола, вставил антиникотиновый патрончик в мундштук и закурил сигарету.

Я принялся излагать разговор с Довженко. Ромм не перебивал - молча затягивался сигаретой, и, только когда я дошел до довженковской оценки режиссеров "Ослика", Михаил Ильич перебил:

- Один из них наш с Юткевичем ученик, другой - Кулешова.

Мне показалось, что Ромм подчеркивает свою причастность к отмеченному Довженко фильму. На намерение Александра Петровича послать поздравление молодым режиссерам Михаил Ильич отреагировал мгновенно:

- Конечно, не пошлет.

Обещание помочь мне со ВГИКом вызвало аналогичную реакцию:

- Конечно, не поможет.

До того момента я полагал, что на кинематографическом Олимпе царят согласие и дружба, а теперь...

Михаил Ильич, заметив мой смятенный взгляд, подвел черту беседы:

- Довженко все-таки - хороший режиссер! - и вышел.

Думается, что Ромма обидело невнимание Довженко к его просьбе. Александр Петрович в разговоре со мной даже не упомянул о письме Ромма. Позднее, рекомендуя нынешнего документалиста Джемму Фирсову уже самому Довженко, Ромм вернется к этому и напишет:

"Рекомендую вам Фирсову, как раньше рекомендовал Марягина".

Общение мое с Александром Петровичем не ограничилось описанной встречей. Я приносил ему свои зарисовки, ходил слушать его чтение сценария "Поэма о море" в Дом литераторов.