Богумил Райнов - Умирать - в крайнем случае Страница 11

- Чашку кофе, мистер Питер?

- Благодарю, с удовольствием.

Кофе он варит сам в стеклянной колбе - классическим способом, которому широко популярное "на континенте" экспрессо в подметки не годится. Вообще мистер Оливер, как истинно британский патриот, с неизменным предубеждением смотрит на все, исходящее от континента, и глубоко убежден, что не Британские острова входят в состав Европы, а наоборот, Европа является некой провинцией Британских островов. И когда на Ла-Манш ложится туман, мистер Оливер не преминет уведомить вас, что "сегодня континент отрезан от острова". Бедный континент!

- Сигару, мистер Оливер?

- С удовольствием, мистер Питер.

- Как идет бизнес?

- О, на порнографию всегда хороший спрос. Это не классика.

В окошечко перегородки заглядывает анемичное лицо, увенчанное котелком. Клиенту нужен последний номер журнала "Хомо" - заглавие, не требующее комментариев. Пренебрежительным жестом мистер Оливер протягивает клиенту журнал, а деньги швыряет в ящик.

Раньше мой новый знакомый выставлял в этом самом магазине тома английской беллетристики - от Смоллета до Джойса. Именно эта любовь к благородной классике привела его на порог банкротства.

- Мистер Дрейк спас меня. "Выбросьте весь этот мусор, - сказал он мне, - и переходите на современность". "Какую современность?" - спросил я, как последний простачок. "Секс и насилие, - сказал он, - разве вы не знаете, на что сейчас самый высокий спрос?.." Положа руку на сердце, мистер Питер, скажу, что эти артикулы не в моем вкусе, но что делать, когда над тобой повисает угроза банкротства...

Он смотрит на меня широко раскрытыми выцветшими глазами, будто в самом деле ждет ответа, но я знаю, что ответ ему не нужен и что вопросительное предложение - всего лишь литературный прием.

- У мистера Дрейка девиз: "Деньги не пахнут". Это, может быть, некрасивый девиз, но, к сожалению, совершенно верный. В конце концов, мы только продаем то, что нужно этим господам, которые каждый день торчат у стеллажей. Что они требуют, то мы и поставляем, не так ли?

Я успокаиваю его, заявляя, что это, пожалуй, так, хотя он не нуждается в успокоении, он давно привык вознаграждать себя за житейские разочарования духовной пищей, например "Диалогами" Платона. Мы еще немного беседуем о том о сем, причем я выступаю главным образом в роли слушателя, пока мне не приходит в голову, что пора заглянуть к итальянцу и посмотреть, что он там делает.

Само собой разумеется, итальянец делает спагетти, пиццы и все прочее, что только может делать итальянец, если он держит ресторан. Что касается самого заведения, то главное его украшение - всевозможные медные сосуды, начищенные до ослепительного блеска и развешанные по стенам и под потолком вперемешку с копчеными окороками и колбасами. В начале обеденного часа дюжина мраморных столиков заведения обычно густо населена, и потому я прихожу сюда только к часу дня, когда здесь можно есть, не опасаясь, что в любую минуту тебе в бок вонзится чей-то локоть.

В это же время - когда схлынет толпа проголодавшихся служащих и случайных едоков - ресторан посещают его завсегдатаи, в том числе и адъютанты Дрейка - траурный красавец Райт и болгарин Михаил Милев, или, как его тут по-свойски называют, Майк.

Этот болгарский Майк - человек сравнительно молодой, хотя какой именно смысл вложен в это слово, сказать трудно. Мальчишкой я считал, что если человеку стукнуло тридцать, то он уже старик. А Милеву уже давно перевалило за тридцать, он уверенно приближается к следующему десятилетию. Помимо возраста, о нем трудно сказать что-либо определенное: особых примет он не имеет и вообще все у него слишком обыкновенное. До того обыкновенное, что нечего ни описать, ни запомнить, не считая его привычки - а она, как известно, вторая натура - держать себя с подчеркнутой важностью и самоуверенностью. Оно и понятно. Надо же чем-то возмещать нехватку собственного достоинства и уверенности в себе.

Милев выступает так торжественно, будто принимает парад королевской гвардии перед Букингемским дворцом; делает заказ таким громким голосом, будто весь ресторан обязан знать, что этот господин сегодня будет есть не что иное, как бифштекс с макаронами, процесс еды сопровождает такой жестикуляцией, будто не обедает, а дает уроки хороших манер за столом.

Той же претенциозностью блистает его костюм, который ясно показывает, что Майк полностью в курсе всех модных веяний на Карнеби-стрит. Впрочем, не считая ярких шейных платков, воротничков особого покроя и обуви на двойном каблуке, костюм Майка чаще всего состоит из синей хлопчатобумажной куртки и таких же брюк - традиционного рабочего костюма американских скотоводов, который неизвестно почему стал в наше время символом шика у молодежи.

Отношения между ковбоем Майком и этим агентом похоронного бюро Райтом, насколько можно судить со стороны, весьма прохладны и чаще всего исчерпываются пожеланиями доброго дня. Это уже кое-что, если учесть, что мне, например, даже такое обычное приветствие не полагается, хотя оба они прекрасно знают, что их шеф - и мой шеф.

А может, именно поэтому оба смотрят сквозь меня как сквозь стекло. Для них я - всего лишь неизвестно откуда взявшийся выскочка. А выскочки вызывают неприязнь во все времена и на всех меридианах.

Сытный обед у итальянца навевает мечтательное настроение, и я начинаю грезить об обширных прериях, то бишь простынях обширной кровати в "Аризоне", куда и отправляюсь. Поднявшись к себе в номер приняв горизонтальное положение, я просматриваю дневной выпуск газеты. Вернее, пробегаю только заголовки, ибо по опыту знаю, что коварная дремота скоро одолеет меня. А содержание газеты подождет до вечера. Как известно, вечер - самая тягостная часть дня в скучной гостинице и в чужой стране.

Часа в четыре я отправляюсь в закусочную и, чтобы приободриться, выпиваю чашку кофе. Затем произвожу очередное нарушение закона - покидаю Дрейк-стрит и располагаюсь на скамейке в сквере. Мои наблюдатели давно свыклись с этими нарушениями и смотрят на них сквозь пальцы, потому что спокойно могут следить за мной через окно закусочной и между делом сыграть партию в покер.

Вытянув ноги, я сижу на скамейке и веду наблюдение, объект которого не имеет ничего общего с моими профессиональными интересами. Это - дети квартала. Они играют в классики или катаются на велосипедах по дорожке. После прокопченного желоба Дрейк-стрит эта картина в самом деле навевает душевный покой.

Затем, если мне уже окончательно нечего делать и окончательно надоело торчать в кафе с красоткой из Реммон-бара, я одолеваю несколько метров тротуара до ближайшего клуба и спускаюсь в розовый полумрак, чтобы выпить дозу виски под звуки очередной стрип-мелодии. Что касается солистки, исполняющей вечный номер программы, она так же неинтересна, как и глазеющие на нее из зала самцы. Вечный номер обнажения плоти... А плоть жалка, как утверждают французы. Особенно та, которую предлагает своим клиентам Дрейк-стрит. В ее клубы нанимаются либо впавшие в лютую нужду студентки, привлеченный возможностью заработать лишний фунт, либо труженицы тротуара, они двигаются, как автоматы, и раздеваются, как автоматы, в ритме неизменного бурлеска.

Потом - опять захожу к итальянцу. Потом - опять "Аризона". Если Дорис не дежурит внизу, я приглашаю ее в номер, угощаю стаканчиком виски и завожу разговор. По вопросам быта Дрейк-стрит Дорис - куда более полный и надежный источник информации, чем годовая подшивка "Таймса".

- Вы - замечательная женщина, Дорис, - говорю я, чтобы расположить ее к себе. - Здоровый дух в здоровом теле - вот что вы такое.

- О, вы ужасный льстец, мистер Питер, - отвечает Дорис и слегка розовеет.

- Ничего подобного. Я говорю сущую правду. Стоит только посмотреть на вас, а потом на некоторых других...

- О, если вы сравниваете меня с уличными женщинами... Но что делать, надо же людям как-то жить...

Эта фраза, впрочем, как и любая другая, для меня - удобный повод для того, чтобы небрежно поинтересоваться, как, в сущности, живет тот или иной обитатель Дрейк-стрит, или за счет чего живет, или как жил раньше, словом, наметить Дорис исходные позиции, после чего начинаются непринужденные и обильные словоизлияния. Ими она вознаграждает себя за целый день принудительного молчания во время уборки комнат или дежурства.

- Мисс Бренда Нельсон? О, она сначала выступала в "Еве", самом большом кабаре мистера Дрейка, вы там, конечно, были. Всего пять лет назад "Ева" была единственным предприятием, а теперь видите, как все изменилось, кто оказался на пороге разорения, кто решил закрыть заведение, а мистер Дрейк давал собственнику ссуду или выкупал предприятие; так наша улица и превратилась в Дрейк-стрит. Со мной и братом было то же самое, мы уже собирались закрыть гостиницу, так что мы в самом деле должны быть благодарны ему за то, что он выкупил "Аризону" и оставил нас здесь работать за проценты...