Петр Акимов - Плата за страх Страница 11

Впрочем, это ей могло и показаться.

А вот что она из случайных реплик поняла точно, так это то, что за день до ее увольнения в «Снабсбыт» приняли четверых новых сотрудниц. Одну из них — в отдел Глебского. Более оскорбительную ситуацию и представить трудно. Получив расчет — ей, на удивление, выплатили действительно все, — она вышла из длинного серого здания на Варшавском шоссе и, направляясь к «Нагатинской», поклялась себе, что ноги ее никогда больше здесь не будет.

Вечером к ней опять пришла Кузнецова. Она бодрилась, говорила о том, что ее клиентура точно с цепи сорвалась. Торопятся, рвут ее на части, словно вся Москва вдруг осознала необходимость страхования жизни, домашнего имущества и автотранспорта. Но Тамара видела: подругу что-то грызет. А когда та, так и не проронив ни слова о том, что ее тревожит, ушла, Панкратова вдруг поняла: случись что у Кузнецовой, она, Тамара, не имеющая ни работы, ни достатка, ничем Надежде помочь не сможет! Это давнее неравенство в их отношениях, обострившееся сейчас, странным образом помогло ей встряхнуться.

С утра Тамара обложилась записными книжками, газетами и взялась за телефон. Обзванивая знакомых и вроде бы многочисленные объявления о поиске работников, Панкратова вынуждена была согласиться с подругой: от жизни она здорово отстала.

Собственно, желающих взять ее на работу хватало. Многие бывшие сотрудники Главснаба знали ей цену. Но везде, куда ее звали, как проясняли осторожные расспросы, нормальные деньги получали только те, кто наверху. Остальным платили мизерно и от случая к случаю. И Тамара Владиславовна, экономя каждую копейку, все же не отваживалась рискнуть. Боялась опять угодить в капкан, когда и уйти жаль, и жить не на что. Непросто обстояло дело и со знакомыми ей фирмами, в которых работу оплачивали по результату. Она прекрасно разбиралась в их делах, легко могла стать нужной. Но ее саму там попросту не знали. Все официальные контакты с чужим начальством осуществлял Глебский, которого Тамара обеспечивала данными и разработками. Тогда ее устраивала роль серого кардинала. Теперь приходилось расплачиваться.

В связи со всем этим найти нечто солиднее оказалось и в самом деле трудно. Те, кто действительно искал работников, ставили кабальные условия: испытательный срок на полгода при половине или даже трети оклада. А те, кто сулил быстрые и обильные заработки с помощью новомодного сетевого маркетинга, на самом деле вымогали деньги, всучивая доверчивым свои товары. Самое обидное, что никто не желал объяснять суть по телефону. Поэтому на каждое собеседование добросовестной Панкратовой приходилось терять по полдня. Только на месте, убедившись, что это очередной сетевой маркетинг в русской модификации — для дурачков, — можно было со спокойной совестью вычеркивать вариант.

В государственном бюро по трудоустройству, куда она обратилась на всякий случай ради пособия по безработице, потребовали справки с предыдущего места. А узнав, что она уволилась по собственному желанию, так посмотрели, точно она с Луны свалилась. В частных бюро требовали денег и заполнения огромных анкет, но конкретных обязательств на себя не брали.

А в начале ноября обрушилось новое несчастье, и Тамаре стало не до поисков работы.

Рано утром они с Зайкой отправились на консультацию к врачу, а когда вернулись, Тамара увидела, что дверь квартиры взломана.

Единственный хлипкий замок был вывернут с таким варварством, что на его месте образовалась огромная ощетинившаяся занозами дыра. Панкратова оставила Зайку на площадке и осторожно вошла в квартиру. Когда увидела царивший там разгром, у нее ноги подкосились. Она сразу, спотыкаясь о валяющиеся повсюду вещи, бросилась к шкафу, где в стопке постельного белья хранились все ее деньги. Полка оказалась пуста. Значит, если даже воры не нашли денег, они утащили их вместе с простынями и наволочками.

Пропало все. И рубли от «Снабсбыта», и доллары от Кузнецовой. Пропали деньги, на которые они смогли бы прожить не менее трех-четырех месяцев.

Она потянулась к телефону, чтобы вызвать милицию, но и телефона не оказалось. То, что воры унесли даже ее старенький, обмотанный изолентой телефонный аппарат, почему-то особенно поразило Тамару. Кем же надо быть, чтобы позариться на рухлядь, за которую и рубля не получишь? Она отправилась в обход по разоренному жилищу и обнаружила, что все вещи, которыми можно было пользоваться, унесены. Даже старенькие зимние сапоги с аккуратно залатанной дырочкой внизу голенища. По сути, у них с Зайкой осталось только то, в чем они вышли из дому.

Тамара заметила, что телевизор почему-то накрыт ковриком. Она рассеянно подошла к нему, приподняла край и увидела посреди экрана черную звезду дыры. Дряхлый телевизор — их единственное развлечение — грабителям было лень уносить. Они его попросту разбили.

Милицию она вызвала от соседей. И машинально, по обретенной в последнее время привычке, позвонила Надежде на новый пейджер. Кузнецова появилась минут через сорок, а милиция — к пяти вечера. И то лишь после того, как Надя обзвонила нескольких влиятельных знакомых. Милиционеры не задержались. Когда они уходили, их старший, пожилой шумнодышащий капитан, въедливо выспрашивавший Тамару о том, кого она подозревает, и о тех, кто бывает у нее в гостях, хрипло вздохнул:

— Без наводчика это дело не обошлось. И большая личная неприязнь тоже. Уж поверьте, я вижу это дело. Орудовали три-четыре человека. Знали, что соседей нет дома. Шум они по этому делу устроили такой, что и глухой бы услыхал. Причем без всякого смысла: твою дверь можно ногтем открыть, а они чуть стенку не сломали. То барахло, которое уволокли, в этом деле я тебе верю, глаза на месте, даже бичам ни к чему. А что у тебя деньги появились и они тут же нагрянули — в случайность этого дела кто ж поверит?! И смотри: они все подушки поролоновые на диване порезали. Даже стулья поломали. Это ж дело — работа. Кто из воров за просто так будет так стараться? Странно еще, что не подожгли. Так что вспоминай. Сами мы их, про это дело врать не буду, вряд ли найдем. А вспомнишь чего — всякое возможно.

— Скажите, а следствие по этому делу вы будете вести? — спросила вдруг молчаливо стоявшая в сторонке Надежда. Она слушала капитана, как-то странно изгибая губы. Точно посмеивалась.

— А что? — насторожился капитан, которому Тамара уже представила подругу.

— Понимаете, ее имущество застраховано. Для выплаты потребуются документы от милиции. Я могу с этим к вам обратиться?

— С этим делом — можете. — Капитан смотрел на Кузнецову с подозрением, стараясь понять: передразнивает она его или просто говорит похоже? Так и не уяснив, он насупился на всякий случай, кивнул на прощание Панкратовой и ушел вслед за своими товарищами.

Тамара скованно, как автомат, начала наводить порядок. Стараясь не закричать от боли и унижения, она пыталась «проглотить» жалостливую гадливость к своему оскверненному дому. То, что здесь хозяйничали и дебоширили чужие, ненавидящие ее люди, разрушило привычное тепло и пропитало воздух злобой. Она не заметила, как Надежда ушла и потом вернулась, но внезапно разглядела, что подруга уже в стареньком спортивном костюме сидит на корточках и, орудуя отверткой и пассатижами, пытается вернуть диван в годное состояние.

Глядя на нее, Тамара с вялым удивлением отметила, что вместо благодарности чувствует к отзывчивой подруге нарастающее раздражение. Обижало, что у Кузнецовой-то квартира осталась уютной и «чистой». Ее-то защищают крепкие фирменные двери. Их Надежда поставила себе, еще когда работала в фирме, торгующей израильскими запорами. Вот у нее — все: и работа, интересная и денежная, и друзья, которые выручат в любой ситуации. А что у нее, у Панкратовой? Был нищий дом, так и тот разорили. Кто Тамара в глазах Кузнецовой? Жалкая неудачница, побирушка, живущая на крохи от чужой удачи и предусмотрительности.

Предусмотрительности?

Тут смысл разговора Надежды с милиционером дошел до Тамары, и она, замерев с мокрой тряпкой в руках, спросила неприязненно:

— Почему ты сказала, что у меня застраховано?

— Что? A-а. Потому что застраховано.

— Правда?

— А зачем мне врать?

— Мало ли зачем. Может, чтобы облагодетельствовать. Чтобы я деньги опять у тебя взяла!

— Эх, Томка, ты бы лучше о работе новой думала, чем о всякой ерунде. Милиции-то мне зачем врать?

Тамара на секунду запнулась. Получалось, что милиции Надьке врать ни к чему. Чтобы всучить ей свои паршивые деньги, Кузнецовой проще было соврать о страховке, когда мильтоны уйдут. Но с чего это Кузнецова взялась судить о том, думает Тамара о работе или нет? С чего это она решила, что Тамара вообще нуждается в ее оценках? Что бы ни стряслось, это не дает Кузнецовой права ее самоуверенно поучать!

— А то ты никогда не врешь?! — выпалила Панкратова. — И какое твое дело до моей работы? Кто тебе разрешил копаться в моих делах? Кто позволил страховать мои вещи?! Что ты тут роешься?