Вячеслав Сухнев - Грязные игры Страница 11

- Подожди, Алеша... Ты всегда уезжаешь на Кавказ, когда там обостряется обстановка. Что делать тебе, иранисту, например, в Абхазии, куда ты летал зимой? И вообще, какая научная экспедиция, если стреляют? Тем более в институте началась сессия. Не странно ли?

- А чего тут странного - я же шпион! - захохотал Седлецкий.

- Вполне допускаю, - холодно сказала Елизавета Григорьевна. - Только зачем тебе это? Не хватает признания? Денег? Скучно в институте? Или дома?

- Ладно, - хлопнул по коленкам Седлецкий. - Чудной разговор получается. Слишком много вопросов, Лизок. Вернусь - поговорим.

В передней, к его облегчению, хлопнула входная дверь. Радостно завизжала Мальвина. Значит, дочь заявилась.

- Ой, чуть не опоздала - ты уже на чемодане!

Курсовое собрание затеяли. А я оторвалась.

- Что ты сделала, филолог?

- Оторвалась! А почему вы грустные?

- Расстаемся же, - через силу улыбнулся Седлецкий. - Иди поцелуемся. Что привезти? Аленький цветочек?

- Ничего не надо. Лучше сам побыстрей приезжай.

Он понял, что дочь стала совсем взрослой. Подхватил чемодан, шагнул в коридор. Мальвина, словно чуя разлуку, заскулила и уткнулась ему в колени.

- А пирожки? - выглянула из кухни теща. - Еще минутку, Алексей, только остынут. Если сейчас завернуть - упреют.

Ну-с, дождался пирожков. Любящий муж, заботливый отец, образцовый зять, отбывающий в научную командировку. По традиции, дальше двери не провожали. Очень удобно. Захлопнул тяжелую, обитую старым дерматином дверь - и свободен.

И уже в дороге! Ему не хватает, продолжал он на лестнице мысленный спор с женой, дороги. Не хватает вот таких внезапных выездов. Опасности не хватает, от которой в крови начинает гудеть адреналин!

Он попросил остановить разгонную машину Управления неподалеку от прохода на пригородные платформы. Когда с очередной электрички густо повалил народ, прихватил чемодан с сумкой и растворился в толпе. Он не рассчитывал, что кто-то из институтских наткнется на него здесь, в вечерней толчее Курского вокзала. А если и наткнется - не сразу узнает. Однако береженого Бог бережет. К своему поезду подошел за несколько минут до отправления.

На платформе заканчивалось расставание. Люди торопливо целовались. В некоторых купе уже на ночь устраивались. Два потных кавказца заталкивали в тамбур последние мешки с московскими покупками. От вагона-ресторана отвалил пустой дребезжащий кар.

Мирзоев оказался на месте - у единственного в составе спального вагона. Седлецкий несколько мгновений наблюдал за напарником. Модный костюм сидит мешком, а спина все равно прямая. Сразу видно - бывший вояка. По легенде Мирзоев был прапорщиком ВДВ. Уволился из армии и теперь служит охранником у предпринимателя. То есть у Седпецкого.

- Билеты не потерял?

- Обижаешь, босс... - повернулся Мирзоев. - Ну, Алексей Дмитриевич! Вы просто Бельмондо... Наша проводница сразу западет.

- Уже познакомился? Вот пусть она на тебя и западает. Чемоданчик прихвати - обслужи хозяина.

Через полчаса, когда поезд вырвался в гулкую тьму подмосковных перелесков, они накрыли стол.

Уютно было в чистом купе, казавшемся просторным без верхних полок. Мирзоев достал грузинский коньяк, порезал лимон, вскрыл банку красной икры. А Седдецкий вывалил пирожки и палку салями.

- Теща сказала - пирожки нельзя держать в пакете. Упреют.

- С чем? - принюхался Мирзоев. - С печенкой и луком. Тогда не упреют. Не успеют.

За окном мелькали дальние огни. Изредка с шумом проносился встречный поезд - цепь освещенных стекол и застывшие под светом, словно в стопкадре, фигуры. Тоненько дребезжал безработный подстаканник.

- Меня жена раскрыла, - вздохнул Седлецкий, когда бутылка наполовину опустела. - Она меня вычислила, Турсун. Столько лет за нос водил... Даже когда в Афгане работал.

- Мне хорошо, - откликнулся Мирзоев. - У меня никого нет.

- Что ж тут хорошего! - буркнул Седдецкий.

И они долго молчали, рассеянно глядя в темное окно.

- Мама была, - сказал наконец Мирзоев. - Нестарая еще - шестьдесят два... А меня в рейде потеряли. Ну, сообщили: смертью храбрых. Она и умерла. С тоски, думаю. Я даже на похороны не успел. Сестра давно замужем, почти не видимся.

- Пора уходить из конторы, - задумчиво сказал Седлецкий.

- Жены испугался?

- С женой разберемся. Она-то поймет. О другом думаю в последнее время, Турсун... Я в Иране начинал. Потом - Афган. Потом дома стал работать - в Шаоне, в Закавказье. Теперь мы с тобой едем, брат, на российский юг. На российский уже!

Сегодня - Ставрополь. А завтра? Ростов? Это ж моя родина! А послезавтра? Где явки будем закладывать? В Серпухове?

- Мне все равно, - медленно сказал Мирзоев. - Могу и в Серпухове работать. Хороший город, зеленый. Тихий, главное...

- А мне не все равно! Вот мы едем... Сделаем работу - наши нынешние воеводы усидят. Сберегут свои драгоценные задницы. Кого спасать собираемся, Турсун? Может, с помощью Ткачева нормальные мужики к рулю придут?

- Не надейся, - сказал Мирзоев. - Какой же ты наивный... А еще профессор! Нет их больше, нормальных мужиков. Ткачев - первая сволочь. Он и поможет встать к рулю, как ты изящно выразился, такой же точно сволочи. И вообще, я на политические темы не говорю. С твоим настроением лучше сесть в обратный поезд.

Седлецкий плеснул коньяка, усмехнулся:

- За нас с вами и за хрен с ними, брат! Мой обратный поезд давно, к сожалению, ушел.

Тут очень вовремя появилась проводница - разбитная блондинка в тесноватой для ее пышных форм ф о р м е и принесла два стакана крепчайшего чая, хоть его на железных дорогах перестали давать даже разбавленный донельзя.

- Как заказывали, мущщины! - застреляла глазками.

И коньячку махнула, не упорствуя в добродетели, и бутерброд с икоркой навернула, и пирожкам с печенкой честь воздала. И ногу на ногу закинула отработанным движением, радушно демонстрируя круглые молочные колени. Мирзоев, однако, дал ей понять, что вопрос о коленях они поднимут несколько позже, и проводница с сожалением вернулась к исполнению основных обязанностей.

- Чувствую, придется мне ночевать в одиночестве, - подмигнул Седлецкий напарнику.

- Не волнуйся, Алексей Дмитриевич, - отмахнулся Мирзоев. - Я таких не уважаю - кто в полной боеготовности. Съест и косточки не выплюнет.

Очень целеустремленная бабенка... Впрочем, впереди почти двое суток. Разберемся.

- Только не женись, умоляю!

- Не женюсь, - твердо пообещал Мирзоев. - Нищету плодить... В моем возрасте пора о внуках думать, а не о детях. Вот пойду на пенсию, усыновлю кого-нибудь.

- Кстати, я паренька присмотрел, - сказал Седлецкий. - У меня учится. Серьезный, умный.

Спортсмен...

- Сирота?

- Почему сирота?

- А почему ты о нем вспомнил?

- Да так... На тебя похож. И тоже таджик.

- А я не таджик, - засмеялся Мирзоев. - У меня мать - касимовская татарка. Считай, русская.

Сестра в Рязани живет. Я живых таджиков после разведшколы увидел, когда поехал в Душанбе на стажировку от Управления.

- Ты про это не рассказывал, - удивился Седлецкий.

- А ты и не спрашивал. И времени, Алексеи Дмитриевич, дорогой, не было у гас ни хрена на задушевные беседы. Мы же с тобой встречаемся, если надо кому-нибудь голову оторвать.

- Да уж... - вздохнул Седлецкий. - Ну а какже твой папаня на город Касимов набрел?

- Набрел... В двадцать шестом или в двадцать седьмом году храбрые буденновцы вырезали в Гарме басмаческий кишлак. Впрочем, там все кишлаки почему-то были басмаческие. И не только в Гарме.

Ну вот... Кишлак вырезали, а моего отца, пастушонка-сироту, пожалели. Проявили, так понимаю, классовую сознательность. Далее все как обычно детдом, школа, рабфак... Стал отец строителем. Мотался вроде меня по всей стране. И женился нечаянно тоже в моем возрасте, после войны. А по-татарски я до сих пор знаю только, как поздороваться да попрощаться. Фарси в разведшколе выучил. Ну какой я таджик? А если не в паспорт смотреть, а в морду, то какой я, извини, русский?

- И я не русский, - признался Седлецкий. - Я казак!

- Такой национальности нет, - усмехнулся Мирзоев.

- Есть! - упрямо сказал Седлецкий и поднял палец. - У меня и отец казак, и дед, и прадед. А в роду - хохлы, черкесы, даже крымчаки. Прабабку вообще из Турции привезли, в обозе. Из Анатолии, как гласит семейная хроника. Я иранист, но тюркские языки с ходу усваиваю. Почему? Это, брат, генная память во мне говорит, кровь... Ее не обдуришь.

Наливай!

Прикончили они коньячок, прибрались и на полках развалились, блаженствуя.

- Народ завтра на референдум пойдет, - вдруг сонно сказал Седлецкий. Да, да, нет, да... А нам не дадут исполнить гражданский долг. Ты за кого, за Ельцина или за Хасбулатова?

- С ума еще не сошел, - отозвался Мирзоев. - Это они должны за нас голосовать, чтобы мы их на хер не послали. А без нас их Ткачев на одной веревке повесит. Ты не печалься - завтра по вагонам с урнами потащатся. Исполнишь гражданский долг, раз он у тебя так чешется.