Питер Аспе - Убийцы Мидаса Страница 11

За столиком возле двери сидел прилично одетый мужчина и потягивал пиво. Ван-Ин тоже сел за столик, подальше от кричащего младенца.

– Что вам нужно? – довольно грубо обратился к нему официант.

К середине дня комиссар успел выпить ровно столько, чтобы, с одной стороны, быть в состоянии самостоятельно передвигаться, а с другой – найти в себе силы, чтобы встретиться с Ханнелоре. Только под воздействием спиртного Ван-Ин и мог побороть врожденный комплекс неполноценности и доказать самому себе, что он настоящий мужчина. Он пытался изжить в себе этот комплекс на протяжении многих лет. Но так до конца и не смог его победить. Ван-Ин научился скрывать свою природную робость от посторонних. Многие считали комиссара даже излишне самоуверенным. И только самые близкие Ван-Ину люди знали о его патологической боязни разрешать проблемы и стремлении прятать голову в песок. И потому с его стороны решение наладить отношения с Ханнелоре после ссоры было настоящим подвигом.

Ван-Ин ждал Ханнелоре возле здания городского суда. Это фешенебельное здание находилось неподалеку от Круиспурта. К нему вели чудом сохранившиеся средневековые ворота. Обычно Ханнелоре заканчивала работу в половине седьмого. К счастью, сегодняшний день не стал исключением.

Ханнелоре появилась на автостоянке ровно в половине седьмого, красивая, словно нимфа из средневекового леса. Она была одета в длинную узкую серую юбку и короткую кожаную куртку. При ходьбе в разрезе юбки открывались соблазнительные ножки. В призрачном свете фонаря они казались особенно привлекательными.

– Привет, Питер. Давно не виделись, – поздоровалась она, завидев комиссара.

Он подошел к Ханнелоре и целомудренно поцеловал ее в лоб.

– Все в порядке? – с глуповатой улыбкой спросил Ван-Ин. – Надеюсь, ты на меня не сердишься? В прошлый раз я вел себя как настоящий идиот.

– Ты хочешь, чтобы я опять начала читать тебе нотации? – со смехом проговорила молодая женщина.

Ван-Ин не решился положить руку ей на плечо, хотя ему очень этого хотелось.

– Я взял сегодня отгул и подумал, что… – неуверенно начал комиссар.

– Держу пари, ты опять сказался больным, – усмехнулась Ханнелоре. Ее глаза весело заблестели.

– Ну да, ты совершенно права, – неохотно признался Ван-Ин.

– Сегодня утром я разговаривала по телефону с Гвидо, – виноватым тоном проговорила Ханнелоре. – Он бы, наверное, очень удивился, узнав, что ты был в состоянии дойти до автостоянки городского суда.

С этими словами Ханнелоре открыла дверцу своего «рено-твинго» со стороны пассажирского сиденья, и комиссар сел в машину.

– Почему ты без пальто? Ты же мог замерзнуть насмерть, – ласково пожурила Ван-Ина Ханнелоре. – На улице отнюдь не лето.

На комиссара действительно было жалко смотреть. Он посинел от холода и весь дрожал. Его хлопчатобумажный костюм, казалось, покрылся ледяной коркой. Ханнелоре завела машину и включила печку.

– Ничего страшного. Я прождал тебя всего пару минут, – сказал комиссар. Он все еще дрожал от холода и никак не мог согреться. – Ты до сих пор ко мне неравнодушна?

– Конечно нет, Питер. С чего ты взял? Но я рада тебя видеть. Мне нужно столько всего тебе сказать. Я звонила тебе домой, а потом на работу, но ты не отвечал, и я…

«О боже! – подумал комиссар. – Я выгляжу как настоящий кусок дерьма».

Ханнелоре повернулась к Ван-Ину, положила руку ему на плечо и поцеловала. Губы ее были прохладными и сухими.

– Вот что я называю настоящим поцелуем, – заявила она, когда Ван-Ин высвободился из ее объятий.

Комиссару хотелось бы продлить этот поцелуй, но нос его был заложен, и ему нечем стало дышать.

– Тебе уже лучше? – спросила Ханнелоре.

Ван-Ин кивнул, хотя это было не совсем так. Голова его кружилась, а в ушах звенело. Он не мог понять природу этого звона. То ли это били часы на башне, то ли это звенело у него в голове. Он так и не смог до конца согреться. Казалось, Ханнелоре читала его мысли. Она перевела печку на более сильный режим и включила «дворники», чтобы стряхнуть снег с ветрового стекла. Взглянув в зеркало заднего обзора, Ханнелоре заметила судебного следователя Крейтенса. Он нес потрескавшийся от старости кожаный дипломат.

– Это не его стиль, – сказала Ханнелоре.

Ван-Ин не понял, что она имеет в виду.

– О ком ты говоришь? – удивленно глядя на нее, спросил он.

– Посмотри назад. Ты его узнаешь? – вместо ответа, задала вопрос Ханнелоре.

Ван-Ин посмотрел назад и увидел, как судебный следователь Крейтенс счищает снег с ветрового стекла своего обветшалого, побитого жизнью «мерседеса» пластиковой лопаткой.

– Крейтенс по прозвищу Скряга, – насмешливо улыбнувшись, проговорил Ван-Ин. – Жадность ходит за ним по пятам. Кажется, она въелась в его кровь и плоть. Конечно же я его узнаю.

Ханнелоре рассмеялась. Ее искренне позабавила шутка Ван-Ина. Комиссар был рад, что ему удалось развеселить ее.

– Ты как, начинаешь потихоньку оттаивать? – спросила она.

– Да, медленно, но верно. Как земля ранней весной. Но если я до конца не смогу согреться, то обращусь к тебе за помощью, – лукаво улыбнувшись, проговорил Питер. – Надеюсь, ты не откажешь в частице тепла замерзшему путнику.

Обычно Ханнелоре сердили непристойные намеки комиссара. Но в этот раз она на него не обиделась и даже поцеловала его. «Сердце женщины – великая загадка», – подумал Ван-Ин.

– Хочешь закурить? Дать тебе сигарету? – спросила Ханнелоре, оторвавшись от его губ.

– Конечно хочу.

У него давно закончились сигареты, и он не курил уже несколько часов.

– Значит, ты на меня больше не сердишься? – с надеждой в голосе спросил комиссар.

Ханнелоре тоже закурила и прибавила скорости.

– В тот раз я очень рассердилась на тебя, Питер Ван-Ин. И ты об этом прекрасно знаешь. Когда на Рождество ты пришел в гости в дом моих родителей, ты уже успел как следует набраться. Посуди сам, любой бы на моем месте рассердился, – укоризненно покачав головой, сказала она.

Питер Ван-Ин вспомнил эту безобразную сцену и поморщился от отвращения к самому себе. Сигарета показалась ему горькой на вкус.

– Но это было три месяца назад, – примирительным тоном добавила Ханнелоре. – Теперь я совсем на тебя не сержусь.

– Это было двенадцать недель назад, – поправил ее Ван-Ин, который любил точность.

Ханнелоре пропустила его фразу мимо ушей.

– Не знаю, что подумали о тебе мои родители, когда ты растянулся на диване в гостиной и захрапел, – со смехом вспомнила она.

– Неужели я храпел? Быть этого не может! Я никогда не храплю!

– Да. Ты храпел так, что трясся весь дом, – продолжала смеяться Ханнелоре. Она явно преувеличивала. – Моему отцу пришлось сделать телевизор на полную мощность, но он все равно не смог заглушить твой храп. В тот вечер ему так и не удалось нормально посмотреть свой любимый сериал. Но мама непонятно почему прониклась к тебе симпатией.

– Неужели? – недоверчиво глядя на нее, спросил комиссар. – Ты говоришь серьезно?

– Абсолютно серьезно! Но учти: моя мама готова проникнуться симпатией к кому угодно, – со смехом сказала она. – Так что не обольщайся.

– Перестань надо мной смеяться, Ханне. Я и так чувствую себя ужасно неловко.

– Как скажешь! Ваше желание для меня закон, сэр.

– Ханне!

– Ну хорошо, хорошо. Я сейчас перестану. Да, кстати, что ты собираешься делать сегодня вечером?

Ван-Ин затушил сигарету и неопределенно мотнул головой.

– Даже не знаю, – неуверенно произнес он.

– Я думала, что тебе нужно многое мне сказать, – насмешливо проговорила она. – Впрочем, так же как мне – тебе. Нам давно нужно поговорить серьезно.

– О боже! – Вот теперь Ван-Ин окончательно пришел в себя.

Увлеченная разговором, Ханнелоре перестала следить за дорогой и чуть не врезалась в колонну велосипедистов, которые заняли всю середину проезжей части на Ланж-стрит. Один из них погрозил им кулаком и прокричал что-то в гневе. Ханнелоре, казалось, не обратила на это никакого внимания и как ни в чем не бывало продолжала:

– Я думала, что сегодня вечером мы вместе поужинаем. Вряд ли в твоей холостяцкой пещере найдется что-нибудь приемлемое. Так что…

Последняя незаконченная фраза Ханнелоре не предвещала ничего хорошего. Она явно намекала на то, чтобы поужинать в ресторане. И это было настоящей катастрофой. Потому что у Ван-Ина в кармане было всего пятьсот франков.

– Что за снобистское стремление к роскоши? – хмуро проговорил комиссар. – Посмотри на птиц в небе. Они веселы и беззаботны, хотя у них за душой ни гроша.

Ханнелоре рассеянно посмотрела в окно, пожала плечами и хмыкнула.