Буало-Нарсежак - Белая горячка Страница 11

— Что ж, я, право слово, ничего не теряю. Работенка предстояла не из самых приятных.

Если б он знал!.. Лишенный возможности действовать, я в сильном возбуждении вышел в город. Там легче убить время. Работа-то у меня была — просмотреть несколько проектов, встретиться с клиентами, — но я был не в состоянии сосредоточиться на чем-то конкретном. Я брел, рассеянно разглядывая витрины, а голова лихорадочно работала в поисках хоть какого-нибудь способа привести в проклятый павильон свидетеля. Но, как ни крути, лишь два человека могли бы оплатить работы, и из этих двоих один был мертв, а другой собирался последовать за ним… Обычно убийцы пускаются на всевозможные ухищрения, чтобы спрятать труп жертвы. А я ломал голову над тем, как обнародовать факт убийства, и ничего не мог придумать. Разве только Марселина…

Я зашел в кафе позвонить ей. Трубку снял Фирмэн.

— Мадам не может подойти, — сообщил он мне тоном заговорщика. — Мсье сейчас соборуют.

— Он что, пришел в себя?

— Нет, мсье. Он в прежнем состоянии. Надежды уже никакой.

— Передайте мадам де Сен-Тьерри, что я позвоню ей через час. Пусть она простит меня за назойливость, но речь идет о безотлагательных работах, понимаете? А я понятия не имею, за что теперь браться.

До сих пор я и не подозревал, сколько вздорных мыслей, несбыточных прожектов может прийти в голову на протяжении какого-то часа. Я не смог противостоять искушению выпить стаканчик-другой, отчего рождавшиеся в мозгу образы начали принимать фантастическую окраску. Под ногами хлюпало. Бледным, немочным светом горели в спускавшихся сумерках фонари. То был час неясных очертаний, на смену которому вскоре должно было прийти время теней. Я брел по улицам наугад. Перед лицом у меня вырастало облачко пара от дыхания; в такие облачка в комиксах вписывают обычно реплики персонажей, вот и я забавлялся тем, что мысленно помещал туда слова: «Сен-Тьерри мертв…», «Ищите Сен-Тьерри…», «Ку-ку, Сен-Тьерри…». Веселенький комикс, ничего не скажешь! Наконец, зайдя в незнакомый бар, я попросил жетон, чтобы позвонить, и коньяку с содовой. Едва я набрал номер, как услышал в трубке голос Марселины.

— Марселина?.. Простите, я хотел сказать: мадам Эмманюэль де Сен-Тьерри?

Чувствовалось, что она нервничает. Должно быть, спрашивает себя, уж не болен ли я. Конечно же, я болен. Еще бы!

— Фирмэн вам передавал?.. Хорошо… Так вот, мне необходима ясность. Мы ремонтируем или разваливаем? Мне известно, что ваш муж высказывал пожелание сровнять все с землей… Полагаю, он по-прежнему этого хочет. Ведь вы в курсе, не так ли?

— Мсье Шармон, неужели с этим нельзя подождать до его возвращения?

— Хм, до его возвращения… Может, он еще и не собирается возвращаться.

— Я только что написала ему. Теперь это вопрос двух-трех дней.

— А что вам мешает, дорогая мадам, самой распорядиться на этот счет? Ему останется лишь утвердить ваше решение.

От «дорогой мадам» у нее, верно, глаза полезли на лоб. Я мысленно хохотал. Нелегко будет ее братцу отразить этот удар ниже пояса. Само собой, он сумел наложить лапу на переписку Сен-Тьерри. Но у него не хватит дерзости ответить, что павильон следует разрушить. И, однако, раз уж он нацепил на себя личину Сен-Тьерри, трудненько ему будет отступиться от собственных слов!

— Алло… (Она настолько понизила голос, что я слышал ее с трудом.) Алло… Что происходит, Ален?

— Да просто мне дорого время. У меня горит подряд. Так я приступаю, да или нет?

— Лучше не надо. Пока здесь не наступят решительные перемены.

— А эти «решительные перемены», как скоро их ждать?

— Неизвестно. Сердце у него еще крепкое… Как только будут новости, я вам сообщу, мсье Шармон.

Отбой. Наверняка из-за вездесущего преданного слуги, уже навострившего уши где-нибудь поблизости. Что поделаешь, милый мой Шармон, у тебя нет больше выбора. Работенку, как говорит Меньель, тебе придется делать самому. И работенку не из приятных. Проглотив коньяк, я заказал еще один — чтобы придать себе силы бестрепетным взором оценить рождавшийся в голове замысел. Раз уж все отвернулись от меня, придется брать дело в свои руки. И не позже сегодняшнего вечера. Труп я выволоку наверх в одиночку — я, Ален Шармон. Я положу его на дороге, на самом виду. А тот болван пришлет из Италии письмо за подписью Сен-Тьерри. Полиции будет за что уцепиться на первых порах!.. Хотя нет, если вдуматься, тут не все гладко. Раз Симон в Милане, он никак не может одновременно возиться с трупом. Этим я поставлю его в чересчур выгодное положение. Тело надо перетащить в самый укромный уголок парка — с таким расчетом, чтобы… И это не пойдет! Остается прежняя проблема.

— Гарсон!

Минутку! Тут я не прав. Наоборот, если завтра полиция обнаружит труп, судебный медик без труда установит, что смерть наступила несколькими днями раньше, то есть до отъезда Симона. Ни у кого не останется сомнений в том, что Симон спрятал свою жертву в зарослях, чтобы занять затем его место… Что ж, я рассудил верно. Остается только вытащить Сен-Тьерри из подвала!

Мне становилось все жарче. Сен-Тьерри не так уж тяжел, но придется каким-то образом одолеть примерно дюжину ступенек. Взвалить его себе на спину? При этой мысли я содрогнулся от омерзения. Взять его под мышки и поволочь?.. Не менее отвратительно. Может, с помощью веревки?.. Главное — избегать любого контакта… по крайней мере продолжительного. Да, веревка. Но где ее взять? Хотя что это я, совсем раскис. А та веревка, что у меня в багажнике на случай аварии? Длинная, прочная, вполне подходящая веревка. У меня есть все, кроме мужества. Мысленно я связал удавку… а как ее потом набросить?.. Вот я приподнимаю ему голову, протаскиваю петлю под спиной… но ведь еще надо развести ему руки в стороны… Я ухватился за медный поручень.

— Гарсон… Чего-нибудь покрепче!

— Вам не кажется, мсье, что… Я бы на вашем месте остановился.

Он прав. Не алкоголь, а воля нужна мне сейчас. Расплатившись, я вышел на улицу — ноги у меня дрожали. По правде говоря, дрожало у меня все. Но я твердил себе: надо… надо… Зачем, я толком уже не соображал, но все равно: надо… Иначе я действительно окажусь последним неудачником. Я сделал, мне и разрушать сделанное… Или, вернее, я разрушил, мне и делать. Как бы то ни было, я себя понимал. И эти звезды, что сверкали над крышами, — они тоже меня понимали, они обещали мне прекрасную сухую ночь. В такую ночь тело, которое волокут по земле, не оставляет следов. О такой ночи только мечтать. Студеная, безмолвная ночь — она отпугнет любопытных. Твоя ночь, Шармон, если ты мужчина!

Как тихо я ни старался ступать, земля под ногами скрипела, словно я шагал по битому стеклу. Было уже за полночь. Городской шум утих. Проходя мимо замка, я заметил в одном из окон слабый свет ночника — то была спальня старого Сен-Тьерри. Остальные окна были темны. Я мог быть совершенно уверен: никто меня не побеспокоит. Единственная опасность таилась во мне самом; алкоголь еще тлел в крови, подобно тому, как горит подсохшая трава: огня не видно, зато дыму много. Запутавшись в веревке, я преодолел брешь чуть ли не на четвереньках. На мне были жокейские штаны и куртка, которые я надел, чтобы быть посвободней в движениях, но веревка, замаслившаяся от продолжительного пребывания в багажнике, упорно разматывалась.

На пороге павильона я остановился. Дверь с прошлого раза оставалась открытой. Вот и пришло время… Я расстегнул воротник куртки: я снова начинал задыхаться. Куда оттащить труп?.. Может, лучше заранее присмотреть подходящее место в кустах неподалеку от павильона?.. Я понимал, что просто тяну время, хитрю сам с собой, и все равно поздравил себя с трезвой мыслью. Главное — действовать методично. Ничего не оставлять на волю случая!.. Итак, я углубился в парк. Меж голых ветвей сверкали звезды, словно по весне распустились цветы. Я считал шаги: сорок, пятьдесят… Стоп, хватит. Пожалуй, даже много: я чересчур отдалился от дороги. Тут я внезапно устыдился. Все это не более чем уловка, предлог, чтобы увильнуть от предстоящего испытания. Единственное, что требуется, — вытащить труп наружу. А дальше… что ж, дальше все завертится само по себе.

Я вернулся к павильону и решительно вошел внутрь, закрыв за собой дверь. Путь к отступлению отрезан. Я снял перчатки, включил фонарь и положил его плашмя на пол. Так он светил на балки потолка, но отраженный свет, хоть и слабый, падал на стены. Его мне вполне хватило, чтобы завязать на веревке удавку. Поставив внутрь петли ногу, я сильно потянул за конец веревки, чтобы испытать прочность узла. Усилие отдалось у меня в шее и в голове. Я закрыл глаза, и слепящий круг отражателя вспыхнул под веками десятком зеленых солнц; нет, никогда мне не отважиться… Я медленно потер виски. Спокойнее… вот уже и лучше. Кто сказал, что труп надо вытащить наверх одним духом? Помаленьку, ступенька за ступенькой… Я открыл глаза. На ступеньках лестницы, ведущей в подвал, я уловил какое-то движение. Схватив фонарь, я направил туда луч, но нижние ступеньки оказались в области тени, и там я ничего не мог различить. Я замер в неподвижности. Мне вроде бы послышалось… Хотя в пустом доме всегда чудятся всякие звуки… Я вытащил ногу из петли, не отводя луч фонаря от лестницы. Он прочерчивал путь, который мне предстояло проделать. Я сделал шаг, и доска под ногой издала протяжный скрип. Я снова замер. Быстрый шорох… Его могло произвести только что-то живое… или же он родился во мне, в моей бурлящей крови, в иссушенном мозгу. Если б я еще не закрыл входную дверь, ночной пейзаж успокоил бы меня. Я ощущал себя чудовищно одиноким в безмолвном присутствии того, кто лежал у меня под ногами, того, чьим сообщником стал весь этот темный дом. Набрав в легкие побольше воздуха, как перед прыжком в бездну, я сделал еще шаг — вперед и немного в сторону, чтобы прогнать темноту, скопившуюся на ступеньках.