Утерянная брошь. Исторический детектив - Алекс Монт Страница 11

«Тут и кумыс не поможет», – подумал граф, не став договаривать, что может сделаться с пораженным туберкулезом организмом, если его отравить дополнительной порцией яда.

– Ройте землю, Чаров, но найдите эту чертову брошь. Ставки слишком высоки. Речь уже не идет об одной княжне Долгоруковой и ее расположении к вам. На кону репутация императорской семьи и, не побоюсь этого слова, престиж августейшей династии, – политически выверено заключил Шувалов.

Глава 8. Филер Шнырь

Едва он умолк, руководимый полковником Шебеко филер Шнырь осторожно ступил на ковер Белого кабинета.

– Вот что, мил человек. Походишь за известным тебе учителем Закона Божия, а ежели во время твоей службы иные требующие наблюдения личности всплывут, доложишь кому следует.

– Дык его ж взяли, учителя того, прямо на квартире, ваше высокопревосходительство! – удивлению агента не было предела.

– Одни взяли, другие отпустили, болван. Слушай и не перебивай! Распустились тут у меня! – гневно свел брови шеф жандармов, но по всему было видно, что он благоволит к Шнырю. – Твоя наипервейшая задача – разузнать, кто к нему на квартиру таскается и с кем он ныне, опосля того, как в казенном доме баланду хлебал, приятельствует. Дворника опроси, не мне тебя учить. Можешь с ним говорить без лишних экивоков – спрошу про Фому, чтоб узнать про Ерему. Дворник – наш осведомитель. Сноситься будешь с господином судебным следователем. Чай, вы знакомы?

– Довелось, – пробубнил филер, глядя на Чарова плутоватой ухмылкой.

– Превосходно. А теперь отправляйся исправлять порученную службу. С этой минуты подотчетен господину Чарову, а господина Мерзликина мы уведомим, – уловив тревожные искорки во взоре Шныря, упредил его вопрос про непосредственное начальство Шувалов.

– Должен полюбопытствовать у вас, Чаров. Как намереваетесь проводить розыски броши, имея в виду повседневную службу в Окружном суде? – вопросил граф, когда дверь за филером закрылась.

– Не вижу затруднений, ваше высокопревосходительство. Предварительное следствие по убийству Журавского по линии Окружного суда и так веду я, а что касается иных розысков, буду совмещать, не впервой.

– Буде пожелаете, могу ангажировать вас на время к себе под любым благовидным предлогом. Предположу, господин председатель мою просьбу уважит, – сияя самодовольством, предложил шеф жандармов.

– Не сомневаюсь, ваше высокопревосходительство. Однако, соображаясь с секретностью дела, полагаю таковое вмешательство излишним. К тому же в Сыскной полиции убийством Князя занимается чиновник для поручений коллежский регистратор Блок. Человек он дельный, основательный, и я сношусь с ним каждодневно. Убежден, когда все обстоятельства оного убийства будут расследованы, отыскать брошь не составит труда.

– Ваши бы слова да богу в уши, Чаров. А того Блока помню. Достойный во всех отношениях сотрудник. Что ж, хозяин – барин, – немного разочарованно проронил граф. – Впрочем, вы правы. Не следует в нынешних обстоятельствах привлекать внимание к вашей персоне. Надеюсь, участие в расследовании господина Блока облегчит вашу участь, – скользнул испытующим взглядом по лицу Сергея Шувалов.

– Ежели совсем туго станет, попрошусь в отпуск, а уж коли откажут, прибегну к покровительству вашего высокопревосходительства.

– Договорились, – отрезал граф и неожиданно молвил. – Как вам известно, Поляков строит дорогу на Воронеж. У меня на аудиенции он выразил желание продолжить линию до Ростова и объявил, что будет ходатайствовать перед правительством в получении концессии на ее постройку.

– И не до одного Ростова, ваше высокопревосходительство. В доверительном разговоре со мной он поделился планами на прокладку железной дороги от Курска до берегов Азовского моря. Причем вкупе с дорогой намеревается построить рельсовый завод и открыть ремесленное училище для будущих дорожных мастеров, паровозных машинистов и телеграфистов.

– Проекты дерзновенные, инако и не скажешь, – в восхищении присвистнул Шувалов. – А мы его ради одной безделицы-броши притянули!

– Но дабы они, планы его, реализовались, содействие облеченных высокой властью особ надобно, – осмелился нарушить повисшую тишину коллежский асессор. – Как изволили ранее сообщить мне ваше высокопревосходительство, покровитель Полякова, министр почт и телеграфов граф Толстой отбыл на воды в Германию…

– Понимаю, куда вы клоните, Чаров, однако после продолжительных раздумий, вызванных личной беседой с ним, я пришел к выводу, что прямая поддержка его интересов будет сопряжена для меня э-э-э… с неудобствами, – не сразу нашел подходящее слово шеф жандармов. – Но это не означает, что я отказываюсь от данных ему обещаний. Вижу, вы коротко сошлись с Поляковым. Посему втолкуйте ему, что визиты сюда крайне неуместны. Коли что нужно, пусть сносится с вами. Это первое. И второе. Мой адъютант неплохо знаком с ним, как мне показалось, – подозрительный прищур его глаз выдавал затаенное неудовольствие. – Так вот. Мне бы весьма не хотелось, дабы Поляков, продвигая свои интересы, действовал посредством полковника Шебеко. Поверните дело таким образом, чтобы он доверялся исключительно вам, сделайтесь ему необходимым. Я же заручусь содействием наказного атамана войска Донского Потапова. Генерал мне обязан, думаю, не откажет.

– Ваше высокопревосходительство предполагает… – остановился в нерешительности Чаров, силясь угадать, какую роль граф уготовил атаману.

– Железная дорога Полякова проходит по землям войска Донского, – не стал дожидаться прозрения Сергея Шувалов. – Ежели Александр Львович подсобит, концессию до Ростова Поляков непременно получит.

– Замечательная идея, ваше высокопревосходительство. Могу ли я намекнуть о ней нашему протеже?

– Дождемся ответа генерала Потапова, – уклончиво отвечал шеф жандармов, отпуская молодого человека.

Вечером прибыл с докладом Шнырь.

– Известный учитель Закона Божия при Андреевском приходском училище, господин Нечаев, задержанный по делу устроителей дачных фейерверков и отпущенный распоряжением его высокопревосходительства,21 на прошлой неделе прибыл в столицу из положенного ему отпуску, – подчеркнуто официально аттестовал «заслуги» наблюдаемого филер.

– Оный Нечаев заподозрен в нигилизме, а это поважнее фейерверков на пленэре будет. И что он?

– Переводится своим начальством на новое место учительства по Сергиевскому приходу и сейчас манатки собирает. Хотя чего их собирать. Добра не нажил, вещей на один узелок дай бог наберется, остатнее – книги всякие.

– Стало быть, тот краткий арест не повредил его службе?

– Значитца, не повредил, ваше высокоблагородие. Дворник тамошний сказывал, что как из отпуску прибыл, все дома да дома, на улицу не ногой, только в лавку да кухмистерскую. Фейерверки, вдругорядь, похоже, не зачинает, однако ж… – замялся агент.

– Говори, что на уме, не стесняйся!

– Покамест не зачинает, – со значением бросил Шнырь. – Канитель с устройством оных фейерверков ему понадобилась, дабы порох с Охтинского завода достать да бомбу изготовить.

– Опасный он субъект, неблагонадежный. Хорошо, что ты сегодня возле дома его потерся и с дворником словом перемолвился. А с чего ты о вещах его подобное суждение имеешь?

– Дык я не токмо возле дома, но и в квартиру евонную нос сунул, – с победным видом сообщил Шнырь и под недоуменным взглядом Чарова пустился в объяснения. – Нечаев, ушедши был, а квартиру на ключ не запер, хотя завсегда дверь открытой не оставляет. Вестимо, торопился больно. Ну, я дворнику сказал зреть учителя и, как он возвертаться зачнет, дать знак мне. Опосля чего в квартиру евонную и зашел.

– Ну и…?!

– Ежели на предмет книг, кои я у него видал, великие сумнения имею, что оный господин службу свою исправлять как должно соизволит. В возмутители общественного спокойствия, вот куда он метит.

– Отчего так полагаешь?

– Сочинения господ Прудона, Бакунина и висельника Чернышевского его ум занимают, а вовсе не преподавание Закона Божия деткам малым. Особливо меня в сумнение ввел открыто лежавший на столе у него в кабинете запрещенный роман «Что делать?», изданный отдельной книжкой опосля того, как тома «Современника», в коих роман тот поносный печатали, полиция конфисковала, – неподдельное возмущение клокотало в нем.

– Преступник Чернышевский в Александровском заводе каторгу отбывает, а его богомерзкий пасквиль в столицах умы молодежи смущает, – поддержал Шныря судебный следователь. – Однако ж в запрещенной литературе, как я посмотрю, ты толк понимаешь и судишь весьма изрядно!

– Засиделся я в филерах, ваше высокоблагородие. Желаю в секретные агенты выйти, посему учусь, когда время позволяет. Грамоте,