Эдогава Рампо - Современный японский детектив Страница 116

Так поищите, пожалуйста, очень вас просим.

Неужто будет прок от старой бумажки?

Будет обязательно. За этим мы и ехали.

Ну погодите, я сейчас. — Есино прогнала кошку и поднялась с неожиданной легкостью. Сидя, она производила впечатление сгорбленной, но оказалось, что годы

почти не согнули ее. — О-Син-тян, пособи-ка мне, — позвала Ёсино девушку. Та все это время слушала разговор, стоя за спиной у хозяйки и сгорая от любопытства.

Видимо, профессия гостей не только не отпугивала ее, а, напротив, дразнила воображение.

Давайте поищу, — отозвалась О-Син, очень довольная тем, что Ёсино своей просьбой как бы узаконила ее присутствие в комнате.

Они вышли в соседнюю комнату, там что-то зашуршало и зашелестело, и вскоре Ёсипо вернулась с пачкой старых писем в руках.

Вот, нашлись, — радостно объявила она.

Неужели нашлись? — Полицейские невольно затаили дыхание. Вдруг в письмах Танэ есть какие-нибудь сведения о Джонни Хэйворде или убийце?

Тут у меня самые памятные письма, берегу я их, — объяснила Ёсино. — От нее, по-моему, тоже есть. Вижу- то я худо, мелко читать не могу.

Письма пожелтели и, казалось, вот-вот рассыплются.

Можно взглянуть?

Глядите, глядите…

Мунэсуэ разделил пачку на две части, отдал одну Ёко-ватари, и они начали просматривать письма.

Это было письмо или открытка? — спросил Мунэсуэ.

О-Танэ-сан все больше открытки присылала.

Обратный адрес там был?

Да. она ясно пишет, вы разберете.

Сколько тут примерно ее писем?

— Не то три, не то четыре. Были еще, да потерялись.

Судя по датам, письма в пачке двадцати-тридцатилетней давности.

Когда я молодая была, мне парни часто цидулки писали, а как вышла замуж, все сожгла, — погрузилась в воспоминания старуха.

Бабушка, а цидулка — это что такое? — спросила О-Син.

Гляди-ка, она, оказывается, и слова такого не знает, — удивилась Ёсино. — Тебе что, парни не писали никогда?

А-а, записочка! Кто ж теперь этим занимается? Теперь телефон.

Пока Ёсино и О-Син вели этот разговор, Мунэсуэ и Ёковатари тщательно просматривали обратные адреса на конвертах. Пачки в их руках становились все тоньше и тоньше.

3

— Вот оно!

Этот возглас вырвался у Ёковатари в тот момент, когда в его пачке оставалось всего несколько писем.

Нашли? — Мунэсуэ уже почти не надеялся на удачу и потому едва поверил своим ушам. Ёковатари держал в руках пожелтевшую открытку.

От Танэ Накаяма, почтовое отделение Мацуида.

Каким годом помечено?

Восемнадцатое июля сорок девятого года, давненько! — воскликнул Ёковатари. Они принялись читать. Чернила выцвели, но разбирать округлый женский почерк было нетрудно.

«Прошу простить за долгое молчание. Как поживаешь? У меня все благополучно, а что нового у вас в Яцуо? Недавно у нас останавливалась одна удивительная особа — по выговору, как я поняла, родом из Яцуо. Так приятно было снова послушать, как по-нашему разговаривают. Вспомнила родные места…»

Далее шел текст на малопонятном местном диалекте. Других писем от Танэ не обнаружилось.

Кто же этот человек из Яцуо? — обратился Мунэсуэ к Ёсино. — О-Танэ-сан больше ничего не писала вам об этом постояльце?

Больше ничего.

Ты что, думаешь, он имеет отношение к делу? — спросил Ёковатари у Мунэсуэ.

Трудно сказать… Но меня заинтересовала одна вещь.

Какая же?

Тут написано, что приезжала «одна удивительная особа», которая, судя по выговору, родом из Яцуо.

Ну и что?

Получается, что старуха Танэ — тогда, правда, еще не старуха, — впервые увидев этого человека, сочла его почему-то удивительным.

Но в письме же сказано, что он был из Яцуо. Может быть, поэтому?

Вряд ли. Просто он с первого взгляда чем-то поразил Тана Накаяма.

С первого взгляда, говоришь?

Да. Насколько можно судить по письму.

Но ведь на горячие источники приезжают отдыхать самые разные люди. Чем же мог этот человек так поразить старуху?..

Может, он был какой-нибудь знаменитостью?

Тогда бы вряд ли обыкновенная служанка могла запросто с ним разговаривать. Непонятно, в чем тут дело.

В Джонни Хэйворде, я думаю.

Ты хочешь сказать, что сам Джонни Хэйворд отдыхал тогда в Киридзуми?

Но ведь давно было установлено, чго Джонни никогда раньше не приезжал в Японию, да и вообще к тому времени еще не успел родиться.

Нет, конечно, но не приезжал ли кто-то из его родных? Какой-нибудь иностранец?

Да ведь О-Танэ-сан ясно написала, что это был человек из Яцуо. Не может же иностранец быть человеком из Яцуо.

Верно, но таким человеком мог быть спутник иностранца.

Перед Ёковатари словно занавес раздвинулся. Все это время он думал лишь об одном каком-то близком Джонни человеке. Однако ничто не мешало допустить, что таких близких людей было несколько.

— Значит, в Киридзуми приезжали вместе иностранец и японец родом из Яцуо?

— Наверно, именно это и показалось О-Танэ-сан удивительным.

— Некий родственник Джонни с человеком из Яцуо…

Хотя полной уверенности в этом нет, но письмо вполне допускает такое толкование.

Допускает, конечно. И тогда ясно, что О-Танэ заткнули рот, потому что она много знала.

Следовательно, если мы вплотную займемся Яцуо, то выйдем на убийцу.

Однако нет доказательств, что эта «удивительная особа» и есть убийца или хотя бы что она имеет отношение к убийце. В конце концов, у нас в руках всего лишь открытка двадцатилетней давности.

Ёковатари не любил поспешных умозаключений.

Итак, в результате поездки они раздобыли всего лишь одну старую открытку. Поможет ли она разыскать человека, который когда-то давно уехал из Яцуо? Опять возникло чувство, что ниточка, которую вытягивали с таким трудом, вот-вот оборвется. Сколько раз уже обрывалась она. И всякий раз рука нащупывала ее конец и тянула, тянула. Но теперь они, пожалуй, и правда в тупике. Надежды удержать ниточку никакой.

Как же мы с этим поедем в Токио? — спросил Мунэсуэ.

Ничего не поделаешь. Розыск есть розыск, — ободрил товарища Ёковатари. Однако видно было, что он разочарован не меньше Муносуэ.

Домой они могли ехать пассажирским поездом после обеда или же вечером, но, не добившись успеха, они ощущали такую страшную усталость, что у них не было ни настроения, ни сил трястись в вагоне всю ночь.

Решив переночевать в гостинице «Мията», Ёковатари и Мунэсуэ отправились после обеда в полицейский участок Яцуо. Полицейский оказал им любезность, проводив до гостиницы, и не зайти в участок было неудобно. Кто знает, может быть, им еще понадобятся услуги здешней полиции.

Полиция размещалась рядом с мэрией. Выйдя оттуда, инспекторы направились в парк на горе Сирогаяма, чтобы с высоты взглянуть на город. Здесь еще сохранились следы крепости, которую построил Сува-сакон. Осеннее солнце уже клонилось к горам на западе. Перед ними развернулась панорама вечернего города. Между невысокими домиками вечерним туманом стелился дым из труб, и от этого улицы казались еще уютнее.

Дома перемежались кучками деревьев. Среди домов вилась багровая от закатных лучей река и, словно правильной формы зеркала, сверкали не то болотца, не то лужи. Завороженные их блеском, они дождались, пока село солнце и все погрузилось в сумерки. Только тогда стало ясно, что это сверкали крыши.

Над головой простиралось глубокое ясное небо последних дней осени. Остатки дневного света медленно стекали, словно мед, к его западному краю, но в зените розовыми мазками на темно-синем полотне еще горели несколько перистых облачков. Вечер был безветрен и безмятежен.

На вершину горы Сирогаяма вела пологая лестница. Ее с обеих сторон обступали осыпавшиеся вишневые деревья, ступени были выстланы сухими листьями, как мягким ковром. Деревья окутывал легкий ароматный дымок: должно быть, где-то жгли опавшие листья.

По лестнице, взявшись за руки, спускались двое: отец и сын. Отцу было лет тридцать пять, ребенку — года три-четыре. Они прошли мимо; на макушке ребенка желтел, видимо упавший с дерева, листок. Отец и сын удалялись молчаливо и грустно.

«Должно быть, они остались одни», — подумалось Му-нэсуэ. Он еще долго смотрел им вслед, пока его не окликнул Ёковатари:

Что случилось?

Да нет, ничего, — смущенно пробормотал Мунэсуэ. Лестница кончилась, и они очутились на вершине горы.

Отсюда открывались широкие дали. Пока они шли к вершине, вечерняя заря почти совсем угасла, и теперь город предстал перед ними россыпью огней в густой тьме. Огни были теплые, оранжевые, и хотелось думать, что возле каждого из них сейчас кто-то мирно отдыхает от дневных забот. Отсюда были хорошо видны покрытые снегом вершины невысоких гор. Очевидно, это были горы Татэяма и Сираяма, окружающие равнину Тояма, подобно ширмам. Небо над горами еще светилось синим сумеречным светом, храня последние отблески заката.