Сергей Рокотов - Конец авантюристки Страница 12

Чрез стеклянное окно кафе они увидели Кирилла в бежевом кашемировом пальто, мрачно слонявшемуся около гостиницы и беспрестанно курившему.

- Да..., - внимательно поглядела на Николаева Вера Георгиевна. - Вы, случайно, не подозреваете его в организации этого убийства?

- ...Я не могу ответить на этот вопрос, я веду следствие, и здесь есть определенные законы...

- Понимаю, понимаю, но ведь я не просто так спрашиваю. Вы ведь знаете, я не люблю Кирилла, но справедливость прежде всего. Так вот, Кирилл каждый божий день приходил ко мне и требовал, чтобы я сказала ему, где Лена. Он подозревал, что я это знаю. Еще позавчера вечером у меня дома произошла совершенно дикая сцена. Он орал, бросался на меня с кулаками, говорил, что я помогла им, потворствовала их разврату, потому что всю жизнь ненавидела его. Он даже говорил в своем гневе какие-то странные вещи о том, что Лена и Андрей ограбили его семью. Я просто не поняла, что он, собственно, имеет в виду. По-моему, не то, что Андрей присвоил себе деньги их разорившейся фирмы. Что-то он такое говорил, что они чуть ли не ограбили их квартиру. А я рассказываю вам про это для того, чтобы вы знали - Кирилл к этому кошмару отношения не имеет.

... Вера Георгиевна пошла к себе в номер, а Николаев зашел в ресторан и показал официантам фотографии Лены и Андрея.

- Были, точно были, - возбудился черненький вертлявый официант. Были позавчера, как раз моя смена. Очень красивая девушка. Они сидели вот за тем столиком и замечательный заказ сделали. Хорошо посидели. Красивая пара... Приятно, знаете, было на них смотреть. Сейчас в рестораны ходит, в основном, публика, так сказать, специфическая, так и ждешь, что пальба начнется, разборки всякие. А эти так тихо-мирно сидели, потом пошли танцевать.

- Сидели допоздна?

- Да, до самого закрытия. Последними выходили.

- Ладно, большое вам спасибо.

- Всегда готов. А что, - вдруг спросил официант. - Не те ли это самые, которых ночью...

Николаев многозначительно промолчал.

- Боже мой, боже мой, а я как-то сразу и не понял... Ай, ай, ай... Какие красивые ребята...

- Они все время сидели одни? К ним никто не подходил?

- Несколько раз подходили мужики приглашать даму на танец. Но она ни с кем не пошла. Но парень вел себя вежливо, улыбался всем, а то сейчас в ресторане и такое бывает - откажешь кому-нибудь, а тот пушку из кармана и бабах... Без слов, так сказать. Крутейшее время... Да, вот ещё - старичок один к ним подходил. Подсел к ним. Они долго разговаривали. Я этого старичка знаю - богатый старик... Ходит в дранье, но знаю - скупает старинные драгоценности. Впрочем, я лично этого не видел, но так люди говорят.

- Как можно найти этого старичка?

- Он живет где-то около Дома-музея Чехова. Зовут его Исаак Борисович. Посидел он недолго с ними и встал из-за стола очень недовольный, пожал эдак плечами и ворчал все время, пока к выходу шел...

Из номера Николаев позвонил Клементьеву.

- Исаак Борисович? Знаю, конечно. В ювелирных делах знает толк. Съездим к нему?

- И немедленно.

... Исаак Борисович долго рассматривал документы Николаева и Клементьева. Потом, наконец, впустил их в свой дом.

Николаев и Клементьев сели в засаленные кресла, стоявшие по углам маленькой комнаты. Над круглым столом висел огромный старинный абажур. На столе лежали какие-то старинные книги.

- Без предисловий, господа, - сказал Исаак Борисович. - У меня высокое давление, и я не люблю всяких стрессов. Мне идет семьдесят шестой год. Я знаю, за чем вы пришли. Наш маленький прекрасный город полнится слухами быстро. Ужасно...У-жас-но... Их убили в ту же ночь. Но я их не убивал. Этот несчастный молодой человек принес мне на днях старинный перстень с большим бриллиантом. Тут ходит слушок, что я имею деньги для покупки таких вещей. А я не могу купить себе элементарных лекарств. У меня букет болезней - я это ходячая медицинская энциклопедия. Стенокардия, бронхит, колит, геморрой, тромбофлебит - он принялся зажимать пальцы на руках. - А мое пенсии хватает лишь на корвалол и геморроидальные свечи. А этот бриллиантик с ходу бы потянул на несколько штук зелененьких бумажек, которые все так любят. А, вообще-то, он стоит гораздо дороже, колечко-то века эдак восемнадцатого. Его, наверное, носила какая-нибудь княгиня... Молодой человек принес мне это кольцо сюда, домой и попросил оценить его. Я так примерно в общих чертах оценил, но сказал, что я никак не в состоянии сделать такую, с позволения сказать, покупку. А потом он мне сделал странное предложение. Заявил, что он продаст мне его значительно дешевле, ну прямо ощутимо значительно дешевле. И предложил приехать в ресторан "Ялта". А у меня есть связи. Я подзаработать решил. Я бы продал его одному, как это говорится, крутому... Он купил бы, мои рекомендации для него гарантии. Я иногда подрабатываю консультациями по камням. Платят только гроши, они такие скряги, эти новые русские, новые украинцы. Но... перепадает. А тут... все накопления хотел отдать за этот камешек. Конечно, я подозревал, что колечко краденое, но... деньги нужны, врать не буду, у меня жена не вылезает из больницы, она почти недвижима, господа... Так вот, я явился в ресторан, а он заявил мне, что продавать не будет, что он нашел другого, более выгодного покупателя. Вот и все. Что с ним и с его дамой сделал этот покупатель, вы и сами прекрасно знаете. Жадность, как говорится, фраера сгубила, экскюзе муа за мой цинизм.

- Спасибо вам, Исаак Борисович. Но, вообще-то, надо в вашем возрасте быть поосторожнее, - посоветовал Николаев.

- Вы будьте осторожны в своем возрасте! - вдруг взорвался Исаак Борисович. - А мне бояться нечего! Я немецкую оккупацию пережил и жив остался! А потом ещё надул медицинскую комиссию и повоевал-таки годик, получил, так сказать, скромную моральную компенсацию за убитых в Житомире родителей, братика и сестричку. Я в Вене войну кончил, под вальсы, так сказать, Штрауса. А государство мне за это дало пенсию, вот такую..., - Он сложил пальцами кукиш и показал гостям. - И никто не станет сажать старого еврея за скупку краденого, дороже обойдется! Вы ещё имеете мне что-нибудь сказать?

Николаев и Клементьев больше не имели ничего сказать и откланялись под гневные взгляды Исаака Борисовича.

Далее события развивались довольно стремительно. В милицию позвонил неизвестный и сообщил, что знает место, где жили Лена и Полещук. Из милиции позвонили в машину Клементьеву.

- Никитский ботанический сад, - сказал Клементьев. - Они там снимали дом.

... Одинокий домик недалеко от берега моря. Вокруг на большом расстоянии никаких строений. Искать в кромешной тьме оказалось довольно трудно, они плутали на машине ещё с полчаса, пока, наконец, не поняли, о каком доме говорил неизвестный. Свет в доме не горел, и издалека его просто не было видно. Со всех сторон росли деревья, так что летом этот домик было бы вообще невозможно найти.

Дверь была заперта. Пришлось взламывать. Зажгли свет - две маленькие комнаты, разбросанные мужские и женские вещи, запах хороших духов, туалетные принадлежности... В холодильнике изрядный запас продуктов - мясо, овощи, фрукты, сыр, ветчина, бутылка вина, несколько бутылок пива...

- Да, вот тут они и жили, - печально заметил Клементьев. - Надо производить тщательный осмотр помещения.

На их счастье помещение оказалось не очень большим. Оттого и осмотр не затянулся на всю ночь. В платяном шкафу за нижним бельем Клементьев нашел сумочку. В ней лежали два загранпаспорта на имена Ивановой Ирины Юрьевны и Харченко Андрея Григорьевича с фотографиями Лены и Полещука.

- Так, что тут еще? - бубнил Клементьев, роясь своими мощными руками в сумочке. - Ого, Павел Николаевич, тут письмо какое-то... На-ка, держи...

Николаев взял письмо, написанное женским почерком.

"Здравствуй, Кирилл! Я решила написать тебе, потому что меня ужасно мучает совесть. В последние дни я просто места себе не нахожу. Я поступила подло по отношению к тебе и твоим родителям. Я не хочу валить все на Андрея, я сама виновата во всем происшедшем. Теперь я нахожусь здесь, у меня ценности, принадлежащие вашей семье, но они не приносят мне никакой радости, я не могу на них смотреть. На чужом несчастье счастья не построишь. Я не знаю, для чего я все это пишу, мне просто очень плохо. Я так страдаю без Вики, моя дочка снится мне каждую ночь, и я просыпаюсь в ужасе от того, что она осталась во сне, и её нет со мной. Я думала, что с Андреем я сумею забыть про все, уверенная, что моя дочь, которая стала и твоей дочерью, будет сыта, одета, обута, образована и т. д. Но теперь здесь, в оторванности от близких, я поняла, что все это не так. Я не могу жить без неё и не знаю, как буду жить дальше. Я даже стала подумывать, не вернуться ли мне домой. Я знаю - меня будут судить и посадят в тюрьму, но у меня будут хоть какие-то надежды на свидание с Викой. Я всю жизнь любила Андрея, да, я не любила тебя, но этой любви для счастья оказалось недостаточно. Я не знаю, зачем я все это пишу и отправлю ли это письмо, наверняка, нет, просто побоюсь, но пишу, потому что должна все высказать хоть листу бумаги. Прости меня, если можешь, поверь мне, я очень несчастна..." Все. На этом письмо прерывается, - закончил чтение Николаев.