Дмитрий Стрешнев - Чертовка Страница 12

Среди всей этой кутерьмы как-то не сразу заметилось, что высокие двери в кабинет открыты, и что сам губернатор уже вышел из них и находится здесь, среди публики. Но когда происшедшее осозналось, то разговоры стихли и присутствующие как бы замерли, лишь запоздало суетилась челядь.

Губернатор был в длинном черном элегантном пальто. Он поздоровался приветливо, даже весело, потом спросил кого-то сбоку из своей свиты: "Все готовы?" и, услышав спешное заверение, что готовы, стремительно вышел в коридор, ведущий к лестнице. Сопровождающие лица хлынули следом, а иностранные гости, захваченные врасплох скоростью событий, заметались, хватая одежду и пристраиваясь в хвост процессии.

Специально задержавшийся позади всей массы, скатывающейся по лестнице, Андрей надеялся избавиться таким образом от Питера, ведь очкарик, несомненно, скорее предпочтет снова залезть к своим в тесное чрево, чем униженно торчать у чужого "Вольво". Но он пережил сильное разочарование в своем умении понимать иностранцев, когда обнаружил, что чертов Питер все еще здесь, топчется и озирается среди отъезжающих машин, как брошенный ребенок.

--Я думаю, Питер, -сказал Замурцев, подойдя и глядя на англичанина поверх запыленной оливковой крыши "Вольво",- думаю, что мне незачем ехать в лагерь.

Флегматичный Питер ожил. Оказалось, что он может говорить быстро и много. Сначала он стал спрашивать какого-то невидимого собеседника, зачем было верить "этому сирийскому министерству", а затем - зачем было верить "этим русским". Андрей попытался объяснить англичанину, что лучше не терять время на слова, а остановить какую-нибудь машину и снова влиться в родную журналистскую среду. Напрасно. Англо-русский диалог продолжался, пока надежда на подобный вариант не была окончательно потеряна. Скоро поблизости остался только последний "Лендровер" охраны, набитый усатыми головами. Все головы смотрели с чугунным любопытством, а одна время от времени кричала в окно: "Месью!", и вместе с этим криком высовывалась рука, показывающая жестами: валяй, поехали! Замурцев понял, что фишки легли плохо и что в лагерь придется ехать. Он мрачно повернул ключ в двери, подняв блокирующие шишки, залез с таким же мрачным Питером внутрь, и "Вольво" пустилась догонять хвост каравана, а следом запрыгал похожий на зеленый шкаф "Лендровер".

Оказалось, ехать было недалеко. Всего сорок километров по усеянной валунами пустынной степи, где слева торчал давно умерший черный вулкан, и Андрея очень интересовало, та ли это "шляпа", что была так здорово видна на подъезде к Хасаке, или уже другая. Наконец, потревожив белесую пыль, кавалькада пролетела деревню, поднимая в воздух старые целлофановые пакеты и будоража мальчишек, а дальше асфальт пошел уже свежий, лоснящийся, как аккуратно намазанная черная икра, и по нему ехали еще некоторое время, пока не увидели впереди зеленые ряды палаток лагеря. Автомашины стали останавливаться, мешая друг другу и съезжая в обе стороны на накатанный песок. Андрей, который подъехал последним, поставил "Вольво" с краю, где она не была видна, закрытая другими машинами, но откуда в то же время легко можно было снова выбраться на асфальт.

Черное пальто губернатора находилось уже на бугорке, и ветер импозантно распахивал его полу. Там же, рядом, пара грузных военных, несколько штатских и переводчик терпеливо ждали, пока подойдут те, ради которых и была затеяна вся эта суета.

Толпа журналистов, не спеша, тянулась от машин к пригорку; операторы, тащившие на плечах громоздкие видеокамеры, напоминали почему-то то ли роботов, то ли каких-то марсианских слонов. Рыхлая людская масса понемногу спрессовалась вокруг губернатора и его свиты. Надо отдать губернатору должное - все это время у него с лица не сходило самое благожелательное выражение, как будто он находил весьма приятным стоять на ветру в этом заброшенном месте перед скопищем довольно неряшливо одетых людей, сующих ему в самое лицо диктофоны.

-Приветствую мировую прессу, -наконец сказал губернатор, и следом за арабской речью поплыл бесцветный голос переводчика.- Добро пожаловать на землю провинции Хасаке!

Щелканье и свист фотокамер; телевизионщики со своими громоздкими ящиками медленно поворачивались в разные стороны, как портовые краны... нет, все-таки как озирающиеся слоны.

-...Лагерь создан в благоприятном месте... обеспечена подводка электричества и воды... пятьсот палаток... сейчас здесь находится 31 беженец: 24 ребенка, 6 женщин и один мужчина (гул оживления в толпе журналистов), они перешли иракскую границу позавчера...

Губернатор говорил, а ветер относил. Когда он закончил, начал говорить один из сопровождающей свиты, оказавшийся комиссаром-французом из Комитета ООН по делам беженцев, UNRWA , мсье Жак Дебель, который сообщил, что вообще-то из Ирака ожидалась большая группа работавших там по контракту вьетнамцев, но те отчего-то не прибыли, поэтому прессе и телевидению придется ограничиться теми, кто есть. Все они живы-здоровы, а что касается наступивших холодов, то UNRWA раздал дополнительные одеяла и потребовал от сирийских властей обеспечить каждую палатку мазутной печкой.

Затем из толпы губернатору задали несколько в меру дурацких вопросов.

Скоро сирийцу надоели вопросы, он стал отвечать двумя словами на десять - и вся толпа как бы сама собой двинулась к лагерю, слегка увязая в местами рыхловатом грунте.

Лагерь был пуст, только в дальнем конце у крайних палаток, поджидая слегка подмерзшую прессу, стояли несколько фигур, и ветер трепал их длинные одежды. Все фигуры были цветные, лишь одна - белая, оказавшаяся тем самым обещанным "одним мужчиной".

Телевизионщики увлеклись видами постиранного белья, развешанного меж палаток, цветастыми женщинами, которые с кокетливой уступкой обычаям прикрывали лицо, и их туповатыми ребятишками, нисколько не робеющими перед камерами. Те же, кого кормили блокнот и диктофон, быстро обнаружили, что экзотические дамы на все языки, включая арабский, отвечают хихиканьем. Поэтому пишущая пресса покорно пошла к белой галабии, куда приглашал переводчик.

Когда посыпались вопросы, беженец, воодушевленный собравшейся вокруг него толпой из белых людей и японцев, заговорил с сильным акцентом иракской глубинки, так что Замурцев понимал не всё, и даже переводчик, похоже, временами смотрел на своего подопечного с напряжением.

-Мы из Мосула... район Торбука, округ Синджар. Мы из племени сомога, хотим избавиться от диктатора Саддама, для которого нет ничего святого... Мое имя Халиль Хасан Али, из Торбука мы, из Торбука, племя сомога...

--Узнайте у него, много ли разрушений в Ираке?.. Видел ли он вообще бомбежки?.. Страшно ли было во время налетов? -спрашивали из толпы.

--Много разрушений... всё разрушено! Много постов на дорогах, не дают идти к границе и нас убивают. Мы ночью перешли на ослах. Если бы дороги были открыты, все бы убежали!..

-А сам-то он, сам видел, как бомбили? -настаивал кто-то настырный.

-Слава богу, не видел, и дом цел, но всё бросил, и стадо тоже... Дети со мной пришли и жена. Четыре одеяла только вот взяли... Ночью убежали, потому что Саддам убивает народ...

-Так вы бежали от войны или от Саддама? -не выдержав, рявкнул Коровников, и Халиль из племени сомога зачастил еще быстрее, согласно кивая:

-Много, много разрушено, кругом всё было разрушено. В Ираке всё от Саддама. Все хотели уйти, зачем в Ираке умирать? Иракцы нас убивают, а здесь нам хорошо...

-Дурдом какой-то, -пробурчал Коровников,- не поймешь толком, чего говорит, -и, подвинувшись поближе к пресс-атташе, многозначительно добавил: -Обстановочка, как у Сартра, а?

Стурдов ничего не ответил, только с непроницаемым лицом молча покосился на острый коровниковский нос, горевший на ветру морковкой.

-М-да... чистый Сартр! -на всякий случай еще раз сказал тoт.

Разочарованные журналисты стали разбредаться по почти пустому лагерю в тщетной надежде всё же чем-то поживиться. Мимо Андрея прошел Худомлинский, несколько небрежно объясняя Непееву и оператору Саше:

-...Это же курды, старичок, а раз из Синджара, значит еще и езиды такая секта, которая себя считает отдельным народом. Хотя это всё равно что сказать: национальность - коммунист...

Андрей медленно пошел вдоль палаток. Несколько женщин всё еще стояли снаружи - то ли из любопытства, то ли им так велели; дети, продрогнув, уже позалезали внутрь брезентовых утроб и выглядывали из-за пологов.

--Эндрю!

С этим возгласом приближался ненавистный Питер, сделав дружелюбное лицо.

-Эндрю, ты ведь говоришь по-арабски?

--Говорю.

-О! Великолепно! Ты не окажешь мне любезность? Я хочу тут поговорить в одной палатке. Какой-то тип предложил мне свои услуги, но я ему не доверяю.

--Такой - с лицом, похожим на джип? Я его тоже заметил.

--Похожий на... что?

--На джип.

-А... ну да. Ха-ха. В общем, ты согласен?