Доминик Сильвен - Тайна улицы Дезир Страница 12

Рождество 1989 года: Максим не забудет его до конца жизни. Предполагалось, что он поработает недельку и вернется домой к Новому году. Он задержался на месяц, задетый за живое судьбой этих мальчишек. Теперь он уже не знал, двигало ли им сострадание или лихорадочное возбуждение. Или и то, и другое. Он уже и не пытался понять. Его захватило то, что он делал. Прежде он не испытывал эти ощущения с такой силой. На сей раз ему захотелось остановиться, сосредоточиться на своей теме и стать ее летописцем. Ринко звонила каждый день. Он все ей объяснял, она не понимала. Она хотела, чтобы он вернулся. Она говорила, что без него ей страшно по ночам. Ей хотелось чувствовать рядом с собой его тело, это помогло бы ей успокоиться. Он сказал ей тогда: «Я тебе не плюшевый мишка». Он и вправду так думал. Ее доводы казались ему смехотворными.

А потом он стал медленно приходить в себя, возвращаться в свое время, в свое агентство. Лионель Садуайан, его начальник, настаивал на том, чтобы он «завязывал». Он неохотно, но вернулся. Париж в январе девяностого. Он прилетел последним ночным самолетом, никого не предупредив. Он даже не думал о Ринко в такси, которое везло его из аэропорта. Ему все казалось невероятно правильным, устроенным, неуловимым. Великолепным.

Максим Дюшан закрыл и убрал альбом. Он растянулся на кровати, не раздеваясь, не выключая свет. Он слушал дождь. Его музыка ему обычно нравилась. Но этой ночью все было не так. Он все еще чувствовал цепкую хватку Ингрид Дизель. Она размяла его тело и его память. Он так и слышал, как она спрашивает: «А ты никогда не был женат?»

Максим часто говорил себе, что если бы он вернулся из Бухареста вовремя, то Ринко была бы жива. После кремации он надолго впал в состояние душевной комы. Энергичный Садуайан взял все на себя. Фотографии румынских детей обошли редакции всего мира. Энергичный Садуайан вел себя сдержанно. По истечении разумного срока он позвонил. Тогда Максим снова взял свой фотоаппарат и отправился на войну.

Ему потребовалось несколько месяцев, чтобы понять, что с каждым днем его сердце понемногу остывает. Ему потребовалось дождаться 28 февраля 1991 года.

8

Они дошли пешком до улицы Реколле. Небо было невероятного голубого цвета. Ингрид подумала, что погода в Париже — еще большая шутница, чем его обитатели. Четыре дождливых дня, а потом — бабье лето. И это в середине ноября. Однако аборигенам это вовсе не казалось странным, вид у них был пресытившийся. Ингрид вместе с Лолой сидели в приюте для бездомных, в кабинете начальника Ванессы Ринже, который не казался им ни дружелюбным, ни настроенным на сотрудничество. Гийом Фожель никак не мог оторваться от своего компьютера. По его экрану с головокружительной скоростью мчались какие-то непонятные колонки, которые явно интересовали его больше, чем посетительницы. Они позволяли ему не обращать особого внимания на вопросы женщины, которая была всего лишь отставным полицейским. Уточнив свой статус, Лола не погрешила против истины. Ингрид подумала, что это было ошибкой. И все же, когда Лола бралась за дело, она умела быть убедительной. Вчера вечером она поставила условия: «Ингрид, у меня есть два правила. Во-первых, я не работаю бесплатно. Во-вторых, я не работаю одна. Итак, ты платишь мне натурой. Я хочу, чтобы ты раз в неделю делала мне массаж, и еще учила бы меня этому ремеслу». Ингрид, имевшая другие источники дохода, кроме массажа, и достаточное количество свободного времени, не стала противиться власти «начальницы».

— Вы не замечали ничего странного, когда Ванесса у вас работала? Бывали ли у нее здесь какие-нибудь трудности?

— Да нет. Я сказал это и комиссару Груссе. Ванесса могла со всеми найти общий язык. И она хорошо ухаживала за мальчишками, она знала к ним подход.

— А поточнее?

— Она была очень милой, но умела заставить уважать себя. По-моему, у нас Ванесса нашла свое призвание, ведь, поверьте мне, эта работа — вовсе не синекура.

— Никогда никаких стычек ни с коллегами, ни с мальчишками?

— Нет, насколько я знаю.

— Но для того, чтобы здесь работать, необходимо педагогическое образование. А у Ванессы его не было.

— В принципе, да. Однако для меня важнее всего — мотивация; поверьте, комиссар, если бы все в этой стране руководствовались тем же принципом, то молодых безработных было бы у нас гораздо меньше.

— У вас здесь в основном юные румыны?

— Не только, но их большинство. Мне даже пришлось выучить румынский. К счастью, я когда-то работал в одной из неправительственных организаций в Бухаресте, это мне очень облегчило дело.

— У вас никогда не было проблем с албанцами — хозяевами этих детей?

— Нет, эти негодяи умеют вести себя тихо. Когда власти начали реагировать на спланированные налеты, они быстро заставили детей заниматься воровством и проституцией.

— Сколько лет самым старшим?

— Около четырнадцати, но вообще трудно сказать: у них нет никаких документов.

— Ванесса общалась с ними в нерабочее время?

— О, конечно, нет! Я советую своим служащим четко разделять работу и личную жизнь. В противном случае они не выдержат такой работы.

— А Ванесса последовала вашему совету?

— Принимая во внимание ее здравомыслие, думаю, что да. Она всегда была обуреваема жаждой чему-то научиться, жаждой помочь. Ванесса была славным маленьким бойцом.

— Можете привести конкретный пример?

— Я помню мальчишку, который всегда был настороже, не давал к себе приблизиться. Ванесса вела себя с ним крайне терпеливо. Она не говорила по-румынски, а он, должно быть, знал всего пару слов по-французски. И все-таки ей это удалось. Она его приручила.

— Можно нам увидеться с этим мальчиком?

— По-моему, я и сам его не видел уже дня два.

Лола вздохнула. Она ждала, что Фожель скажет еще что-нибудь, но никакого разъяснения не последовало.

— А это исчезновение случайно не имеет отношения к смерти Ванессы? — спросила она, и в ее голосе послышались напряженные нотки.

— Дети ничего не знают. Воспитатели получили указание держать все в тайне до нового распоряжения.

— Не забывайте, что фотография Ванессы была опубликована на первой полосе некоторых газет.

— Ах да!

— Об этом вы не подумали?

— Э-э… нет, но вы понимаете, мы все здесь несколько заняты.

— Как зовут этого мальчика?

— Послушайте, я не знаю, могу ли я…

— Я понимаю вашу нерешительность, мсье Фожель. Позвоните в комиссариат десятого округа и попросите к телефону лейтенанта Бартельми. Вам все подтвердят. И вы сможете нам помочь.

— Но кому конкретно помочь?

— Близким Ванессы, ее друзьям, самому себе и своему отражению в зеркале.

— Но, мадам!

— Не обижайтесь, мсье Фожель. Жан-Паскаль Груссе — полицейский весьма среднего уровня. Он работал под моим началом достаточно долго, чтобы я могла его узнать. Если человек не вкладывает в работу хоть капельку смекалки, то убийца еще долго будет разгуливать на свободе.

Фожель оставил в покое колонки цифр. Он сдался. Несмотря на яростную борьбу со своей совестью, он наконец проговорил:

— Его зовут Константин. Около двенадцати лет. Светловолосый. Носит черный свитер с капюшоном. Раньше он входил в банду, взламывающую счетчики на стоянках, а потом прибежал в приют, потому что его стали принуждать к проституции. Но мы не знаем ни его настоящего имени, ни возраста, ни имен тех, для кого он воровал.

— Вы не знаете, где его можно найти?

— Однажды Ванесса сказала мне, что его заворожили Елисейские Поля. Он жил в нищете, но не мог удержаться от прогулок по этой легендарной улице. Ярко освещенные витрины, туристы со всего мира, текущие отовсюду деньги, — все это…

— Да уж, это вам не Бухарест.

Наряд Ингрид состоял из поношенной кожаной куртки, подбитой мехом, и такой же шапки, что делало ее похожей на молодого летчика советской армии, спасающегося бегством. Заботясь о приличиях, Лола чуть было не предложила ей оставить все это в машине, прежде чем переступить порог комиссариата Восьмого округа, где работала капитан Гугетт Маршал, с которой Лола сохранила хорошие отношения. К счастью, та не знала, что Лола по собственному почину ушла в отставку. По телефону Маршал сообщила ей о трех мальчишках, арестованных в тот день на Елисейских Полях за карманные кражи.

Самый младший был одет в черную рубашку-поло из тонкого трикотажа. У него были светлые волосы. На остальных были футболки и дырявые кеды. Они оказались брюнетами. Лола вспомнила о ливне, начавшемся в Париже несколько минут назад. От октябрьского тепла остались одни воспоминания, осень становилась все злее, и скоро эти мальчишки замерзнут.

Она подошла к маленькому блондину. Стала задавать ему вопросы. Он отказался назваться и сделал вид, что не понимает по-французски. У него была насмешливая улыбка. Разноцветные глаза. Он обменивался непонятными шуточками со своими товарищами, а те покатывались со смеху, жуя жвачку. «Они просто дурачат меня, — подумала Лола. — Как так устроены дети, что им всегда хочется смеяться? Даже когда семья продала их современным чудовищам, даже когда они бродят в одной футболке в сырую и холодную ночь?» А потом она вспомнила Туссена Киджо, которому не давали покоя эти ночные мальчишки. Туссен бы нашел правильные слова. Он умел расположить к себе практически всех, с кем сталкивался в жизни. Довольно странное явление. Наверное, это потому, что он никого не судил. Лоле пришлось признать, что с тех пор, как они вместе с этой невероятной девицей Дизель начали свое расследование, образ Туссена несколько поблек. Мрак раскаяния постепенно рассеивался, и вспоминалось только хорошее.