Эдогава Рампо - Современный японский детектив Страница 123

Зная, что Кёхэя посылать бесполезно, Митико, не мешкая, отправилась к портье. А Кёхэй решил пока что принять душ. Он не придавал значения «вызову» — так, ошибка или какое-нибудь распоряжение гостиничной администрации… Он как раз выходил из ванной, когда вернулась Митико. Она была бледна.

— Что с тобой? У тебя такое лицо, точно ты с привидением встретилась.

Кёхэй испугался. Он заметил, что Митико вся дрожит.

Да я и встретилась с привидением.

Чего ты мне голову морочишь! Говори наконец, что случилось! И не трясись так… — прикрикнул Кёхэй на подружку.

На, смотри.

Митико сунула Кёхэю какой-то предмет. Он глянул и похолодел.

Э-это…

Да-да. Не забыл небось! Медвежонок, твой медвежонок.

В самом деле, это был медвежонок, талисман Кёхая, который бесследно исчез в ту ночь, когда он задавил женщину. Кёхэй узнал его с первого взгляда.

Где ты его взяла?

У портье.

Кто принес?

Не знаю. Портье говорит, с час назад приходил японец, попросил передать и ушел.

А кому передать — мне? Может, еще кому?

Ну что ты говоришь! Это же твой медвежонок. Кому же его передавать, как не тебе?

А японец какой? Сколько лет, как выглядит, портье ничего не говорил?

Нет, он его не запомнил. Гостиница большая, он всех посетителей запомнить не может. Потом, говорят, для американцев японцы все на одно лицо.

Ну кто же его принес? И зачем?

Почем я знаю!

Митико, скажи, что делать?

Не спрашивай меня, я ничего не знаю.

— Митико, мне страшно. Ясно, кто-то нас выследил. Кёхэя трясло так же, как только что Митико. Он едва держался на ногах.

Кёхэй, успокойся! Ну подумаешь, кто-то прислал тебе медвежонка… Может быть, тут ничего особенного и нет.

Как ты не понимешь! Здесь расчет. Наверняка кто-то все видел, отыскал медвежонка и теперь будет меня шантажировать.

Кёхэй, какой ты смешной, ей-богу! Мы в Нью-Йорке… Кому понадобится забираться в такую даль, за океан, чтобы тебя шантажировать! Ну, скажем, все так, как ты говоришь, но ведь неизвестно, что ты потерял медвежонка именно там. Может, его нашли где-то совсем в другом месте.

Нет, именно там. Все ясно, кто-то там был и все видел. Теперь мне конец. Что делать? — Кёхэй совсем потерял голову. Его так трясло от страха, словно преследователь с наручниками в руках уже стоял перед ним. — Что бы там ни было, — простонал он, — а здесь мы больше не можем оставаться.

«Не можем»! А куда мы денемся?

Куда угодно. Уедем из Нью-Йорка.

У страха глаза велики. Давай сначала узнаем, кто принес этого медвежонка.

Тогда будет поздно. Если ты остаешься, я уеду один.

Ну, один-то ты никуда по уедешь.

Я тебя прошу, уедем вместе. Ведь ты меня не бросишь, правда? — цеплялся Кёхэй за Митико.

Раз уж так случилось, пас обоих притянут. Придется вместе удирать, — мрачно сказала Митико.

Они принялись лихорадочно собираться. Кёхэй не знал, как поступить с медвежонком — выбросить его он не мог, а брать с собой тоже было страшно.

Они спустились с чемоданами вниз и заявили об отъезде. Кассир ввел в компьютер данные и мгновенно составил счет. Кёхэй ждал сдачу с уплаченных вперед денег, как вдруг кто-то осторожно притронулся к его плечу.

Перед Кёхэем стоял японец средних лот, крепкий, с суровым взглядом.

— Изволите отъезжать?

Голос глухой, будто из самой груди идет. Глаза внимательно следят за Кёхоем и Митико.

Т-ты кто? — Кёхэй заикался.

Ниими, к вашим услугам.

Не суй нос в чужие дела.

Я прекрасно осведомлен обо всем.

Что тебе надо? Я занят. Я собираюсь… — Кёхэй запнулся, он сообразил, что не имеет ни малейшего представления о том, куда и зачем он собирается.

Уезжать, по-видимому? — подсказал ему Ниими.

Уезжать не уезжать — не твое дело!

Зачем же так волноваться. Я хочу оказать вам услугу, не более того.

Я тебя и знать-то не знаю, чего пристал!

— Зато я вас знаю, о чем я вас только что уведомил. Недавно я позволил себе передать вам скромный сувенир, плюшевого медведя. Пришелся ли он вам по вкусу?

Ниими взглянул на чемодан, подумав вдруг, не там ли медвежонок.

Так это был ты… Ты принес. Какого черта тебе понадобилось комедию ломать?

А вот это тебе лучше знать, не так ли?

Ты… ты…

Медвежонок-то твой.

Нет!

— Я был в соседнем номере и кое-что слышал. Стены в гостинице тонкие, слышно, будто в одной комнате. Я ваш разговор па магнитофон записал. Прелесть что за гостиницы в Америке! Стоит сунуть кому следует, и получишь любой номер. Да, не повезло тебе, что соседняя комната оказалась свободной.

— Сволочь!

— Плохо твое дело, Кёхэй! Все улики против тебя! В размеренном голосе Ниими вдруг послышалась угроза.

Мотив преступления

1

Отец Джонни Хэйворда был в Японии в составе оккупационных войск. Вполне вероятно, что у него была связь с японкой, в результате которой родился ребенок. Обычно американские солдаты, возвращаясь па родину, бросали своих японских возлюбленных. И ребенок, если таковой появился на свет, оставался с матерью. Почти все эти женщины были профессиональными проститутками. После вывода американских войск несчастные дети смешанной крови, брошенные родителями, стали общественным бременем.

Лишь немногих счастливцев, избранников судьбы, отцы увезли с собой па родину. Может быть, Джонни был одним из них? Что-то, по-видимому, помешало матери последовать за ребенком, и, таким образом, «семья» распалась.

Можно предположить, что по возвращении в Штаты Хэйворд-старшин некоторое время не заявлял о ребенке и, только женившись на Терезе Норвуд, дал знать властям о существовании мальчика. Причем дело он представил так, будто Джошга родился от его брака с Терезой, для чего соответственно изменил дату рождения ребенка. Затем Тереза умерла. И Уилл Хэйворд, подорвавший свое здоровье беспробудным пьянством, предложил Джонни (который, возможно, давно знал, где живет его родная мать) съездить в Японию и повидаться с нею. Уилл, чтобы получить денежную компенсацию, бросился под машину, а Джонни на эти деньги отправился в Японию. Однако жертва отца оказалась напрасной: Джонни убит. Кем? Почему?

Страшная догадка мелькнула в мозгу Кена Шефтена.

Обрадовалась ли «японская мама», нежданно-негаданно встретившись с Джонни? С точки зрения обычных родительских чувств она, несомненно, должна была обрадоваться. Подумать только: ее мальчик, навеки пропавший для нее с тех пор, как его, крошку, отец увез в Америку, возвращается к ней взрослым человеком! Какая бы мать не потеряла голову от счастья? Этот ребенок, оторванный от нее, исчезнувший где-то за океаном, наверняка оставался в ее мыслях и в ее сердце. Как знать, может быть, они так и замерли в объятиях друг друга, не в силах вымолвить ни слова.

А если мать за это время вышла замуж, у нее другая семья, тогда как? Наверняка в новой семье тоже есть дети. И муж ничего не знает о ее прошлом. Муж и дети любят и почитают ее. Их жизнь течет размеренно. Этакая благополучная японская семья среднего достатка. И в эту семью как гром среди ясного неба врывается чернокожий сынок. Конечно, она знает, что это ее дитя, знает, что двадцать с лишним лет назад отец увез его за океан. Знает все это и в то же время не хочет знать.

Известие о существовании такого сына будет ударом для мужа. «Японские дети» тоже будут шокированы. Без сомнения, в воображении членов семьи встанут картины прошлого их матери. И тогда мать, доведенная до отчаяния… «Неужели мать, как бы она пи стремилась оградить себя, сможет поднять руку на собственного ребенка?»

Этот вопрос положил конец сомнениям Кена.

2

Участники совещания в следственной группе слушали Мунэсуэ с напряженным вниманием. Он понял, что настало время окончательно сформулировать свою версию.

Стихотворение Ясо Сайдзё, — сказал он, — проникнуто чувством любви к матери. Герой вспоминает, как маленьким он гулял с матерью в горах, и это воспоминание вызывает в нем прилив тоски. В этом стихотворении глубоко и проникновенно изображаются чувства матери и ребенка. Попытаемся представить себе, что мать — это Кёко Ясуги, а ребенок — Джонни Хэйворд.

Что?!

Заявление Мунэсуэ повергло всех в изумление.

Иными словами, — продолжал тот, — я выдвигаю следующую версию: Джонни — сын Кёко Ясуги, существование которого она до сих пор скрывала.

Но ведь Джонни в сорок девятом году еще не было на свете.

Инспектор Насу высказал вслух то, что смущало, по-видимому, всех собравшихся.

О возрасте Джонни мы судим только по его паспорту. Весьма вероятно, что отец Джонни исказил данные или обратился за метрикой не сразу после рождения ребенка.