Александра Маринина - Оборванные нити. Том 2 Страница 13

— Начальник Бюро мешает, — усмехнулся Сергей. — Такие вещи мимо него не пройдут, а он удавится — но не признается, что у Бюро проблемы, которые он не решает и решать не хочет. Он будет теребить эксперта и требовать, чтобы он сдал акт строго в срок, дабы не объясняться со следствием и прокуратурой, а потом с горздравом и администрацией.

— Хорошо, — кивнула Ольга. — Пусть эксперта заставили, и он выставил диагноз, не будучи в нем полностью уверенным. Но что ему мешает опять-таки позвонить следователю и предупредить об этом? Дескать, заключение сделано без гистологии, оно вполне может оказаться ошибочным. Почему нет?

— Потому что это нарушение закона.

— То есть? — Ольга приподняла брови. — Честно предупредить следствие о возможной ошибке — нарушение закона? Саблин, ты ничего не путаешь?

Он вздохнул. К сожалению, он ничего не путал. Все было именно так Экспертное заключение должно основываться на внутреннем убеждении эксперта. А внутреннее убеждение эксперта — это результат его уверенности в безошибочности своих действий и выводов, уверенность же основывается на профессиональных знаниях и навыках. Без внутреннего убеждения, без этой уверенности экспертное заключение делаться не может. Так записано в уголовно-процессуальном законе. Либо эксперт абсолютно уверен в своих выводах, либо он пишет, что не может сделать выводы в связи с недостаточностью предоставленных материалов, отсутствием необходимого оборудования для проведения исследования, отсутствием специальных знаний… Либо «да», либо «нет». Никаких «может быть, но я не совсем уверен, возможно, что я ошибаюсь». И попробовал бы какой-нибудь эксперт написать, что не может сделать вывод о причине смерти в связи с отсутствием результатов гистологического исследования! Саблину было бы очень интересно посмотреть, как сложится в дальнейшем судьба этого камикадзе. Во-первых, отделения судебно-гистологической экспертизы просто не может не быть в судебно-медицинском учреждении, это нонсенс. Во-вторых, каждый судебно-медицинский эксперт, прошедший соответствующее обучение и получивший сертификат, ОБЯЗАН уметь вскрывать трупы, проводить экспертизу живых лиц, равно как и медицинской документации, и осуществлять гистологические исследования. По-настоящему хорошие эксперты из отделений танатологии вообще работают по принципу «сам вскрываю — сам смотрю стекла», то есть одинаково хорошо владеют и макроскопическими, и классическими микроскопическими методами гистологического исследования и умеют интерпретировать результаты этих исследований. Конечно, для гистохимии нужно учиться отдельно, но уж классикой-то не владеть просто недопустима И если эксперт начнет гнать волну, что он, дескать, не может закончить заключение из-за отсутствия гистологии, то ему тут же скажут: «Сам дурак». И по шапке надают. Кому охота?

— Знаешь, я вспомнила случай один, — заговорила Ольга, — очень показательный. Беременная женщина умерла в стационаре, сгорела за сутки с небольшим. Началось все ураганно: плотно поела дома, помыла посуду, стала мыть пол — голова закружилась, появилась слабость в руках и ногах, ощущение жара в области сердца. Вызвали «Скорую», женщина врачам рассказала все как есть, ничего не утаила и не напутала, к тому времени уже прибавились дрожь в теле, температура высокая, тошнота, рвота. Ее госпитализировали в роддом, думали острый токсикоз беременных. В роддоме хирург поставил пищевую токсикоинфекцию, врач-инфекционист посмотрел и оставил диагноз «под вопросом», то есть не был уверен, нужны были дополнительные исследования. А женщина умерла. Менты тогда всех на уши поставили, искали, кто мог ее отравить, ведь врачи же написали «пищевая токсикоинфекция», значит, либо подсунули испорченный продукт, либо что-то отравляющее в продукты добавили. Среди ближнего круга умершей нашелся человек, на котором все сошлось: и относился к ней плохо, и возможность подсыпать отраву имел. Закрыли его. А тем временем судебные химики и судебные биологи искали отравляющее вещество в продуктах, изъятых из дома умершей, и в рвотных массах, ну, ты сам знаешь, где они ищут. И ничего не нашли. Ни-че-го. Женщину давно похоронили, мужик-подозреваемый давно в СИЗО время проводит, а чем ее отравили — непонятно. Время шло. Мужик сидел. И только потом кто-то догадался, что это было не отравление, а острый жировой гепатоз беременных, клиническая картина — классика, как из учебника. И в смерти никто не виноват. А подозреваемый семь месяцев в камере просидел, его уж и с работы уволили, и жена его бросила. Вот и цена ошибки. Ее исправили, а толку? Жизнь человеку разрушили, и никакое исправление ошибок не помогло. Может, права твоя Сумарокова? Может, действительно главный смысл не в исправлении ошибок, а в том, чтобы их не допускать? Ошибка, даже исправленная, слишком дорого обходится.

Спорить было не о чем. Ольга устроилась за кухонным столом, разложив принесенные с собой материалы: ей нужно было написать статью в готовящийся к печати сборник научных трудов по патанатомии, а Сергей уселся на диван, включил телевизор и попытался посмотреть какое-то ток-шоу на тему врачебных ошибок, но очень быстро начал сначала скучать, потом раздражаться. Разговор шел бестолково, участники кричали и перебивали друг друга, ведущий не владел ситуацией и не контролировал течение дискуссии, в результате чего горластые «простые обыватели» не давали профессиональным медикам слова вставить. Он смотрел на экран, но ничего не видел. В голове всплывали известные ему случаи экспертных и врачебных ошибок, и он пытался оценить последствия этих ошибок. О каких-то случаях он читал в специальной литературе, о каких-то ему рассказывали. Вот, например, женщина, получившая удар ножом в спину. В больнице рану обработали, а ревизию не провели, зашили рану наглухо. Все зажило, женщина об этой ране и думать забыла. Прошло пять лет, стала побаливать спина, еще три года ее лечили по поводу отложения солей и остеохондроза. И только потом наконец додумались сделать рентген и спондилографию. И обнаружили отломок ножа длиной 8 сантиметров и шириной 1,2 сантиметра. А ведь преступника, ударившего ее ножом, тогда не нашли. Если бы первичную обработку раны провели как положено, сделали ревизию, то отломок нашли бы уже тогда, и вполне вероятно, по этому отломку смогли бы идентифицировать сам нож, а следом за этим и преступника найти. Преступника, который в результате так и гуляет на свободе. Или другой пример, очень похожий на сегодняшний случай с безработным: умер мужчина, эксперт провел вскрытие и поставил диагноз «черепно-мозговая травма», возбудили дело, стали искать, кто потерпевшего по голове приголубил. Мужчина приличный во всех отношениях, обеспеченный, непьющий, бизнесом занимался, и все его окружение тоже состояло из людей приличных, делом занятых, с криминалом не связанных. Менты их всех перетрясли, репутацию всем подорвали, у кого-то контракт сорвался, кого-то на новую работу не взяли, еще кого-то за границу на повышение квалификации не выпустили… И хорошо еще, что люди были «из среднего класса», а окажись на их месте кто попроще, работяга или безработный, долго думать не стали бы — закрыли в СИЗО, а там и до приговора рукой подать. А потом оказалось, что это была никакая не криминальная травма, а опухоль головного мозга — распадающаяся нейроэпителиома. Только это самое «потом» слишком поздно наступило, когда много времени прошло и назначили сперва повторную, а затем комиссионную экспертизу.

И в практике самого Саблина тоже были случаи… Он вспомнил шестилетнего мальчика, внезапно умершего ночью на даче, в своей комнате, где его утром нашли мертвым родители. На теле сыпь типа крапивницы, лицо синюшно-красное, глаза навыкате с расширением сосудов склер, увеличение миндалин и глоточных лимфоузлов, отек слизистой глотки и гортани. Увидевший все это на вскрытии эксперт поставил «катаральную ангину, отек гортани, ложный круп». Родители пришли получать медицинское свидетельство о смерти, мать прочла, что там написано, и пришла в ярость:

— Какая может быть ангина в июле месяце? Тепло, он не мог простудиться! Вечером ребенок был совершенно здоров!

Родители оказались не «простыми», подняли все свои связи, нашли выход на начальника Московского городского Бюро судмедэкспертизы, надавили на него, поскандалили, и тот назначил проведение повторного вскрытия, благо тело мальчика еще для похорон не забирали и оно находилось в морге. На следующий день в морг приехал заместитель начальника по экспертной работе и очень опытный эксперт из отдела сложных экспертиз, в прошлом — детский патологоанатом, владеющий техникой вскрытия трупов детей. Саблина завотделением экспертизы трупов пригласил на вскрытие для оказания помощи: мало ли что понадобится сделать несложного, чтобы высокие специалисты себя не утруждали. Санитары подготовили тело, разрезали секционные швы, и бывший детский патологоанатом приступил к работе. Остальные, в том числе и тот эксперт, который проводил первое вскрытие, стояли рядом. И все видят то же самое, что видел и эксперт при первом вскрытии: и увеличенные миндалины, и отек слизистой глотки и гортани. Легкие вздуты, пятна Тардье. Зам по экспертной работе что-то почуял, спросил: