Екатерина Островская - Я стану ночным кошмаром Страница 13

— Что за красотка?

— Новый участковый вместо Васьки, которого на бабе поймали…

Вера наверняка знала, зачем ее вызвали — участковым намеревались напомнить о необходимости выполнения основных обязанностей по обходу подведомственных территорий с целью профилактики преступлений и пресечения противоправных действий. Обычные наставления. Но сегодня всех собрали не только для этого — накануне в районе произошло еще одно убийство, на сей раз в парке. Делом начала заниматься прокуратура, а местным полицейским было велено задерживать подозрительных лиц. Совещание проводил заместитель начальника по уголовному розыску, тот самый, который застукал Вериного предшественника в самый неподходящий момент. Он произносил дежурные фразы быстро, словно спешил куда-то. Когда закончил, обвел взглядом зал, а потом посмотрел на Веру.

— Что скажете, капитан Бережная? В вашей следственной практике были подобные дела?

Участковые дружно обернулись и уставились на нее.

— Я не знаю обстоятельств убийства. Но по тому немногому, что слышала, могу сказать: нападавший был мужчина.

Офицеры засмеялись, уже зная, что убитая была сначала изнасилована.

— А если серьезно? — спросил заместитель начальника.

— Убийца и жертва не были знакомы прежде. Если преступник не серийный маньяк и он больше не повторит нападения, то его поймать и доказать причастность — почти невозможно. Если это психически больной человек или ранее судимый за сексуальные преступления, то прокуратура в курсе, что делать. Среди проживающих на моем участке я таких не знаю. Рядом с убитой не обнаружили ее сумочку, следовательно…

— Сумочку нашли, только почему-то в полусотне шагов. Содержимое было вывалено на землю: косметика и все прочее валялось там, а также документы. Денег не было. Так что вполне возможно ограбление.

— Или имитация ограбления, чтобы вывести следствие на ложный след, — сказала Вера. — В таком случае жертва и нападавший могли быть знакомы.

Зачем она вообще выбрала эту работу? Правда, Миклашевский обманул, пообещав устроить выпускницу университета в пресс-центр ГУВД. Разумеется, у него были свои взгляды на ее будущее, а она просто попалась на его обещание. Неужели мечтала стать звездой телеэкрана? Нет, конечно. Может, и была тогда наивной дурочкой, но не настолько же. Потом стала работать следователем и даже была довольна, изображая из себя многоопытного и прозорливого детектива, раскрывающего опасные и запутанные преступления. Кстати, кое-что у нее получалась, и вроде даже не так уж плохо.

Домой приходила усталая. Бережной почти никогда не интересовался ее делами, а если и спрашивал, как прошел день, то просто из приличия — его никогда не интересовал ответ. А ей иногда хотелось поделиться — хотя бы частью проблем. Даже с Миклашевским было проще общаться: тот хоть понимал, что ей порой надо высказаться, причем близкому человеку, рассказать то, что постороннему знать не следует. Хотя разве полковник близкий? Так, коллега по работе, начальник к тому же. Правда, уже бывший начальник.

Сейчас у нее другое место работы, но усталости не меньше. И времени свободного по-прежнему нет. Теперь она работает рядом с домом, не тратит время на поездки в управление и обратно, но возвращается с работы так же поздно — в пустую квартиру, где ее никто не ждет. Бережной ее тоже не ждал. Приходил еще позже или вообще не приходил, а иногда сидел целый день дома, изучая дела, и это раздражало. Она возвращалась, должна была приготовить ужин. Хотя Евгений понимал, что на это нужно время, и предлагал пойти в какой-нибудь ресторанчик. Но у нее и на это не было сил. Придется ехать куда-то, стараться выглядеть соответственно месту… К тому же ресторанная пища тем и отличается от домашней, что, сколько ее ни съешь, через час все равно снова кушать захочется.

Да, работу она выбрала неудачно. И так же неудачно сходила замуж. Хотя кому повезло больше, еще неизвестно: она-то жива, а вот Бережного убили. Причем убивали долго и страшно. Стоит ли после этого пенять на судьбу?

Бережной был рядом, когда умерла мама. Он или кто-то из его знакомых позвонил кому-то, и приехали люди из конторы, оказывающей ритуальные услуги. Эти люди все сделали, а потом выставили счет, взглянув на который Вера удивилась — она думала, что сдерут гораздо больше. Но денег хватило. На жизнь, правда, оставалось совсем немного. Вера уже думала переводиться на заочную форму обучения и подыскивать себе работу, но тут Евгений сделал ей предложение. Они поженились, и вопрос о необходимости трудоустройства сам собой отпал.

Бережному удавалось где-то подработать. Он не говорил как, и Вера после нескольких безуспешных попыток разузнать, откуда муж берет деньги, перестала интересоваться. Вероятно, его способы зарабатывания на жизнь были не вполне законные или унизительные для человека с амбициями — вроде составления исковых заявлений для тех, кто не хотел тратиться на адвокатов. Кстати, не так уж много он и приносил. Впрочем, его мама иногда подбрасывала что-то. Эти деньги Женька называл подачками, но не запрещал жене принимать их. У него были странные отношения с матерью. Вероятно, сын не мог ей простить развода с отцом. Правда, тот не вспоминал о нем вовсе. И на свадьбе не появился, хотя его приглашали. Даже открытки не прислал.

А своего отца Вера не помнит. Он ушел из семьи, когда ей не было пяти. Помнит что-то смутное. Как-то в начале первого класса мама забрала ее из школы, и на улице они столкнулись с каким-то мужчиной. Дул пронзительный ветер. Вера ежилась в тонком стареньком пальтишке, а мама, отойдя в сторону, что-то говорила незнакомцу и показывала на Веру. Мужчина смотрел на Веру равнодушно и холодно. Потом уже, когда подходили к дому, мама сказала, что надо было у него денег на новое пальто попросить, раз алименты платить не хочет. Но произнесла это, обращаясь вроде как не к дочке. И сама же себе ответила: «Ничего, куплю тебе пальто. Хоть квартиру разменивать не стал, и то хорошо». Пальто новое было куплено. Вера помнила и пальто, и слова матери, а вот того мужчину не могла. Единственное, что четко сохранилось в памяти, — на отце была милицейская форма.

Других мужчин у мамы не было. По крайней мере, Вера их не знала. Мама никогда вслух не жалела о том, что в доме нет мужчины. Имела в виду, как позже поняла дочь, не мужчин вообще, а отца для Веры. А та переживала порой. Особенно когда некоторые девочки из класса хвастались подарками ко дню рождения: «Это мне мама подарила, а это папа…» Лишний подарок к празднику не помешал бы. Зато Вера знала, как пользоваться электродрелью и как заменить прокладку в кухонном смесителе.

Мама никогда не болела. Но в последний год жизни все жаловалась на боли в груди и считала, что у нее невралгия. А к врачу идти не хотела. В частной фирме, где женщина работала, зарплату выплачивали без ведомости, больничные листы, естественно, не оплачивались. Однажды вечером они ужинали вместе в комнате перед телевизором. Мама не могла оторваться от очередного сериала про честных и благородных ментов, которые в одиночку противостоят всем мерзостям окружающей жизни. Фильм закончился, начались новости, дикторы стали перечислять события уходящего дня. Мама убирала со стола посуду и вдруг произнесла, словно отвечая на вопрос, задаваемый ею себе самой постоянно:

— Я — не жертва.

И повторила, посмотрев на дочь:

— Я не жертва.

— Ты с кем разговариваешь? — удивилась Вера.

Но мама посмотрела на нее пристально, улыбнулась и понесла тарелки на кухню. Через несколько секунд раздался грохот разбившейся посуды. Вера выскочила из комнаты и увидела маму, лежащую возле груды черепков в коридоре.

Прибывший врач лишь подтвердил то, что Вера и сама поняла. А потом ей сообщили, что это был внезапный обширный инфаркт, к тому же уже не первый.

На экзамене по психологии Вере попался вопрос о типах темперамента. Рассказала все, что знала, и преподаватель, старая дама, была, похоже, довольна ее ответом, но спросила: «А исходя из личного опыта, что вы можете сказать, как еще можно классифицировать людей по их поведению?»

Вера ответила, почти не задумавшись:

— Мне кажется, их можно разделить на две группы: мучителей и жертв. Первая, по моему мнению, не так многочисленна, как вторая. Независимо от того, кто они — сангвиники, холерики или меланхолики, люди рвутся к власти или, наоборот, готовы терпеть всякую власть, даже деспотическую. Желающие властвовать готовы на все пойти ради карьеры. Хотя карьера или просто финансовое благополучие для них не самоцель — им важнее понимать, что они могут властвовать, командовать, безнаказанно унижать других. Кстати, многие из таких людей идут в школьные учителя, в милицию или в армию, там они могут хотя бы частично реализовать свое стремление к власти. С остальными хуже: не у всех из них получается сделать административную карьеру или достичь высот в бизнесе, и тогда те, кто не добился желаемого, начинают властвовать на том участке жизненного пространства, где нет их собственных мучителей, — становятся деспотами в семье. А если семьи нет? Если человека переполняет неиссякаемый потенциал ненависти к жизни, в которой он ничего не добился? А если на все это накладываются неудачи в сексуальной жизни? Тогда…