Карло Шефер - Кельтский круг Страница 13

— Я вижу, что произошло, но словно в черно-белом фильме, — произнес он вслух.

— Вот чего я совсем не понимаю — откуда у него оружие? Ему негде его достать. — Хафнер яростно дергал себя за волосы.

— Он и сам не знает, я уверен в этом. Возможно, просто стащил его у другого бомжа… Может, нашел в лесу, украл у охотника из Курпфальца, когда тот нализался и заснул…

— Не исключено.

Внезапно гаупткомиссар почувствовал, что его прошиб пот.

— Хафнер, никак ты?

— Он самый!

— Ну и ну, господин Хафнер, я ведь шел домой в одиночестве.

Только теперь Тойер очнулся и огляделся по сторонам. Они стояли на Бисмаркплац, городском транспортном узле, на границе Старого города, среди по-весеннему одетых скейтеров, разочарованных переселенцев, неуклюжих студентов, синьорин-нелегалок. Стояли близко, почти вплотную.

— Иногда я немного брожу по городу, прежде чем идти домой, — весело сообщил молодой комиссар. — А сегодня мне так и так требовалось заглянуть на Нойгассе, как вы приказали. И я увидел, как вы переходили на красный свет возле «Вулворта». Вот я и подумал — немедленно поставь пивную кружку и еще раз пожелай шефу доброй ночи.

— Доброй ночи, — сказал Тойер.

К ним подошел молодой панк в сопровождении слюнявой дворняги.

— Эй, мужики, за пятьдесят евро я прокачу вас обоих.

— Я все никак не могу привыкнуть к евро, — уныло сообщил Хафнер и машинально протянул руку к морде адского пса, дабы попрактиковаться в любви к животным. Только тут ему открылся смысл предложения, ужаснувшего его сильнее, чем шквальный огонь. Усы у него задрожали, словно его сотрясало девятибалльным землетрясением. — Этот гад принял нас за голубых…

Тойер со страхом ожидал, что его подчиненный растеряет последние остатки самообладания, которые, как ни удивительно, у него еще сохранялись. Но реакция Хафнера — вероятно, по причине гуманного отношения к животным — была весьма профессиональной: он лишь поднял в вечернее небо свой служебный жетон. Тойер с недоверием наблюдал за псом, заглянул в его глаза и, как всегда, разглядел лишь откровенную кровожадность.

— Голубые легавые? Круто! Ну, скажем, за шестьдесят евро.

— Мы не голубые, — с ненавистью процедил Хафнер. — Я нормальный, а мой шеф…

— …вообще никакой, — закончил фразу Тойер. Пес тем временем обнюхивал его ширинку. — Пойдем, Хафнер, выпьем по маленькой.

Они сидели в «Медоке», в тридцати метрах от нелепого места их встречи. Стильные стулья из твердого дерева, со спинкой и подлокотниками: хорошо еще, что спереди можно с грехом пополам втиснуться на сиденье. Плавно изогнутое дерево стиснуло мощные бедра гаупткомиссара. Он допивал вторую большую кружку пива, почти не отставая от Хафнера. А ведь сейчас по всей округе развернулись поиски Плазмы. Полиция прочесывала лес. Заглядывала под все мосты. Согласно показаниям свидетеля Тойера, обшаривала поле между Нойенгеймом и Доссенгеймом. В парке у старинного замка карманные фонарики коллег Тойера вызвали не одну ejakulatiopraecox — преждевременное семяизвержение, а он, руководитель расследования, сидел на узком стуле и ничего не делал, лишь тянул пиво из кружки. Вот он, чертов век плазмы.

Хафнер был счастлив. Тойер знал, что молодой комиссар его обожает, но лишь высокому поэтическому штилю, слогу миннезингеров доступно выразить, что значила для него возможность выпить пару кружек со своим могучим шефом. Иоганнес Тойер не был знаком с творчеством миннезингеров и не интересовался средневековой поэзией, поэтому он молчал. Но в конце концов не выдержал блаженной ухмылки Хафнера вкупе с множеством мелких лихорадочных глотков и сигарет «Ревал».

— Ну? Завтра напечатают? Ты с ними все четко обговорил?

— С кем? Ах, с газетчиками? Там был только один парень из спортивного отдела, но он обещал все сделать. Будем надеяться, что он не поместит нашу информацию в хоккейной таблице. — Хафнер часто выражал глубокое недоверие к прессе. Тойер догадывался, что комиссар позаимствовал его из американских фильмов. Он поморщился.

— Простите, шеф, я так и думал, что вы спросите об этом… В общем, я сказал, мол, известный всему городу чокнутый тип по кличке Плазма подозревается в убийстве.

Тойер удержался от комментариев по поводу формулировки и поспешил отмахнуться от продолжения, которое могло оказаться еще хуже.

— Ладно, Хафнер. Понимаете, у меня такое ощущение, что это дело так и так скоро завершится…

Усталый тамилец предложил господам букетики роз на выбор.

— На хрена они нам? Разве я похож на голубого? Вали отсюда! Извините, шеф, я вас перебил…

— Да-да, по всему видать, что это Плазма. И теперь он почуял неладное и прячется. Завтра или чуть позже его разыщут, и он попадет за решетку. Я не люблю такие дела. До чего это скучно и мелко — загнать бедолагу, словно зайца, какое бы тяжкое преступление за ним ни числилось. Впрочем, это лишь мое подстрочное примечание ко всей истории. Нет, наш мир выбился из колеи.

— Иногда мне жалко, что вы все еще обращаетесь к нам то на «вы», то на «ты».

Хафнер, казалось, вот-вот разревется. Он радовался неформальному общению с шефом, боялся его рассердить. Что за страсти впустую кипели в его истерзанной душе, испаряясь в алкогольном угаре?

Ожил мобильный телефон Тойера.

— Что там?

— Штерн говорит, господин Тойер…

— Ах, любезный друг, приходите в «Медок» или ступайте домой к жене, ведь уже…

— Нет-нет, Лейдиг только что сообщил: жена Рейстера, вернее, бывшая жена, то есть вдова, рассказала ему, что у ее мужа было такое дурацкое кольцо для ключей, брелок в виде Большой бочки.[13]

Хафнер доверчиво приблизил ухо к задней стенке мобильника. Теперь двух полицейских и впрямь можно было принять за любовную парочку. Тойер, отнюдь не в восторге от такого положения дел, вновь перебил звонившего:

— Даже если он вытянул карлика Перкео[14] до нормального роста, я не вижу…

— Я пересмотрел материалы. У убитого не было при себе никакого ключа.

— Пускай сменят замок, завтра же, — вполголоса прорычал Хафнер.

— А сейчас прямо ко мне поступил звонок, так как остальные сотрудники криминальной полиции… ладно, это неважно… ночной бегун…

— Нагой бегун, — с горечью вздохнул Хафнер, — голым бегает, негодяй! Все с ума посходили в этой стране.

— …нашел ключ с брелоком в виде Большой бочки в лесу возле Тингштетте.

— И бегун из-за этого тут же позвонил в полицию? — удивился Тойер.

— Ключ-то весь в крови.

— Счет! — заорал Тойер. — И два эспрессо, двойных. Штерн, ты можешь забрать нас с Хафнером из «Медока»? Да, и сообщи обо всем Лейдигу, тот наверняка дома.

— Он уже в дороге, но я могу ему перезвонить и направить в другое место. Значит, вы в «Медоке»? А где этот «Медок»? Минутку, тут новый звонок… — Тойер слышал негромкий голос Штерна, но ничего не разобрал. Тем временем принесли кофе, гаупткомиссар выпил свою чашку залпом, обжегся, но с почти виртуозной ловкостью не дал Хафнеру сдобрить свой кофе граппой.

— Ни хрена себе! — Голос Штерна внезапно сделался пронзительным. — Кабинет глазного врача, доктора Танненбаха, на Рорбахерштрассе, 70. Его ассистентка что-то забыла и вернулась в кабинет, а там доктор убитый. Выстрелом в лицо.

Хафнер вопросительно глядел на него.

— Второе убийство по той же схеме, — тихо пробормотал Тойер. — Получается серия. Паршивое дело. Серия, понимаешь?

Он испугался.

8

Синие проблесковые маячки прорезали ночь. Тойер и его помощники торопливо взбегали по лестнице. План эвакуации дома, попавшийся гаупткомиссару на глаза, показался ему мучительно бессмысленным. Сыщик остановился, чтобы перевести дух и осмыслить абсурдность всей ситуации. Почему именно глазной врач стал очередной жертвой? Полная нелепость, к которой добавлялась еще и кромешная тьма. Хафнер с пьяным сопением протопал мимо него вверх по лестнице.

— Просто свинство! Куда это годится, чтобы врач жил на четвертом этаже? — буркнул он на ходу.

— Танненбах был окулистом, а не ортопедом, — желчно напомнил Лейдиг. — Кроме того, тут есть лифт.

В квартире уже работали эксперты по фиксации следов; в приемной женщина в полицейской форме пыталась успокоить рыдавшую ассистентку.

— Спросите у нее: как могло случиться, что пациент явился к врачу в ее отсутствие? — вполголоса сказал Тойер. — Так ведь не полагается…

— Она уже объяснила нам, — ответила сотрудница полиции и рассеянно погладила по голове плачущую. — По ее словам, врач был очень добрым человеком. Последних пациентов он часто принимал сам, так как она ухаживает за матерью.

— Да, да, он был добрым, — рыдала ассистентка. — И к своим пациентам всегда относился внимательно и уделял им достаточно времени, не гнался за количеством!