Сергей Высоцкий - Выстрел в Орельей Гриве Страница 13

«Ох и жук же ты, Корней!» — мелькнула у Бугаева мысль.

— Зайдемте к художнику!

— А чай? — круто переходя от ехидства к умильности, сказал старик. — Я хотел напоить вас чайком с малиновым вареньицем. Я хоть и бедный пенсионер, но вареньице всегда имею…

— В следующий раз, Корней Корнеич, — остановил его Бугаев. — Пошли к художнику.

Они долго звонили у дверей — никто не отзывался.

— Наверное, загостился, — сказал Бугаев и распрощался с Гусельниковым. Внизу он заглянул в почтовый ящик четырнадцатой квартиры. Было видно, что уже несколько дней оттуда не вынимали газеты.

Выйдя из дома, Бугаев помчался в домоуправление.

Управдом, худенький старичок в морской шинели и фуражке, видать из отставников, запирал дверь своего кабинета. Вид у него был встревоженный.

— Вы ко мне? — спросил он Бугаева и, не дожидаясь ответа, сказал: — Позже, позже. Я очень занят.

— Мне на два слова, — попросил Бугаев и вытащил из кармана служебное удостоверение. — Я из уголовного розыска.

— Что? — искренне удивился старичок. — Вы уже здесь? Я ведь только что трубку повесил… Это вы товарищ Сазонкин?

Сазонкин был старшим инспектором уголовного розыска районного управления.

«Запахло жареным», — подумал Бугаев и сказал:

— Я капитан Бугаев. Так получилось, что мы не сговорились…

Старик посмотрел на него подозрительно и теперь уже сам протянул руку за удостоверением. Прочитал его внимательно, сверил фотокарточку с оригиналом и только тогда вернул.

— Товарищ Сазонкин просил взять понятых и ждать его у четырнадцатой квартиры. Вы тоже по поводу Тельмана Николаевича Алексеева?

Бугаев кивнул:

— Да, я хотел кое-что уточнить. Он ведь художник?

По дороге управдом позвал за собой молоденькую паспортистку. Они поднялись на второй этаж, туда, где Бугаев только что расстался с Гусельниковым. Управдом с сомнением посмотрел на дверь его квартиры и тихо сказал:

— Этого в понятые брать нельзя. Убогий. — Он покрутил пальцем у виска и вздохнул. — Подождем. Сейчас должен товарищ Сазонкин прибыть.

Бугаев хотел было порасспросить управдома, но в это время хлопнула дверь парадной, послышались энергичные шаги, и на лестнице показался Сазонкин. Он совсем не удивился, увидев Бугаева, деловито поздоровался со всеми за руку и спросил управдома:

— Алексей Алексеевич, а слесарь?

— Должен в тринадцать ноль-ноль прибыть, — сказал управдом и посмотрел на часы. — Еще две минуты…

«Морская косточка, — подумал Бугаев. — Симпатяга дед».

И действительно, внизу снова хлопнула дверь. Пришел молоденький паренек с чемоданчиком. Удивленно посмотрел на целую толпу собравшихся перед дверьми квартиры. Спросил:

— Чего делать-то, Алексей Алексеевич?

— Что товарищ скажет, — кивнул управдом на Сазонкина.

9

Когда Корнилов, вызванный звонком Бугаева, приехал на Петроградскую, дверь в квартиру художника была уже открыта. Подполковника встретил сотрудник районного управления внутренних дел Сазонкин, провел в комнату. На огромной тахте восседали старик и молодая женщина, а Бугаев стоял у маленького письменного стола и листал какой-то толстый альбом. Первое, что бросилось в глаза Корнилову в этой огромной светлой комнате, — большое неоконченное полотно на мольберте. Как раз напротив дверей. Безбрежная белая равнина, сливающаяся на горизонте с белесым холодным небом. Слева два утонувших в сугробах домика, кусты сирени с прихваченными морозом зелеными листочками и небольшой дубок поодаль, ярко-желтый, словно вызов холодам и метели. А среди снегов — крошечная фигурка человека, уходящего вдаль, к горизонту, по еще не обозначенной художником дороге. От картины веяло холодом.

— Товарищ подполковник, смотрите, — Бугаев протянул Корнилову две фотографии — ту, что была сделана с мертвого лыжника, и другую, видимо найденную в альбоме. Но подполковник и так все понял: на стене среди других картин висел, наверно, автопортрет художника. Корнилов сразу узнал в изображенном на нем человеке убитого лыжника. Узнал по чуть утолщенному переносью и косой морщинке, перечеркнувшей лоб, будто глубокий шрам. Художник смотрел пристально, с вызовом. На втором плане, за его спиной, в хрустальной вазе стояло несколько веток спелой рябины. Картина была яркая, какая-то торжественная, насыщенных тонов. Широкие, рельефные мазки.

— Значит, правильно предположил Юрий Евгеньевич. Убитый — художник?

Бугаев кивнул:

— Тельман Алексеев! Странное имя, да?

— Странное. А как нашли адрес?

— Да вот так совпало, товарищ подполковник, — развел руками Бугаев. — Я ведь сюда, в квартиру напротив, привез вашего психа. — Корнилов посмотрел на Бугаева сердито, тот осекся и оглянулся на прислушивающихся к разговору понятых. — Гусельников стал рассказывать про соседа-художника. А я же вчера весь этот район перепахал. Автобусный билетик-то! Ну вот и поинтересовался. Пошел искать управдома, а он уже из районного управления гостей ждет. Встретились с товарищем Сазонкиным у дверей.

Сазонкин кивнул:

— Мы, товарищ подполковник, получив задание, выяснили в союзе адреса всех художников, проживающих в нашем районе. Стали обзванивать. К тем, у кого телефона нет, просили домоуправов заглянуть. А я с Алексеем Алексеевичем Талызиным разговаривал, просил справиться, дома ли художник Алексеев.

Подтянутый старик, сидевший на диване, слушал внимательно, кивал головой.

— Он позвонил в квартиру, в почтовый ящик заглянул — почту несколько дней не вынимали… Я и решил проверить.

— Молодчина, майор, — сказал Игорь Васильевич. — Позвоню Рудакову, попрошу, чтоб отметил вас. (Рудаков был начальником райуправления.) Корнилов снова подошел к неоконченному зимнему пейзажу, остановился перед ним, и ему невольно вспомнились заснеженные поля и темный, холодный лес вокруг одинокой деревеньки Владычкино. И представилось, что маленькая фигурка, затерявшаяся в белой замети, это и есть сам художник, идущий навстречу выстрелу. «Куда же шел этот Тельман? К кому? Нет, не случайно оказался он около Орельей Гривы… Кстати, какое красивое название: Орелья Грива! Орлы, кони. Почему эта маленькая горка так называется? Эх, не в этом дело!» Корнилов вздохнул и полез в карман за сигаретами. Но их там не оказалось. Наверное, второпях забыл в кабинете.

— Зачем понадобилось леснику стрелять в художника? — сказал он тихо.

— Вы уверены, что убийца — лесник Зотов? — спросил Бугаев, продолжая внимательно рассматривать бумаги, вынутые из письменного стола.

— Я не исключаю, что убийца — лесник. — Корнилов посмотрел на часы. Было без пятнадцати пять. — Думаю, что скоро мы будем все знать точно. Лесник ли стрелял или кто-то посторонний. Посторонний, но скорее всего известный Зотову. Ведь, судя по лыжне, не мог убийца миновать кордон лесника. Ладно, подождем! Белозеров, наверное, уже закончил свои поиски…

Он отошел от мольберта и стал внимательно рассматривать картины, развешанные на стене. В основном это были деревенские пейзажи, несколько женских портретов. Портреты не понравились Корнилову — они оставляли впечатление какой-то застылости, статичности. У всех людей были неживые, белесые глаза. А пейзажи радовали. Светлые, лиричные. «У них и краски будто бы горячие». Ему показалось: приложи ладонь — ощутишь тепло нагретых солнцем трав, бревенчатых домиков.

Одна из стен этой большой комнаты, служившей, очевидно, и мастерской и жилищем художника, была увешана иконами, старинными прялками, потрескавшимися изразцами с причудливыми рисунками.

Бугаев закончил разбирать бумаги в столе.

— Не густо, товарищ подполковник. — Он протянул Корнилову диплом об окончании института имени Репина, маленькую книжечку Союза художников. На фотографии Алексеев был совсем молодым, с длинной челкой — совсем не похож на того, что глядел с портрета.

— А документы, письма?

Бугаев покачал головой:

— Сейчас возьмусь за шкаф.

Небольшой, красного дерева, старинный книжный шкаф с бронзовыми завитушками стоял в углу рядом с диваном.

— Он что же, один жил? — спросил Корнилов у Сазонкина.

Тот посмотрел на управдома и сказал:

— Алексей Алексеевич, вы-то уж, наверное, знаете…

— Что, что? — растерянно переспросил старик, поднимаясь с дивана. Он, видать, задумался и не расслышал вопроса.

— У Алексеева есть семья? Жена, дети?

— Да, есть. Жена. — Управдом посмотрел на Корнилова виновато. — Я не помню ее имени. Она у него переводчица, сейчас за границей. Мне Тельман Николаевич рассказывал. В Финляндию уехала. А детей у них нет. Живут вдвоем.

— Надо ведь сообщить жене? — нерешительно произнес Сазонкин.

— Надо, — вздохнув, ответил Корнилов. — Возьмите это на себя. Узнайте, где она работает, переговорите с руководством. Вы с товарищем Сазонкиным продолжайте осмотр, — обратился он к Бугаеву. — Оформите протокол, а я поехал. Узнаю, как дела у Бел Озерова. — Он попрощался с понятыми, тихо сидевшими на диване, и пошел было уже к дверям, но вернулся: — Семен, если найдешь письма или документы какие, сразу звони.