Виталий Гладкий - Подозреваются в убийстве Страница 13

11

Капитан Чокин в хорошем настроении. Пока Калашников что-то торопливо пишет, он, легко и мягко ступая, снует по кабинету, мурлыча под нос очередной шлягер сезона.

– Чему радуешься? – мельком взглянув на него, спросил Калашников. – Никак в "Спортлото" выиграл?

Чокин был заядлым любителем популярной игры, за что ему часто влетало от супруги, поскольку его увлечение приносило одни убытки. Но Чокин отличался завидным упорством, и, утаив с получки очередной червонец, бегал по кабинетам с единственным вопросом: "Число! Быстро!". Однажды все сговорились и ответили: "Тринадцать", после чего Чокин пропустил три или четыре розыгрыша, посчитав такое единодушие дурным предзнаменованием. Но вскоре шутка сослуживцев стала ему известна, он снова приободрился и принялся наверстывать упущенное.

– Пока нет. Но – терпение, терпение… Да, ты слышал новость?

– Что там?

– Мальцевский детдом знаешь?

– Кажется, километрах в пятидесяти от города.

– Точно. Три дня назад кто-то передал через пацанов-дежурных фанерный ящичек с надписью: "Директору детдома. Лично руки". Принесли, открыли – и остолбенели: ящик доверху набит деньгами! Директора едва кондрашка не хватила – выгнал всех из кабинета, забаррикадировался, начал звонить в милицию. Приехали, посчитали – двадцать три тысячи рубликов! И на донышке записка: "Прошу принять на нужды детского дома". Без подписи. Представляешь?

– С трудом. Что-то не припоминаю подобного. Странный подарочек, я бы сказал.

– Вот-вот. Так все и подумали. Решили проверить – может, где кассу "взяли" или что-нибудь в этом роде. Купюры крупные, новенькие, установить не трудно. Увы, все чисто.

– Ну что же, хорошо… – Калашников положил исписанный лист в папку. – Чем порадуешь?

– Есть материалы по Рябцеву. Ну и фрукт, я тебе доложу!

– Давай, – нетерпеливо протянул к себе бумаги Калашников. – Так… Так… – читал через строку, схватывал смысл. – Отлично! Вот теперь есть хороший повод снова посвиданьичать с ним.

– Ты-то как догадался?

– Скажу – все равно не поверишь. Наверное, интуиция.

– Завидую. А тут бегаешь, бегаешь, высунув язык, и в результате получаешь очередную головомойку.

– Ладно, не прибедняйся…

Рябцев, казалось, похудел еще больше. Морщинистое лицо выражало усталость и апатию. Калашников вызвал его в конце рабочего дня. Спросив разрешения, Рябцев курил практически без передышки. Пришлось распахнуть окно, чтобы не угореть: кабинет следователя не отличался большими размерами.

– …Иннокентий Сергеевич, какой вам смысл отрицать общеизвестные факты?

– Я не отрицаю. Распределением денег занималась лично Басаргина.

– Через вас.

– Пусть так. Я – подчиненный. Существует такое понятие, как субординация.

– И что же, вы никогда не интересовались происхождением тех сумм, которые вручала вам Басаргина?

– Нет.

– Удобная позиция, ничего не скажешь.

– Мне разъяснили, что это премиальный фонд. Деньги я выдавал согласно ведомости, под личную подпись.

– Где эти ведомости?

– Возвращал Басаргиной.

– Короче говоря, все замыкается на ней. У вас не возникает ощущения, что исчезновение Басаргиной может быть следствием ее монополии на возможность держать в руках чужие тайны?

– У меня сейчас возникает только чувство голода, так как я не успел сегодня за работой пообедать, – с вызовом ответил Рябцев.

– И, между прочим, – спокойно продолжал следователь, не обращая внимания на выпад Рябцева, – вы один из тех, кому исчезновение Басаргиной весьма выгодно, потому что ей были достаточно хорошо известны некоторые тайные факты вашей биографии, скрыть которые вы хотели любой ценой.

– На что вы намекаете? – пожелтел от сдерживаемой злости Рябцев.

– Я уже не намекаю. – Калашников раскрыл папку. – Во-первых, Басаргина вас здорово выручила в связи с той неприятной историей, которая случилась с вами в позапрошлом году в мае месяце на юге, в Анапе. Напомнить? Пожалуйста. Вот копия милицейского протокола. Я прочту некоторые выдержки. "…На повороте Рябцев И. С. не справился с управлением личной автомашины марки "Москвич", номер… модель… вследствие чего сбил киоск "Союзпечать"… Пострадавших нет. Попытался скрыться, но был задержан постовым ГАИ… Направлен на медицинское освидетельствование, которым установлено, что гр. Рябцев И. С. был за рулем в нетрезвом состоянии… При осмотре багажника автомашины были обнаружены три канистры емкостью по двадцать литров каждая. В двух из них была пшеничная водка, в одной – ликер…". Соответствующие материалы поступили по почте на завод, где, пользуясь дружескими отношениями с секретаршей директора Сахниной, Басаргина изъяла их и срочно вылетела в Анапу. Ее стараниями вы отделались легким испугом и денежным штрафом. На заводе про этот случай никто, кроме Басаргиной и секретарши, не узнал.

– Всего-то? – Рябцев не скрывал иронии. – Дела давно минувших дней… Как вы отметили, наказание я понес. Пусть благодаря Басаргиной, но какое отношение все это имеет к ее исчезновению?

– Во-вторых, – Калашников казался чересчур спокойным; для тех, кто хорошо его знал, это был явный признак гнева, – в том же году, осенью, вы имели неосторожность конфликтовать с Басаргиной, за что тут же поплатились. Здесь показания Сахниной и охранника Панкратова, который задержал двадцатого ноября вашу машину на проходной завода и изъял из емкости, вмонтированной под сиденьями салона, около тридцати литров спирта. Чем все это могло для вас закончиться, не стоит и говорить… Но по "удивительному" стечению обстоятельств в это время рядом оказалась Басаргина. На ваше счастье, вы вовремя смекнули, что за этим кроется. И конфликт, если можно так определить самую заурядную кражу государственного имущества, тут же был улажен – опять стараниями Басаргиной. И снова не стал достоянием гласности…

Рябцев обладал незаурядной выдержкой: он сидел спокойно, чуть сдвинув кустистые рыжие брови, с таким видом, словно то, о чем говорил Калашников, его не касалось.

– И снова все замыкается на Басаргиной. Главный свидетель отсутствует. Беспокоиться особо нечего. Не так ли? Но у нас есть еще кое-что свеженькое, о чем, кстати, знала и Басаргина. И здесь, представьте себе, свидетель в наличии. Вот показания бармена Шигина, которого вы регулярно снабжали ворованной на заводе водкой, и уборщицы Генчик, которая не раз наблюдала (надеюсь, вы ей простите чисто женское любопытство?) за тем, как вы передавали бармену полные канистры спиртного и получали свой "гонорар". Думаю, остальные материалы демонстрировать нет нужды. Всему свое время. Так я слушаю вас…

– Что говорить? – передернул плечами Рябцев. – Если виноват, значит, придется держать ответ.

– Если виноват… Прозрачный намек… Ладно, пусть так. Но я не зря изложил вам все это. Басаргина имела на руках неопровержимые доказательства чересчур вольного обращения с государственным добром своего заместителя, доказательства, которые могли привести его на скамью подсудимых. Напрашивается вывод, Иннокентий Сергеевич…

– Повторяю, к исчезновению Басаргиной я не имею никакого отношения.

Рябцев непоколебим; разве что тверже стали черты лица и глаза приобрели матовый блеск, словно подернулись дымкой.

– Значит, не имеете? Тогда объясните, какая причина привела вас поздним вечером четырнадцатого числа в квартиру Басаргиной? В тот самый вечер, после которого ее уже никто не видел.

Рябцев чуть вздрогнул. Кадык на дряблой шее судорожно метнулся вверх. Он торопливо сунул руку в карман, вынул портсигар и принялся раскуривать очередную сигарету…

– Ужин сам подогреешь? – жена что-то шила на машинке. – А то я сейчас…

– Не нужно. Работай…

Калашников осторожно приоткрыл дверь в детскую, заглянул – сын спал, обняв игрушечного медвежонка.

"Парню девятый год, а до сих пор игрушки в голове, – раздраженно думал, зажигая газовую плиту. – Да и что тут удивительного: отец с утра до ночи на работе, а мать… Женщина есть женщина. Вот и вырастают инфантильными эгоистами, потребителями. Продукт эпохи… В его годы я уже отцу плотничать помогал, не до цацек было…" За чаем пришло успокоение – сказывалась усталость. Жена зашла на кухню неслышно. Стала возле двери, прислонившись к стене.

– Что так мало съел? – спросила.

– Не хочется, – не поднимая головы, коротко бросил Калашников.

– Что с тобой творится, Витя? – голос жены подрагивал от скрытого напряжения.

– Устал.

– Раньше ты тоже уставал, но это не отражалось на наших отношениях. А сейчас я тебя не узнаю. Такое впечатление, что я стала неодушевленным предметом.

– Ты ищешь причину для ссоры? – Калашников поднялся, обнял ее. – Будет тебе… Я действительно очень устал…

Слова прозвучали фальшиво, и оба это почувствовали; жена коротко вздохнула и ушла в спальню, смолчала. Калашников виновато посмотрел ей вслед и принялся шарить по шкафчикам, разыскивая сигареты. Нашел полусмятую пачку, закурил, задумался, глядя на сизые завитки дыма, которые уплывали в приоткрытую форточку. Из головы не выходил образ Юлии, и чтобы как-то избавиться от этого, Калашников попробовал переключиться на анализ допроса Осташного.