Эля Хакимова - Пепел Снежной Королевы Страница 13

Загрузив посуду в моечную машину, она, уставшая, сытая и чрезвычайно довольная, посмотрела в свое отражение в черном глянце окна. Ветки деревьев деликатно постукивали по стеклу с той стороны. Тонк-тонк-дзинь. Северо-западный ветер усиливался. На море, вероятно, шторм. Зима.

Ночью гость опять рыскал по дому. Все так же, тяжко вздыхая, он присел на краешек кровати Куки. Полная луна светила в окна, на которых она забыла задернуть шторы.

Сначала Куки не разбирала его бормотание, но он все повторял и повторял одно и то же, пока она, наконец, не узнала:

И сон, и смерть, два близнеца крылатых.Летят они так быстро, так неслышно.Но сон – есть смерть.Заснув, я осознал, что значит смерть.И голову склонив, в могилу, как сегодня на постель.Во смерти как во сне, я вижу сны.Спи, отдыхай, как море после шторма [9].

Глава 12

Хамфри Колхоун мирно почивал, когда в его спальню ворвался Юбер со шпагой в одной руке и подсвечником в другой. Зрелище он собой представлял довольно грозное и едва не до смерти испугал секретаря.

Откинув покрывало при помощи длинной, скупо посверкивавшей рапиры, Крысолов приставил ее к груди мистера Колхоуна:

– Говорите, сударь, если вам дорога ваша ничтожная жизнь, – приказал Юбер.

– Господи, на помощь! Что вы делаете, – в страхе вскричал секретарь, не понимая, что с ним происходит, – г-г-господин Юбер?..

Означенный господин чуть сильнее надавил кончиком клинка на грудь, покрытую несвежей ночной рубашкой. Это возымело немедленный эффект, и в наступившей тишине стали слышны лишь хриплые звуки дыхания Колхоуна.

– Теперь я буду задавать вопросы, а вы будете на них отвечать с искренностью, как на исповеди. Вы ведь, если не ошибаюсь, католик? Прекрасно, я не ошибаюсь. Итак, – Юбер поставил подсвечник на столик, все еще не убирая оружия, – кто посещал милорда в последние дни?

– Приказано было никого не допускать к его сиятельству, – запинаясь, произнес срывающимся голосом секретарь. – Всеми делами занимается управляющий…

– Не испытывайте мое терпение, это в ваших же интересах, – холодно порекомендовал Юбер.

– Был, был лорд Корки, но его сиятельство сам приказал его проводить, как только он приедет…

– Его приезд ожидался, насколько я понимаю?

– Совершенно верно, – поспешно заверил секретарь. – Милорд совершает регулярные выплаты и поручает некоторые конфиденциальные… вы понимаете.

– Понимаю. В последний раз… – поощрив продолжить секретаря, Юбер убрал оружие и стал в задумчивости ходить по комнате.

– Вчера, вернее уже позавчера. Никаких писем. Только деньги, пятьдесят гиней. Смею полагать, этому бастарду сильно отозвалось значительное снижение содержания, щедро выплачиваемого милордом вот уже столь…

– Что там с книгой? – прервал злорадное похихикивание секретаря Юбер.

– Книгой? – растерялся перебитый на полуслове секретарь. – Ах, это! Действительно леди Фрэнсис просила у его сиятельства книгу. Кажется Ги… Ге…

– Гитхель, – подсказал морщившему лоб в напрасных попытках оживить в памяти название книги мистеру Колхоуну Крысолов. – Вы знаете, о чем она?

– Нет. Но, – секретарь, доверительно понизив голос, продолжил: – Она из того шкафа, где хранятся книги, которым место на костре, как и тем, кто писал их. По чести говоря, как и тем, кто их читает.

– Вы имеете в виду, что церковь не поощряет вещи, описанные в ней?

– Церковь проклинает их, – перекрестившись, поправил секретарь. – Колдовство, ведовство, алхимия… Странно, что леди не соизволила сама за ней прийти, она ведь была совсем рядом, как раз когда еще пара девчонок померли, кстати, тоже по причинам, от которых серой разит за три мили… Был еще страшный снегопад, самая пора для королевы Брэнны, как говорят местные крестьяне, укрыться от которого в замке было бы…

– Понятно. Что еще вам известно о лорде Корки?

– Ничего. Ничего особенного. Останавливается в гостинице. Еще бы, милорд его на дух не переносит! Каждые три месяца забирает деньги и письма.

– Каждые… – насторожился Юбер. – Даты?

– Все в книгах. Аккуратнейшим образом заносится и отдается под отчет управляющему, можете у него спросить.

– Что еще?

– Есть один неблагонадежный человек. Худой человек. С ним Корки видится всякий раз, как бывает здесь. Я обычно на следующий день езжу в деревню, принимаю налог от фермеров, там и контора у меня…

– Имя!

– Олаф Лимерик.

– Хм… старый добрый знакомый…

– Эх, господин, напрасно мы не остановились в харчевне, – с укоризной пенял мистер Ролли своему хозяину. – В славный город Эдинбург въезжать вечером самое распоследнее дело.

– Попридержи язык, Ролли, а не то, видит Бог, я закончу дело, которому помешал совсем недавно. – Корки был раздражен и сердит на слугу, который не закрывал рот всю дорогу в город.

– Дорогой сэр, – с сердцем продолжал свое Ролли, – сколько я для вас сделал, сколько выстрадал, и что в ответ? Это благодарность за долгие годы служения…

– Заткнешься ты наконец? – уже не шутя прикрикнул Корки.

Недолгое путешествие в столицу стало серьезным испытанием для молодого господина. Ролли непрестанно жаловался на суровую судьбу в лице диких варваров-лакеев и с душераздирающими стонами баюкал свою обожженную руку. При этом о причинах такого жестокого наказания он не поминал ни словом.

Перед самыми городскими стенами путешественники услышали барабанный бой. Таким способом по приказу магистрата люди в тавернах и харчевнях оповещались, что наступило десять часов вечера и всем добрым горожанам пора расходиться по домам.

– Ну вот, что я говорил, – печально констатировал Ролли, не рискуя все же переходить от жалоб на судьбу к обвинениям упрямого господина, хранившего угрожающее молчание.

Между тем, въехав в городские ворота, они по Голлоуэйту уже приближались к Хай-Стрит, на которой находилась квартира Корки.

Строго говоря, квартира ему не принадлежала, более того, она не принадлежала и леди Фрэнсис, с чьего молчаливого согласия Корки занимал апартаменты на одной из самых красивых улиц столицы.

Но владельцы (двоюродный брат и дядя матушки, предпочитавшие проводить время в поместьях или Лондоне) в них так редко появлялись, что Корки чувствовал себя здесь почти полновластным хозяином. Насколько это было возможно.

Эдинбург с опустевшим теперь Холируд Пэлис, с многоэтажными домами, скученными в ограниченном крепостными стенами пространстве, был довольно унылым местом.

В городе запрещались зрелища, спектакли, танцы, быстрая ходьба и праздное глазение из окон. Однако, несмотря на то что и пьянство было запрещено также, карета с приезжими в этот поздний час с трудом продвигалась среди разных компаний, торопливо, но не очень твердо разбредавшихся по домам.

Остановившись в самом узком месте улицы, Корки и мистер Ролли выбрались из кареты, продолжив путь среди пестрой толпы уже пешком.

Мистер Ролли, прижимая к себе неизменный узелок, с сундуком, притороченным к спине, все еще ворчал себе под нос, перечисляя многочисленные беды и несправедливости, щедро изливавшиеся на его несчастную голову в течение жизни.

– Берегись воды! – весело прокричала сверху служанка.

– Придержи руки, – поспешил ответить Ролли, торопливо отбегая в сторону от опасного окна, из которого не замедлил низвергнуться вниз на камни мостовой поток нечистот, скопившихся в доме за последние сутки.

К счастью, наши путешественники уже подошли к нужному зданию и, с облегчением вздохнув, стали подниматься на свой этаж. С улицы слышалась отменная брань, которой нерасторопные награждали жителей домов, выливавших на головы гуляк содержимое ночных горшков.

Еще бы не поупражняться в ругани, если учесть немалую стоимость громадных и дорогих париков, в первую очередь страдавших от этих дурных осадков.

Шотландские города больше походили на французские, чем на просторные английские поселения с широко раскинувшимися предместьями. В тех предместьях проживали в собственных домах при садах и парках благородные господа и зажиточные дельцы.

Тогда как в Шотландии джентльмену зачастую опасно было проводить ночь вне защиты городских стен. Эдинбург был типичным примером города французского типа, который держался своих границ. Ради большей безопасности и удобства обороны он рос ввысь, а не в ширину.

Корки скучал по тонким в обхождении европейским дворянам, многочисленным увеселениям и замысловатым новинкам последней моды блистательного Парижа. Вот уж где знали толк в хороших винах, прекрасных женщинах и ювелирной многогранности благородного искусства фехтования.

Справедливости ради требовалось признать, что, где бы он ни жил, его смутное происхождение внушало презрение истинным аристократам. Это заставляло Корки особенно трепетно относиться к вопросам чести и ни на секунду не забывать о пропасти, отделявшей его от всех остальных представителей круга, в котором он вращался.