Джон Гоуди - Опасные пассажиры поезда 123 Страница 13

— Нет, я был как раз на другой стороне. С теми, кто его прикончил.

— Помилуйте, я вовсе не думаю, что вы были на стороне красных, — заторопился Лонгмэн.

— Я на стороне тех, кто мне платит.

— Какая же все-таки волнующая, славная жизнь! — воскликнул Лонгмэн. — А что заставило вас бросить все это?

— Рынок сузился. Нет работы. А пособий по безработице там не платят.

— И как же устраиваются на такую работу?

— А как вы устроились машинистом в метро?

— Ну, это совсем другое. Обычная работа, надо же на жизнь зарабатывать.

— И я пошел в солдаты по той же причине. Пива не хотите?

После этого прогулка и пиво стали еженедельным обычаем. Поначалу Лонгмэн не мог взять в толк, зачем такой человек, как Райдер, возится с ним, но в конце концов он понял: как и он сам, как и многие в этом городе, Райдер был одинок. Так что на час или два в неделю они скрашивали одиночество друг друга; но общение их, после тех первых откровений, вновь стало совершенно нейтральным.

А потом, в один день, все изменилось.

Началось все довольно невинно — с газетного заголовка. Они увидели его в газете, лежавшей на стойке бара, куда они зашли выпить по традиционной кружке пива: ПЕРЕСТРЕЛКА В МЕТРО, ДВОЕ УБИТЫХ.

Двое грабителей попытались обчистить билетную кассу на станции в Бронксе. Коп, дежуривший на станции, вытащил пушку и пристрелил обоих. На газетном фото — два покойника на грязном полу станции; кассир высунулся из окошечка и разглядывает их.

— Торчки, — тоном знатока сказал Лонгмэн. — Никто больше не полезет за мелочью в билетную кассу. Дело того не стоит.

Райдер без всякого интереса кивнул. На этом все могло бы и закончиться, часто думал потом Лонгмэн, если бы его не понесло дальше и он бы не поделился с Райдером своими самыми сокровенными фантазиями.

— Уж если я бы хотел совершить преступление в метро, с кассой я бы точно не стал мелочиться.

— А что бы вы сделали?

— Например, захватил бы поезд, — брякнул Лонгмэн.

— Поезд метро? А что с ним потом делать?

— За него можно потребовать выкуп.

— Будь это мой поезд, я бы сказал вам: да заберите его себе на здоровье! — усмехнулся Райдер.

— Я не собираюсь требовать выкуп за сам поезд, — пояснил Лонгмэн. — Пассажиры. Заложники. Ясно?

— Как-то это слишком сложно, — покачал головой Райдер. — Не думаю, что это сработает.

— О, это может отлично сработать. Я время от времени подумываю над этим. Так просто, смеха ради.

Смех, правда, был невеселым. Это было его местью Системе, игрой, в которую он играл, когда обида подкатывала к горлу. Никогда он не думал, что совершит что-нибудь подобное в действительности.

Райдер поставил стакан с пивом на стойку, обернулся к Райдеру и посмотрел на него в упор.

— Почему вы уволились из метро? — спросил он ровным голосом. Командирским, как теперь уже понимал Лонгмэн.

Такого вопроса Лонгмэн совершенно не ожидал. Максимум, чего он мог ждать — это проявления вежливого интереса. Застигнутый врасплох, он, не успев сориентироваться, выпалил правду:

— Я не увольнялся. Меня вышибли с работы.

Райдер молча смотрел ему в глаза, ожидая продолжения.

— Я был невиновен, — пробормотал Лонгмэн. — Конечно, надо было бороться за свои права, но я…

— Невиновен в чем?

— В нарушении, само собой.

— Каком нарушении? В чем вас обвиняли?

— Меня ни в чем не обвиняли. Это был просто наговор, но они все равно меня выперли. Вы прямо как прокурор.

— Простите, — сказал Райдер.

— Да нет, черт, я могу рассказать. Меня подставили. Клювам нужна была жертва…

— Клювам?

— Это специальные инспектора, сыщики. Они шныряют вокруг в штатском, проверяют персонал. Иногда одеваются вообще хиппово, знаете там — длинные волосы и все такое. Шпионы, короче.

— А «клювы» — потому что они везде суют свой нос? — улыбнулся Райдер.

— Вот все так думают. На самом деле, их прозвище происходит — как, кстати, и у английских «бобби» — от имени первого начальника службы безопасности. Его фамилия была Бики.[6]

Райдер кивнул.

— Так в чем вас все-таки обвиняли?

— Они подозревали, что какая-то банда перевозит наркотики, — ответил Лонгмэн вызывающе. — С нижнего Манхэттена на север. Один дает машинисту пакет, другой забирает его в Гарлеме. И никаких концов. Клювы решили повесить это на меня. Но свидетелей у них не было, и с поличным меня не взяли. Да я в жизни не стал бы заниматься такими делами. Вы же меня знаете.

— Да, — сказал Райдер. — Я вас знаю.

Комо Мобуту

Пока его окончательно не взбесили два этих черных молокососа, Комо Мобуту вообще не парился. Происходящее его не касается. Пусть эти уроды грабят поезда хоть дважды в день, он и глазом не моргнет. Если это не связано с революционной борьбой угнетенного чернокожего населения, Комо Мобуту это не волнует.

Впрочем, ему доставляло некоторое извращенное удовольствие оказаться участником, точнее, наблюдателем происходящего — а все из-за того, что он ездил на метро. Он не был черным из разряда «лимузин-пентхаус-первый-класс-бесплатные-коктейли-от-белых-стюардесс», из этой международной клики, к которой относились все эти псевдобратья с западного побережья, из Парижа и Алжира. Он был настоящим революционером, и даже водись у него бабки, он бы все равно ездил общественным транспортом, а на дальние расстояния ездил бы междугородними автобусами компании «Грейхаунд».

В обычные дни — то есть когда поезд не захватывали белые ублюдки с оружием, при виде которого у него текли слюнки, — он почти наслаждался поездкой, поскольку придумал себе хобби, помогавшее скрасить время в пути. Не убить время, а именно скрасить, провести с пользой. Он выбирал какую-нибудь белую сволочь, фиксировал на сукином сыне свой пламенный взор и пялился на мерзавца, пока эта белая рожа не начинала расплываться у него перед глазами. Чаще всего белый гад так напрягался из-за этого, что пересаживался подальше, а то и вообще переходил в другой вагон. Некоторых белых это настолько нервировало, что они и вовсе сходили с поезда раньше своей станции. А он ничего не делал, просто пристально смотрел, — но в его глазах они читали праведный гнев народа, который наконец восстает после трехсот лет угнетения и геноцида. Не было еще ни одного белого, который не сумел бы прочесть это в его немигающих карих глазах и не отступил бы перед его вызовом. Ни разу еще он не проиграл в этой игре. Он просто гипнотизировал белых гадов! И если бы каждый брат повторил эту его фишку с пристальным взглядом, то энергии гнева наверняка хватило бы, чтобы парализовать все это ублюдочное белое население.

С очень прямой спиной Мобуту сидел на своем месте, глядя перед собой, прямо сквозь модно прикинутую белую сучку в мини-юбке, сидевшую прямо напротив. Когда белый сосед-старикан заговорил с ним, он даже не повернул головы. Ну их всех к дьяволу, слишком много чести. Но потом он обратил внимание на двоих черных парнишек, сидевших наискосок через проход. Оба с очень темной кожей, хорошие африканские типажи, на вид лет семнадцати-восемнадцати. Мальчики на посылках, служат белому хозяину, таскают его дерьмо. Но окончательно его вывело из себя то, что они проделывали со своими глазами. Большие, карие, добрые глаза — а так и бегают из стороны в сторону, будто два хвостика виляют перед белым захватчиком, чтобы тот не осерчал и не влепил ниггерам пулю в задницу.

Прежде чем он успел сообразить, что делает, Мобуту уже гневно кричал через проход:

— Эй, вы там, парочка ниггеров, чтоб вас черти взяли, а ну держите ваши чертовы глаза на привязи, слышите? — Он вперил в них яростный взгляд, и мальчишки, вздрогнув, испуганно уставились на него. — Тупые черномазые, вы еще слишком молоды, чтобы лизать задницу белому дяде! Перестаньте избегать его взгляда, смотрите ему прямо в его чертовы глаза!

Теперь уже все в вагоне уставились на Мобуту. В ответ он обжег каждого по очереди ненавидящим взглядом и задержался лишь на фигуре хорошо одетого негра с аккуратным кейсом, сидевшего через проход с отстраненным, бесстрастным видом. Типичный «белый негр», давно потерянный для дела революции, ради такого и париться не стоит. Но вот те двое ребят… Ради них стоит устроить небольшое шоу.

Повернувшись к громиле с автоматом, но обращаясь к мальчишкам, он громко сказал:

— Вы не должны бояться никаких белых ублюдков, братья. Грядет день, когда мы отберем у него пушку и запихнем ее в его свинячью глотку!

— Закрой свою паршивую пасть, — отозвался белый. Вид у него был невозмутимый, даже скучающий.

— Я не подчиняюсь приказам чертовых белых ублюдков!

Громила сделал жест автоматом:

— А ну подойди сюда, крикун!