Михаил Петров - Гончаров и стервятники Страница 13

Так вот, уже по звуку я понял, что это, как говорят музыканты, лажа, а когда я поднял одну, передавая побелевшему трясущемуся старику, то наверняка знал, что монеты фальшивые. Изготовлены они были скорее всего из алюминия или близкого по характеристикам сплава, ну а потом анодированы или, в лучшем случае, позолочены. Зачем это было нужно Кротову, и до сих пор остается для меня загадкой. - Чистов усмехнулся. - Теперь мы можем только предположить. Может, чтобы глубже спрятать натуральное? Очевидно, боялся нас или наших сотрудников. Теперь я рассказал все.

Мы помолчали.

- А зачем тебе мои рваные штаны? - задал Глеб Андреевич последний вопрос. И, не дожидаясь ответа, он щелчком отправил ко мне червонец: Держите монетку.

Я едва успел поймать и подумал, что это провокация.

- Не бойтесь, это не провокация. Пусть монета поможет вам найти убийцу, пусть будет моим авансом за успешную работу.

- Наутро после убийства старика что было у вас в руках, Чистов?

- Кейс, а что?

- А у Князева?

- Тоже.

- Он мог вытащить монеты?

- Исключено. На это потребовалось бы полчаса, не меньше. Система возврата у "Капитала" сложная.

По белому туннелю фонарей он ушел в ночь.

Улицы были совершенно пусты. Я уселся на бульварную скамейку, слушая монотонное шипение собственных мозгов. Попытался анализировать, но скоро понял бесполезность этого занятия, а потому, глотнув чистовского "презента", вышел на дорогу в надежде поймать редкую теперь тачку.

Уже сидя в машине, я подумал, что хорошо сделал, отослав Бориса с его еще не женой от греха подальше. Ведь мог же он, не найдя "рыжиков" у Валентины, попробовать поискать их у Кротова-сына. Хорошо было бы переговорить с уборщицей Любой, но в полночь подобные визиты не разумны. На душе было неспокойно, и чем ближе я подъезжал к дому, тем становилось тревожней. Наконец я не выдержал:

- Мужик, давай-ка по этой улице направо.

- А вы уверены?

- Абсолютно. Что за вопрос?

- Что я мужик?

Водитель чуть повернулся ко мне, и тут я сразу понял, что это совсем даже не мужик, а наоборот - телка. А ведь я смотрел на нее, когда говорил адрес. Я извинился и назвал новые ориентиры. И даже попытался ее обаять, но как-то устало и неактивно. Моя измученная полухмельная физиономия с двухдневной щетиной на лирический лад ее не настраивала. И когда я приложился губами к губам "Смирнова", она категорически заявила:

- Не пейте в машине. Муж психует, если перегар остается.

А я все же успел сделать хороший глоток и попросил остановиться.

* * *

Окна были темны.

Тишина на лестнице мне не понравилась сразу. Ни шороха, ни движения. Где Эдик? Вообще-то он мог уйти домой или нажраться в подвале. Но на всякий случай поднимался я осторожно. Подъезд тускло освещался двумя межэтажными лампочками, заключенными в новые плафоны. Вплоть до третьего этажа было тихо. Так же осторожно я прошел на чердачную площадку, освещенную и вовсе едва-едва. Дом был старый, толстостенный, с двойными дубовыми дверями. Ни звука, ни скрипа - тишина. Зажег спичку, осматривая логово за буфетом, где нашел стяжку для волос из велосипедной камеры. После меня здесь никого не было. И тут я увидел... На последней ступеньке, у решетки перил, стояла бутылка. Зажег вторую - и чуть не застонал от боли и отчаяния. Бутылка была отпита наполовину. Стакан, стоявший рядом, был на треть полон, а на куске газеты лежали два яйца, котлета и помидор.

Проклиная себя и чуть не плача, я втыкал серию ключей в гнезда замков, мало уже беспокоясь, что меня могут увидеть, страшась только одного и уже зная, что увижу там, внутри, за проклятой этой дверью. Выключатель был справа, я с остервенением искал его, и вот я увидел.

Эдик лежал прямо у моих ног в диагональ прихожей, головой к Борькиной комнате. Лежал на правом боку, закрыв большими руками лицо, словно плакал, а из левого, чуть выше подмышки, чуть-чуть под углом торчала светлая лакированная ручка стамески. Чуть дальше, в метре с правой стороны, был отброшен разводной гаечный ключ, не оправдавший себя в последнюю критическую минуту.

Я закрыл входные двери и тут только понял, что реву, как институтка, и тем более мне были ненавистны звери, устроившие это: убийство было подлым. Я уже видел такие позы убитых, с такими же закрытыми ладонями лицами. Обычно один из убийц прыскает в лицо жертвы слезоточивый газ, и, когда тот инстинктивно закрывается, второй подонок уже совершенно спокойно убивает беззащитного. Без риска и наверняка, как на бойне. Я чувствовал, как дергаются мои пальцы от ненависти и беспомощности: вот сейчас, сию минуту задушить, разодрать без суда и следствия этих равнодушных жвачных, по ошибке засунутых в человечье тело.

Надо было исчезать, помочь ему я уже не мог. У Борьки будут проблемы, по милициям затаскают как пить дать. Аккуратненько же я работаю: три трупа, причем Эдик на моей совести.

Я обошел все комнаты. Везде был порядок. И только в кухонном коридорчике обратил внимание на четкие следы. Они были тем более видимы, что отпечатаны известью на темном линолеуме. Наследили двое: мужчина и женщина. В голове уже зарождалась нелепая мысль, но я ее вовремя отбросил. Борис проделать это не мог. Да и Эдику не было резона, оставив недопитую водку, идти на хозяина с гаечным ключом. Осторожно я прошел на кухню, отметив про себя, что туфли придется выбросить. А там до сих пор стоял туман из извести и штукатурки. От правой стены разделочный стол был отодвинут и площадью в два квадратных метра снята штукатурка вместе с кафелем, причем до самой кирпичной кладки.

Теперь-то ясно: клад был замурован, и старик демонстрировал захоронение именно поэтому. И Эдик пришел потому, что услышал звуки долбежки. И дернуло же его. Я осматривал крупные куски штукатурки, и удивление мое росло. А когда осмотрел, то понял, что вообще ничего не понимаю. Толщина оштукатуренного слоя была сантиметра два-три. И запрятать туда червонцы в упаковке было невозможно. Значит, замуровали вразброс, но ни одного круглого оттиска не было, ни целого, ни хотя бы десятой части.

Открыв холодильник, я отломил кусок колбасы (извини меня, Борис) и тут же, запивая водкой, съел. Потом осторожно, словно боясь разбудить мертвого, обошел Эдика и выскользнул за дверь, теперь уже осторожно. От подъезда налево шли элитные гаражи, и третий был кротовский. Я с сожалением оглядывал сложный замок, сладить с которым был не в силах, когда послышался шепот:

- Константин Иванович, вы?

"Залетел!" - пронзила мысль, но шепот повторился, и я узнал Бориса. Он осторожно вылез из щели между гаражами.

- А мы подъехали, свет на кухне. Я тогда машину отогнал подальше - и сюда. Понаблюдать. Как дела?

- Дела очень плохи. Пойдем к Ольге, там все расскажу. Слушай, она у тебя не припадочная, как у нее с нервами?

- Не жалуюсь. Крепкая дева.

Я завалился на заднее сиденье и, чуть не засыпая, начал инструктаж с предисловия:

- Ребята, положение сложилось скверное. И от того, как вы будете себя вести, зависит все остальное - я имею в виду наше дальнейшее расследование. Поэтому слушайте меня внимательно. Первым делом, как войдете в квартиру, не наступите на труп.

- Что?! - Это они пискнули в унисон, но пока еще чисто автоматически, а дойдет до них позднее.

- Да, труп Эдика Константинова. Не перебивайте, попробую все рассказать.

Как мог связно, я вкратце передал им почти все события, произошедшие со мной за это время. В конце от себя поздравил их с сегодняшним отсутствием.

- Теперь, Борис, основное: сейчас вам нужно подняться в квартиру как ни в чем не бывало. И там, впервые увидев мертвого, вызвать милицию. До ее приезда тебе, Борис, нужно несколько раз пройти от двери до кухни, там немного потоптаться. Вроде за водой или еще за чем. Ваши друзья смогут подтвердить, что вы были у них? Много было народу?

- Да нет. Они да мы. Еще, правда, соседи заглядывали.

- Соседи - это хорошо. Теперь так, Боренька. Я, кажется, унюхал зверя этого. Но он страшный. И может случиться, следующим нарочным к твоему отцу окажусь я, поэтому дома меня не ищи. Если что-то серьезное, позвони вот по этому телефону, а если срочно, то... то так и скажи: срочно - я тебя сам найду. Учти, сейчас тебя затаскают. Рассказывай все, что считаешь нужным, по возможности обходя мою персону. А если атака будет сильна, то расскажи, как я пришел к тебе и наотрез отказался. Нет, погоди, скажи и это сразу. Если уж совсем станет хреново, звони Глебу Андреевичу. Он поможет. Ну а теперь снимай свои штиблеты в обмен на мои сандалии. Серьезно, Борис, я там наследил, что нежелательно.

Переобувшись, я пошлепал в большеватой для меня Борисовой обуви домой, справедливо полагая, что сегодня убийцы уже спят. Дома, не раздеваясь, лишь удовлетворенно оглядев себя в зеркале, я долакал водку и отключился.

* * *

В шесть утра, еще вчера задуманное время, я оторвал головную боль от подушки, автоматически пошел было в ванную, но вовремя вспомнил, что мне этого делать не стоит.