Эйлет Уолдман - Преступления в детской Страница 13

Я так и не придумала достойный способ, при помощи которого беременная женщина может пробираться через ряд сидений. Надо повернуться лицом к людям, мимо которых проходишь, чтобы они утыкались носами в твой выпирающий пупок? Или лучше задом, заставляя их отклоняться назад, чтобы избежать контакта с этой самой частью тела? Очевидно, что оба способа — испытание на прочность, но что хуже? Я выбрала вариант «задницей в лицо» по чисто эгоистическим соображениям — так мне не приходится смотреть на людей, проталкивая себя мимо них — и села рядом со Стэйси.

— Почему ты не сказала мне, что придешь? — прошептала я.

— Мне и в голову не пришло, что ты здесь будешь. Я имею в виду, вас же не взяли, так? — громко сказала Стэйси. Головы со всех сторон повернулись ко мне. Я покраснела.

— Спасибо, Стэйси.

— Прости.

— Ерунда, — я сменила тему. — Ну и толпа!

— Вижу. Невероятно! Посмотри туда. Там Николь и Том, сидят рядом с Мишель. Она наша клиентка. Мишель! Привет, Мишель! — Стэйси помахала кинозвезде, которая оглянулась в недоумении.

— Ради Бога, Стэйси, это похороны, а не вечеринка! Потише! — сказала я.

Пристыженная Стэйси перешла на театральный шепот.

— Так что ты решила с садиком?

— Не знаю. Мы пропустили сроки в большинстве мест.

— О чем ты думала? — Стэйси, кажется, на самом деле огорчилась. — Во сколько мест вы подавали документы?

— В три. И нам всюду отказали.

— В три? И только? Ты с ума сошла?

Женщина, сидевшая на ряд впереди, обернулась, чтобы хорошенько разглядеть мамашу отвергнутого дошкольника. Я улыбнулась и помахала ей рукой. Она покраснела и отвернулась.

— Стэйси, мы можем оставить эту тему? Я что-нибудь придумаю.

— Нет, не можем. Это же ужасно! Ты, кажется, не понимаешь. Если Руби не попадет в нормальный детский сад, она никак не сможет поступить в достойную начальную школу. И тогда со средней школой можно попрощаться, не говоря уже о колледже. Это провал. Полный провал.

— Ты имеешь в виду — провал, как ситуация со СПИДом? Развал Советского Союза? Резня в Руанде? Ты можешь предложить какое-нибудь чертово будущее? — прошипела я, словно рассерженная гремучая змея.

Стэйси посмотрела на меня, открыв рот.

— Поговорим об этом позже. Может, у меня найдется, кому позвонить.

— Господи, ты серьезно? Найдется? Прости, что я вышла из себя. Ты правда думаешь, что сможешь что-то сделать? — Мое собственное, с таким негодованием выраженное чувство перспективы просуществовало секунд пятнадцать. Стэйси потрепала меня по руке и снова начала осматривать толпу.

— Видишь, там, впереди? Это муж Абигайль, Дэниел Муни. Он занимается недвижимостью или что-то вроде того.

Она указала на высокого мужчину лет шестидесяти, чьи волосы с проседью спадали на плечи длинными локонами в стиле Байрона.

— И это ее муж? — удивилась я. — Этот хиппарь на ней женат?

— Был женат. И он не хиппи. Скорее, богемный тип, старая Европа. Только он, кажется, из Айовы или что-то вроде того. Рядом с ним сидит ее дочь.

Дочь Абигайль Хетэвей выглядела лет на пятнадцать. Она сидела там — подросток с пухлыми щеками и бледным лицом, безуспешно пытающийся не плакать, и мое сердце устремилось к ней. Ее волосы были выкрашены светло-фиолетовой краской, одна сторона головы обрита. Она явно пыталась скрыть это перед похоронами матери, уложив длинные волосы так, чтобы они закрывали выбритую часть, и заколов простой черепаховой заколкой. Между ней и Дэниелом Муни оставалось около фута свободного места. Ни один из них на другого практически не смотрел. Он глядел прямо перед собой, а она уставилась на собственные колени.

— Бедняжка, — вздохнула я. — Почему отец хотя бы не обнимет ее?

— Он ей не отец, — ответила Стэйси. — Он третий или четвертый муж Абигайль. Они женаты всего пару лет. А отец Одри, кажется, ее первый муж. Ну, может, второй.

— У Абигайль Хетэвей было четверо мужей? Ты серьезно?

— Трое или четверо, точно не помню, — ответила Стэйси.

Тут в церкви зазвучал орган, и все притихли. На кафедру поднялся невысокий человек в одежде священника. Он протянул руки к собравшимся и запел псалом. Стэйси показала на слова в молитвеннике, но мне они были не нужны. Я давно уже выучила «Поразительную благодать» в вариации Джуди Коллинз, даже мелодию знала.

Большая часть службы показалась мне очень трогательной, но я, как известно, рыдаю, даже когда смотрю рекламу моющих средств «Лизол». Одна из давних подруг Абигайль произнесла панегирик, вспоминая ее как чудесную жену, мать и вдохновительницу всех воспитателей. Кинозвезда средней величины, отец одной из воспитанниц «Любящих сердец», прослезился, рассказывая, как Абигайль Хетэвей помогала его дочери в те трудные времена, когда ее родители проходили через процедуру развода средней скандальности.

Когда актер сел на место, кафедра пустовала несколько минут. Внезапно, взмахнув седоватой гривой, с места поднялся Дэниел Муни. Он ступил на кафедру одним большим, ленивым шагом и протянул руки к собравшимся.

— Я обнимаю вас. Я обнимаю вас и благодарю за вашу любовь и поддержку, за ваши воспоминания о нашей дорогой Абигайль. Я вижу, что некоторые из вас плачут. Не плачьте о ней. Жизнь — это всего лишь иллюзия. Слезы, которые вы проливаете, предназначаются вам самим и всем нам, поскольку мы здесь, в ограниченном времени и пространстве земной жизни, а она ушла вперед, вознеслась в Царство совершенного бытия. Она ушла домой. Оплакивая Абигайль, вы лишь удерживаете ее здесь и лишаете света. Веселитесь же, радуйтесь за нее. Пусть ваша радость подтолкнет ее душу к тому дому, которого все мы жаждем.

Дэниел Муни нес подобный вздор не меньше получаса и, в конце концов, действительно осушил все слезы, которые могли быть пролиты по его жене. Время от времени по ходу рассказа он выдерживал драматическую паузу и отбрасывал волосы со лба вычурным движением большого и безымянного пальцев. И он ни разу, ни единого разочка не взглянул на падчерицу, которая сидела в первом ряду, одинокая и замкнувшаяся в своем страдании.

К тому времени, как он вернулся на свое место, я нашла еще одного подозреваемого в убийстве Абигайль Хетэвей.

Священник пропел вместе с нами последний псалом, затем сошел с кафедры и проводил вдовца и дочь погибшей к выходу из церкви. Как только они миновали проход, остальные встали с мест, чтобы уйти. Стэйси повернулась ко мне и спросила:

— Хочешь перекусить где-нибудь? Мне нужно быть в офисе только через час или около того.

— Что, есть? Я? Да никогда, — ответила я.

Пока мы пробирались через толпу, Стэйси на каждом шагу останавливалась, чтобы поздороваться с очередным знакомым.

— Привет! Трагично, да? — говорила она. И тут же: — Как вы поживаете? Не правда ли, все это просто ужасно? — И опять: — Привет. Так печально. Очень печально, не правда ли?

Меня потрясла ее способность одновременно казаться искренне убитой горем и счастливой видеть кого-то. Наконец мы добрались до двери и вышли на яркий холодный солнечный свет. По пути к тротуару мы достали талоны на парковку, помахали ими в сторону служащих и остановились, чтобы подождать, пока пригонят машины. Тут плеча Стэйси коснулась молодая женщина с длинной черной косой и покрасневшими глазами.

— Стэйси, я так рада, что ты пришла. Как Зэкери? Он знает? — спросила она.

— Мэгги! Милая, дорогая Мэгги! Зак хорошо, у него все в порядке. Я ему рассказала об Абигайль, но он, кажется, так и не понял. А ты? Как ты, держишься?

— Ох, не знаю. Я в шоке. Знаешь, я ведь была с ней в тот вечер, когда это случилось, — и тут на глаза молодой женщины навернулись слезы.

Это меня заинтересовало, и я тут же ввязалась в разговор.

— Бедняжка, — сказала я. — Вы видели ее прямо перед тем, как она умерла?

Стэйси предостерегающе на меня посмотрела.

— Джулиет! Это Мэгги Фрэнкс, одна из воспитательниц в классе «Семеро Козлят». Мэгги, это моя подруга Джулиет Эпплбаум.

Я протянула руку и пожала слабую ладонь Мэгги.

— Вы знали Абигайль? — спросила она.

— Нет, не совсем, — ответила я. — Я пришла за компанию со Стэйси.

Стэйси фыркнула, а я торопливо продолжила:

— Мы собирались пообедать. Не хотите ли присоединиться?

Мэгги посмотрела на меня с благодарностью.

— Знаете, я соглашусь. У мистера Муни сегодня никто не собирается, а мне очень не хочется сейчас оставаться одной.

Стэйси, все это время сверлившая меня взглядом, вежливо присоединилась к моему приглашению, и мы договорились встретиться в «Бабалу», маленьком ресторанчике неподалеку. Высвободив машины со стоянки, мы тронулись с места небольшой колонной. Нам и в голову не пришло ехать на одной машине, но почему бы и нет? В конце концов, это же Лос-Анджелес. Мы со Стэйси сразу нашли, где припарковаться, и теперь ждали в ресторане, пока Мэгги кружила по стоянке в поисках места.