Гилберт Честертон - Недоверчивость отца Брауна (рассказы) Страница 13

– Вы не заметили, – спросил священник, – очень ли сердился доктор после той перепалки с секретарем и полковником?

– Да вовсе нет, – живо отозвался Финз, – он и вполовину не был так сердит, как секретарь. Это секретарь разбушевался из-за подписей.

– Ну, а что вы скажете, – спросил отец Браун, – о самом завещании?

– Полковник был очень богатый человек, и от его воли многое зависело. Трейл не стал нам сообщать, какие изменения внесены в завещание, но позже, а точнее – сегодня утром, я узнал, что большая часть денег, первоначально отписанных сыну, перешла к дочери. Я уже говорил вам, что разгульный образ жизни моего друга Дональда приводил в бешенство его отца.

– Мы все рассуждаем об убийстве, – задумчиво заметил отец Браун, – а упустили из виду мотив. При данных обстоятельствах скоропостижная смерть полковника выгоднее всего мисс Дрюс.

– Господи! Как вы хладнокровно говорите, – воскликнул Финз, взглянув на него с ужасом. – Неужели вы серьезно думаете, что она…

– Она выходит замуж за доктора? – спросил отец Браун.

– Кое-кто не одобряет этого, – последовал ответ. – Но доктора любят и ценят в округе, он искусный, преданный своему делу хирург.

– Настолько преданный, – сказал отец Браун, – что берет с собой хирургические инструменты, отправляясь в гости к даме. Ведь был же у него хоть ланцет, когда он осматривал тело, а до дому он, по-моему, добраться не успел.

Финз вскочил и удивленно уставился на него.

– То есть вы предполагаете, этим же самым ланцетом он…

Отец Браун покачал головой.

– Все наши предположения пока что – чистая фантазия, – сказал он. Тут не в том вопрос – кто или чем убил, а – как? Заподозрить можно многих, и даже орудий убийства хоть отбавляй – булавки, ножницы, ланцеты. А вот как убийца оказался в беседке? Как даже булавка оказалась там?

Говоря это, священник рассеянно разглядывал потолок, но при последних словах его взгляд оживился, словно он вдруг заметил на потолке какую-то необыкновенную муху.

– Ну, так как же все-таки, по-вашему? – спросил молодой человек. – Что вы посоветуете мне, у вас такой богатый опыт?

– Боюсь, я мало чем могу помочь, – сказал отец Браун, вздохнув. – Трудно о чем-либо судить, не побывав на месте преступления, да и людей я не видел. Пока вы только можете возвратиться туда и продолжить расследование.

Сейчас, как я понимаю, это в какой-то мере взял на себя ваш друг из индийской полиции. Я бы вам посоветовал поскорее выяснить, каковы его успехи. Посмотрите, что там делает ваш сыщик-любитель. Может быть, уже есть новости.

Когда гости – двуногий и четвероногий – удалились, отец Браун взял карандаш и, вернувшись к прерванному занятию, стал составлять план проповеди об энциклике «Rerum novarum»[5]. Тема была обширна, и план пришлось несколько раз перекраивать, вот почему за тем же занятием он сидел и двумя днями позже, когда в комнату снова вбежала большая черная собака и стала возбужденно и радостно прыгать на него. Вошедший вслед за нею хозяин был также возбужден, но его возбуждение выражалось вовсе не в такой приятной форме, голубые глаза его, казалось, готовы были выскочить из орбит, лицо было взволнованным и даже немного побледнело.

– Вы мне велели, – начал он без предисловия, – выяснить, что делает Гарри Дрюс. Знаете, что он сделал?

Священник промолчал, и гость запальчиво продолжил:

– Я скажу вам, что он сделал. Он покончил с собой.

Губы отца Брауна лишь слегка зашевелились, и то, что он пробормотал, не имело никакого отношения ни к нашей истории, ни даже к нашему миру.

– Вы иногда просто пугаете меня, – сказал Финз. – Вы неужели вы этого ожидали?

– Считал возможным, – ответил отец Браун. – Я именно поэтому и просил вас выяснить, чем он занят. Я надеялся, что время еще есть.

– Тело обнаружил я, – чуть хрипловато начал Финз. – Никогда не видел более жуткого зрелища. Выйдя в сад, я сразу почувствовал – там случилось еще что-то, кроме убийства. Так же, как прежде, колыхалась сплошная масса цветов, подступая синими клиньями к черному проему входа в старенькую серую беседку, но мне казалось, что это бесы пляшут перед входом в преисподнюю. Я поглядел вокруг; все как будто было на месте, но мне стало мерещиться, что как-то изменились самые очертания небосвода. И вдруг я понял, в чем дело. Я привык к тому, что за оградой на фоне моря видна Скала Судьбы. Ее не было.

Отец Браун поднял голову и слушал очень внимательно.

– Это было все равно, как если бы снялась с места гора или луна упала с неба, а ведь я всегда, конечно, знал, что эту каменную глыбу очень легко свалить. Что-то будто обожгло меня, я пробежал по дорожке и прорвался напролом через живую изгородь, как сквозь паутину. Кстати, изгородь и вправду оказалась жиденькой, она лишь выглядела плотной, поскольку до сих пор никто сквозь нее не ломился. У моря я увидел каменную глыбу, свалившуюся с пьедестала, бедняга Гарри Дрюс лежал под ней, как обломок разбитого судна. Одной рукой он обхватывал камень, словно бы стаскивая его на себя; а рядом на буром песке большими расползающимися буквами он нацарапал: «Скала Судьбы да падет на безумца».

– Все это случилось из-за завещания, – заговорил отец Браун. – Сын попал в немилость, и племянник решил сыграть ва-банк, особенно – после того, как дядя пригласил его к себе в один день со стряпчим и очень ласково принял. Это был его последний шанс, из полиции его выгнали, он проигрался дотла в Монте-Карло. Когда же он узнал, что убил родного дядю понапрасну, он убил и себя.

– Да погодите вы! – крикнул растерянный Финз. – Я за вами никак не поспею.

– Кстати о завещании, – невозмутимо продолжал отец Браун, – пока я не забыл или мы с вами не перешли к более важным темам. Мне кажется, эта история с доктором объясняется просто. Я даже припоминаю, что слышал где-то обе фамилии. Этот ваш доктор – французский аристократ, маркиз де Вийон. Но при этом он ярый республиканец и, отказавшись от титула, стал носить давно забытое родовое имя. Гражданин Рикетти[6] на десять дней сбил с толку всю Европу.

– Что это значит? – изумленно спросил молодой человек.

– Так, ничего, – сказал священник. – В девяти случаях из десяти люди скрываются под чужим именем из жульнических побуждений, здесь же соображения – самые высокие. В том-то и соль шутки доктора по поводу американцев, не имеющих имен – то есть титулов. В Англии маркиза Хартингтона никто не называет мистером Хартингтоном, но во Франции маркиз де Вийон сплошь и рядом именуется мсье де Вийоном. Вот ему и пришлось заодно изменить и фамилию. А что до разговора влюбленных об убийстве, я думаю, и в том случае повинен французский этикет. Доктор собирался вызвать Флойда на дуэль, а девушка его отговаривала.

– Вот оно что! – встрепенувшись, протянул Финз. – Ну, тогда я понял, на что она намекала.

– О чем вы это? – с улыбкой спросил священник.

– Видите ли, – отозвался молодой человек, – это случилось прямо перед тем, как я нашел тело бедного Гарри, но я так переволновался, что все забыл. Разве станешь помнить об идиллической картинке после того, как столкнулся с трагедией? Когда я шел к дому полковника, я встретил его дочь с доктором Валантэном. Она, конечно, была в трауре, а доктор всегда носит черное, будто собрался на похороны; но вид у них был не такой уж похоронный. Мне еще не приходилось встречать пары, столь радостной и веселой и в то же время сдержанной. Они остановились поздороваться со мной, и мисс Дрюс сказала, что они поженились и живут в маленьком домике на окраине городка, где доктор продолжает практиковать. Я удивился, так как знал, что по завещанию отца дочери досталось все состояние. Я деликатно намекнул на это, сказав, что шел в усадьбу, где надеялся ее встретить. Но она засмеялась и ответила «Мы от всего отказались. Муж не любит наследниц». Оказывается, они и в самом деле настояли, чтобы наследство отдали Дональду, надеюсь, встряска пойдет ему на пользу и он наконец образумится. Он ведь, в общем-то, не так уж плох, просто очень молод, да и отец вел себя с ним довольно неумно. Я все это вспоминаю потому, что именно тогда мисс Дрюс обронила одну фразу, которую я в то время не понял; но сейчас я убежден, что ваша догадка правильна. Внезапно вспыхнув, она сказала с благородной надменностью бескорыстия: «Надеюсь, теперь этот рыжий дурак перестанет беспокоиться о завещании. Мой муж ради своих принципов отказался от герба и короны времен крестоносцев. Неужели он станет из-за такого наследства убивать старика?» Потом она снова рассмеялась и сказала: «Муж отправляет на тот свет одних лишь пациентов. Он даже не послал своих друзей к Флойду». Теперь мне ясно, что она имела в виду секундантов.

– Мне это тоже в какой-то степени ясно, – сказал отец Браун. – Но, если быть точным, что означают ее слова о завещании? Почему оно беспокоит секретаря?

Финз улыбнулся.