Джон Макдональд - В плену подозрений Страница 13

— Гев, привет! Как я, черт побери, рад слышать твой голос! Послушай, я уже прочитал про Кена в газетах и даже собирался тебе написать. Какая жалость, Гев, какая жалость! Хороший был парень.

— Спасибо, Том. Можешь сейчас говорить или перезвонишь позже?

— Конечно могу. Какие-нибудь проблемы?

— Почему ты ушел из компании? Тебе же было там совсем не плохо.

— Было, было. Что было, то было... Знаешь, просто, после того как ты ушел, мне вдруг стало очень одиноко. Можно сказать, даже невыносимо...

— Не валяй дурака, Том, выкладывай!

— Ладно, слушай: когда там появился этот Мотлинг, все пошло шиворот-навыворот.

— В каком это, интересно, смысле?

— А в таком, что мне совсем не нравится, когда кто-то вечно торчит у меня за спиной. Подглядывает, подсматривает, проверяет... Каждый человек хотел бы сам возделывать свое поле. А тут если бы мне вдруг захотелось просто чихнуть, то все равно пришлось бы делать, как минимум, три копии специального прошения, причем с обязательной визой Мотлинга на каждой из них! Знаешь, такое совсем не по мне — делай только так, а вот так даже не думай делать, отчитывайся за каждый час и шаг... Нет уж, извините.

— Да, Том, я знаю, с твердолобым Гэрроуэем такие штучки не проходят, это уж точно.

— Может, ты и прав, Гев. Только знаешь, честно говоря, работа там что надо. Отличная команда, интересные дела... Поэтому, как только ты выкинешь оттуда Мотлинга, я в тот же день прибегу назад. Со всех ног. Если, конечно, захочешь и позовешь. Думаю, Поулсон и Фитц сделают то же самое.

— Они что, тоже ушли?

— Естественно! Неужели ты не знал об этом? Где ты только был? Мотлинг давно прибрал все и всех к рукам. Включая твоего брата! И как это Кен мог терпеть такое? Уму непостижимо. Мотлинг и его оловянный солдатик Долсон действуют подло, но быстро. Следующим шагом будет вынос тела Грэнби, и тогда со всей нашей старой гвардией будет покончено. Раз и навсегда. Причем учти, Гев, во мне сейчас говорят отнюдь не сантименты, а всего лишь суровая действительность. Если бы ты был чем-то вроде безвольного флюгера, я первый послал бы все к чертовой матери и даже не подумал бы говорить тебе обо всем этом. Но ты, именно ты тот самый Дин, который может и должен управлять своей собственной компанией. Почему бы тебе снова не стать ее настоящим хозяином?

— Боюсь, уже несколько поздновато, Том.

— Не бойся. Я тут же вернусь и быстро всему тебя научу. На какое-то время снова станешь стажером. Одним из лучших молодых учеников Гэрроуэя.

— Я лицо без определенных занятий, Том. Какое уж тут может быть будущее? Тем более настоящее.

Его тон вдруг заметно изменился.

— Я не шучу, Гев. Это серьезно. Несколько раз я даже собирался тебе написать. Оттуда дурно, очень дурно пахнет. Будто кто-то забрался в подвал здания и умер там. Конечно, может быть, мне следовало бы остаться и побороться, но так уж случилось. Хотя и жаль. Безопасность другой работы тогда показалась мне намного более привлекательней. Только не думай, что я пытаюсь оправдаться, Гев. Просто те два года были на редкость хорошими и, если так можно сказать, плодотворными. Господи, как бы мне хотелось, чтобы все вдруг стало точно таким же, как было тогда!

Я искренне поблагодарил его за честность — хотя, во многом в силу его аргументов, решил, что возвращаться не имеет смысла, — перевел звонок на сервисную службу и заказал в номер пару сандвичей и выпить. Затем неожиданно для самого себя задумался над словами Гэрроуэя. Ощущение было такое, будто мне по локоть отрезали обе руки.

Это же не более чем всего лишь еще одна корпорация, которая будет продолжать тлеть своим путем, следовать собственным законам совершенно независимо от того, вернется туда Геван Дин или нет...

Но ведь именно этого мне так всегда не хватало! Не хватало жаркого запаха смазки, не хватало рокота и скрежета машин в цехах, где с металла на станках аккуратно и, как требуется, снимают стружку точно до микрона. А после всего этого как же приятно было перейти в отдел доставок и там с удовольствием вдыхать запах свежего дерева больших упаковочных ящиков, видеть только что сделанные жирной черной краской крупные надписи: «ДИН ПРОДАКТС». И испытывать невольную гордость, глядя на все это!

Затем, когда очередной производственный аврал заканчивался, я отправлялся в отдел приемки и доставки, следил за поставками материалов, проверял документацию, заготовки, литье, складские помещения, ну и так далее, и тому подобное, вплоть до окончательной машинной обработки, сборки, упаковки и отправки готовой продукции... Все это началось давным-давно, когда некий доисторический гений, сидя на корточках, сделал головку топора и приспособил ее к деревянной ручке. Можно вполне представить его неподдельную радость, когда он вертел в руках готовый инструмент! Точно такое же удовлетворение, очевидно, испытывали те, кто управлял «Дин продактс», делая компанию хорошо отлаженным механизмом, производившим нечто очень нужное и полезное. Искусство и умение — вот что являлось истинной и важнейшей добавленной стоимостью.

Помню, точно так же было и с моим отцом. Когда в производство планировалось запустить какой-нибудь новый продукт, то его большой стол в кабинете был буквально завален его составными частями, и он очень любил брать в руки то одну, то другую из них, вертеть, поворачивать разными сторонами к свету и с нескрываемой любовью, если не сказать обожанием, смотреть на них. В стенном шкафу его офиса всегда висел рабочий комбинезон, который он, как предполагалось, должен был надевать, когда ему по тем или иным причинам надо было пройти в производственные цеха, чтобы решить срочную проблему, но папа частенько забывал об этом и возвращался весь перепачканный машинным маслом. Тогда дома его неизбежно ждала хорошая взбучка от мамы. А еще до этого от его секретарши, старой мисс Браунвел.

Невольное воспоминание о мисс Браунвел заставило меня подумать о возможном втором ценном источнике информации. Когда престарелая мисс Браунвел в конце концов ушла на заслуженную пенсию, я попросил Хильдермана порекомендовать мне какую-нибудь стенографистку, кого-нибудь, так сказать, на «испытательный срок». Он пообещал и скоро прислал мне Джоан Перри, которая быстро вынудила меня подумать, все ли у него в порядке с головой. Ей было всего девятнадцать — неуклюжая, крайне застенчивая, на редкость нервная, появляющаяся в офисе с таким безумным желанием угодить, что я постоянно боялся, как бы она не переломала себе кости о нашу мебель или просто не вылетела из окна. Но зато когда ее пишущая машинка работала, то звучала так, будто целая куча ребятишек бежит, ведя железными палками вдоль решетчатой металлической изгороди. Не говоря уж о том, что она могла без видимого труда подробно и точно записать, расшифровать, а затем распечатать практически любой звук, любое бормотание или мычание, даже во время бурного совещания, человек десяти — двенадцати, когда все перебивают друг друга.

Не прошло и месяца, как Джоан Перри знала мой стиль выражения мыслей настолько хорошо, что мне порой было крайне трудно отличить, какие письма я продиктовал ей сам, а какие она написала по моей просьбе. Ей каким-то совершенно неведомым образом удавалось выпроваживать назойливых или нежеланных посетителей, которые смогли бы пробраться даже через «железную» мисс Браунвел, и без очереди впускать ко мне тех, кого я на самом деле очень хотел видеть. В ее аккуратной головке прекрасно умещались все мои встречи и расписания, поэтому каждое утро, когда я приходил на работу, на моем письменном столе поверх почты уже лежало напечатанное напоминание не только о запланированных встречах, но и о тех, которых, скорее всего, следовало ожидать.

Она была милой молоденькой девушкой со светло-рыжими волосами, всем своим видом производившей впечатление абсолютной девственной свежести. Причем настолько была преданной и верной, что иногда меня это даже приводило в смущение. В то утро, когда я продиктовал ей мое прошение об отставке, она ушла его напечатать, а когда по меньшей мере минут через десять вернулась, ее глаза были красными от слез, но голос оставался таким же твердым и спокойным, будто ничего не случилось.

Я дозвонился Джоан по телефону, и ее голос был таким же, как в то последнее утро.

— Я уже слышала, что вы в городе, мистер Дин.

Интересно, насколько эти долгие четыре года ее изменили?

— Мисс Перри, не могли бы мы с вами встретиться и поговорить?

— Конечно, мистер Дин. Когда?

— Ну, скажем, сегодня вечером.

— Хорошо. В девять часов на углу у магазина скобяных изделий вас устроит?

— Вполне. Тогда до встречи.

Хотя ее голос совсем не изменился, по интонации было ясно, что она прекрасно понимает, для чего именно мне нужна эта встреча. Информация! И, судя по скорости ее ответов, ей, похоже, было о чем мне рассказать.

После обеда я нашел в телефонном справочнике ближайшее к гостинице прокатное агентство, заказал на весь день новый «шевроле»-седан, а когда его пригнали, сел за руль и на небольшой скорости проехал мимо дома, где когда-то родился. Затем направился на юг, к выезду из города. Покатавшись какое-то время по некогда родным окрестностям, я остановился поблизости от местечка, где мы любили устраивать семейные пикники. Увы, все здесь изменилось до полной неузнаваемости: ни вязов, ни тополей, пруд, в котором мне однажды удалось поймать трехкилограммовую рыбину — кажется, это была бурая форель, — засыпали, шоссе выпрямили и сильно расширили, а там, где мы с Кеном до самозабвения играли в индейских разведчиков, прячущихся среди густых кустов и готовых в любой момент выскочить с громкими криками, теперь стоял открытый придорожный кинотеатр с удобными подъездами и паркингами для автомобилистов, современного вида кафе, крупные рекламные щиты с блондинистыми полураздетыми красотками, целый ряд магазинчиков и лотков...