Андрей Воробьев - Дело рыжего киллера Страница 13

И вот теперь — снова встреча с бывшей однокурсницей и супругой.

— Ой, Лешенька, ты вернулся, — затараторила Светлана, будто только и делала прошедшие два года, как ждала его возвращения, — это дело, как говорится, надо обмыть.

Алексей попытался отнекиваться, но железная логика бывшей жены оказалась непробиваемой. Мол, родители все равно еще не знают о возвращении, а у нее, Светланы, появилась квартира. «Здесь, на Невском, недалеко. Милый, тебя никто не заставляет лезть ко мне в постель. К тому же я замужем. Мы можем распить бутылочку «Мартини», а я попутно расскажу, что у ребят делается. Ты не представляешь… Впрочем, как знаешь. Можешь ехать, куда заблагорассудится». И Светлана обиженно надула губки.

Конечно же, Нертов никуда не поехал, тем более, что ему и правда было интересно узнать, чем занимаются сейчас бывшие однокашники. Да и о возможных перспективах работы, глядишь, Светлана могла какую-нибудь идею подкинуть…

Новая квартира бывшей жены оказалась очень даже в «стиле».

— Ты что, Европейский банк обчистила? — Удивлялся Алексей, рассматривая «евростандарт» светских хором.

— Нет, просто я замужем за клерком из Фонда госсобственности, — усмехнулась хозяйка, — знаешь, я там работала юрисконсультом и вот…

Что такое «вот» Алексею выяснять не захотелось — это было сейчас неважно. Но Светлана, кажется, не заметила настроения бывшего супруга и поведала, что вышла замуж за некоего Владимира Ивановича Лишкова, начальника тендерного отдела Фонда госсобственности. У чиновника, как говорится, наступил переходный возраст, когда молодые уже не дают, а на старых еще не тянет. Тут-то Владимиру Ивановичу и подвернулась под руку Светлана. Она довольно быстро сообразила, что от воспылавшего страстью Лишкова проблем будет гораздо меньше, чем плюсов. Так и случилось. В результате молодожены оказались в квартире на Невском, полученной с помощью фирмы, кровно заинтересованной в услугах шефа тендерного отдела. Правда, тут вышла небольшая неувязка: история с квартирой попала в одну из газет, и скандал едва удалось замять. Впрочем и здесь Светлана выиграла, так как квартира была оформлена не на подмоченное имя Лишкова, а на ее собственное. Что же касается газетенки — ее редакторша не пропустила публикации продолжения истории, тоже переселившись на главный проспект города…

За милым щебетанием бывшей жены Алексей не заметил, как день перешел в вечер, вечер — в ночер, а уютное кресло оказалось замененным сначала джакузи («Нет, ты обязательно должен узнать, что это такое»!). В конечном итоге, когда Нертов утром продрал глаза, то запоздало сообразил: у неизвестного ему Лишкова, пребывающего нынче в московской командировке, выросли вполне развесистые рожки. За что боролся…

От Светланы Алексею все-таки удалось удрать только поклявшись, что после встречи с родителями он обязательно ей позвонит…

— Ну что, наследничек, — хохотнул Юрий Алексеевич Нертов, которому сын вкратце поведал историю про увольнение со службы, — надеюсь, больше тебя в прокуратуру не тянет? Как говорят мои немецкие партнеры, в каждом большом свинстве есть как минимум маленький кусочек вкусной ветчины. Все, что не делается — к лучшему…

Ближе к концу вечера отец вернулся к теме трудоустройства сына, заметив, что Алексею было бы неплохо устроиться на работу в какой-нибудь солидный банк.

— Знаешь, есть у меня один такой на примете. Руководит им мой добрый знакомый, а ему позарез нужен то ли в доску свой юрист, то ли начальник секъюрити, то ли и то и другое вместе.

Алексей попытался отнекиваться, дескать, знание рукопашного боя — не основная функция для охранника, а опыт в расследовании преступлений мало сгодится для банковского дела. Но отец настаивал и в конце концов Нертов-младший пообещал дать определенный ответ не позднее, чем через неделю…

Через некоторое время после приезда к берегам Невы Марина лишь улыбалась, вспоминая о своей наивной самонадеянности. А тогда, после разговора в приемной комиссии университета, она безутешно рыдала, сидя на спускающихся к самой воде гранитных ступенях набережной.

— Милая моя, — импозантная дама, руководившая приемом документов, всплеснула руками, — да зачем же вы вообще сюда приехали? Объявили о своем суверенитете — так и живите себе в «незалежности»! Неужели вам мало вузов во Львове, Харькове или в Киеве? А иностранцы у нас нынче учатся только за доллары.

— Но у меня же нет долларов, — обескураженно возразила Марина, — я могу с общим конкурсом поступать.

— Ничего вы не можете, — оборвала абитуриентку импозантная дама, — возвращайтесь-ка лучше домой, пока границы не закрыли.

«Но мне некуда возвращаться», — почти беззвучно пролепетала Марина под аккомпанемент «Все, с вами мы закончили. Следующий»!

У Марины на глаза навернулись слезы и дама, заметив их, несколько смягчилась, посоветовав устроиться куда-нибудь работать, чтобы получить временную прописку. «Если удастся — можете попробовать поступить на вечернее или заочное отделение».

Выплакавшись на набережной, Марина воспользовалась советом дамы из приемной комиссии, через пару дней вышла на работу в одну из городских больниц и поселилась в общаге неподалеку от площади Льва Толстого. В больнице она и познакомилась с Катей.

Новоявленной санитарке удалось поступить на вечернее отделение филфака — филологического факультета и жизнь пошла своим чередом: работа, лекции, подготовка к занятиям, опять работа. Во всей этой чехарде у Марины не оставалось ни времени, ни желания бегать по дискотекам наподобие подружки — Катьки или даже вообще строить какие-либо планы насчет семейной жизни. Манерные мальчики с филфака выискивали себе более перспективных подружек, чем вечно невыспавшаяся санитарка, а больные для Марины были существами какими-то бесполыми. Все тянулось своим чередом, пока не наступил октябрь с раскисшими черно-желтыми листьями на мокрых тротуарах и с вечно моросящим стылым дождем.

Как всегда не выспавшаяся после вечерних лекций Марина прибежала на работу и, едва запахнув халатик, заспешила в сторону реанимации, где девушку ждало мытье полов, невынесенные утки и недовольство дежурной сестры. Но, поднявшись на этаж, она налетела на какого-то представительного мужчину, выходившего из отделения. Наверное, это был новый больной, так как всех «стареньких» она помнила в лицо.

— Ой, только не по голове, — притворно ужаснулся мужчина, осторожно придержав опешившую Марину за плечи, — и, пожалуйста, не падайте в обморок. Это действительно я, а не видение.

Марина, не понимая, что означает это «действительно я», смотрела на незнакомца снизу вверх и лишь хлопала ресницами, а за широкой спиной мужчины она увидела заведующего отделением, который судорожно пытался сделать ей какие-то знаки руками.

Зав. Отделением, и правда, был взволнован. Ночью по «скорой» в клинику привезли самого (!) Павла Македонского. Уже с утра служебный телефон заведующего буквально раскалился от звонков из КПЗ. Только не из той КПЗ, которую в милиции именуют «гадюшником», «клеткой» или официально — камерой предварительного заключения. Звонили из горздрава — Комитета по здравоохранению. И хотя для врача все больные были равны, но, во-первых, клинике не хватало оборудования и медикаментов, а во-вторых, всяких проверок и так было предостаточно. Так что заведующий сделал правильные выводы, бросив все вверенные ему силы на излечение нового больного. К утру тот уже оправился от сердечного приступа и сейчас, осматривая, клинику, величественно раскланивался с узнававшим его персоналом и пациентами.

— Павел Сергеевич, — заведующий попытался обратить на себя внимание, — может вам лучше немного полежать? А то, у вас только-только удалось купировать приступ…

— Помилуйте, — прогудел хорошо поставленным голосом Македонский, — как же можно лежать, когда рядом такая прелестная фея, бросившаяся выражать мне свои чувства?..

«Ничего я не бросилась выражать» — Марина, придя в себя от неожиданного столкновения, решительно высвободилась из объятий и проскользнула в отделение, оставив заведующего наедине со странным больным.

— Вам следует серьезнее относиться к своему здоровью, — меж тем увещевал пациента врач, — мы еще лет двадцать назад прически «под Македонского» носили. И я бы, честно говоря, хотел, чтобы ближайшие годы ничего не изменили. А вы себя не бережете…

При упоминании о двадцати годах Македонский недовольно дернул губой. Когда-то он был и впрямь необычайно популярен — бессменный герой-любовник, у парадной которого вечно дежурило несколько поклонниц. Они были очень настырными, эти глупые почитательницы таланта. Настырными настолько, что артисту приходилось то удирать через черный ход, то ночевать где-нибудь у знакомых, что, надо заметить, было довольно утомительно. А однажды Павел Сергеевич не выдержал и, взяв в прихожей веник, отшлепал им наиболее нахальную девицу.