Николай Стародымов - Тринадцатый сын Сатаны Страница 13

— Выпей!

Рядом был человек в красном и протягивал ему чашу.

— Я… Я не могу, — чуть слышно выдохнул Валентин.

В темноте не было видно лица говорившего. Однако, судя по голосу, человек усмехнулся.

— Не бойся. Это не то, что ты думаешь… Я принесу тебе человеческий сок только тогда, когда ты будешь к этому по-настоящему готов. Если, конечно, будешь готов…

Валентин взял в руки чашу. Поднес к лицу. Даже если бы в ней и в самом деле оказалась кровь, в этот момент, скорее всего, он смог бы ее выпить. Однако вместо ее удушливого сладковатого запаха дохнуло чем-то освежающим, травным, горьковатым — и тоже чуть удушливым.

— Пей, не бойся!

Такого вкуса Валентин никогда раньше еще не ощущал. Это было что-то непередаваемое. Напиток оказался не слишком приятным, однако и не был отвратительным. Вместе с ним в тело вливалась какая-то истома — и в то же время он словно бы придавал бодрости. Голова будто наливалась некой хрустальной прозрачностью и одновременно все становилось словно бы отстраненным, отделенным от его сознания. Как будто тело осталось здесь, с таинственной чашей в руке, готовое покориться тому, что здесь происходит, а разум вырвался из тесной коробочки черепа и взмыл куда-то, наблюдая за всем словно со стороны и воспринимая происходящее как будто на расстоянии. Фантастическое, непередаваемое ощущение.

И с этого момента все дальнейшее Валентин воспринимал словно фрагментами, отрывками, отдельным эпизодами, слабо связанными между собой.

Он вдруг отчетливо увидел, что среди приплясывающих вокруг светильника появились девушки — полностью обнаженные, но с закрытыми полумасками лицами. Они тоже плясали, словно в исступлении, эротически извиваясь, дергаясь и кривляясь, выкрикивая какие-то нечленораздельные звуки — и в то же время казались только машинами, механически исполняющими некую функцию.

Потом почти все вдруг оказались на полу. Это был какой-то всеобщий психоз совокупления. Все копошилось, всюду валялись беспорядочно сброшенные балахоны, три десятка нагих тел сексуально дергались, непонятно кому принадлежащие руки и ноги переплелись, словно на картине Босха… Девушки целовались с одними, в то время как их тело принадлежало кому-нибудь другому… Парни, не разобравшись, обнимались с парнями, принимавшие участие в жертвоприношении девушки без масок целовались с девушками в масках… И все шевелилось, дергалось, громко хохотало, вожделенно стонало…

Потом Валентин вдруг осознал, что он и сам полулежит со спущенными брюками все на том же мешке, и на него со сладострастным стоном раз за разом садится какая-то девица и сквозь прорези полумаски спокойно и отрешенно глядят на него пустые, ничего не понимающие и не выражающие глаза…

Потом он вдруг увидел перед собой мужчину, который, издавая все те же сладострастные вздохи, лобзал низ его живота…

А потом перед ним вдруг возникло лицо пожилого бритоголового человека с нарисованным на лбу черным перевернутым крестом.

— Ну что, нравится тебе у нас? — ласково спросил он. — Может быть, ты еще что-нибудь хочешь? Тут можно абсолютно все! Тут выполняются любые плотские желания!

И Валентин не знал, что ответить. Потому что у него, удовлетворившего свою первичную страсть, это дикое разнузданное празднество похоти вызывало омерзение — и в то же время странным образом привлекало.

— Ты меня понимаешь? — снова спросил бритоголовый. — А, неофит?

— Слышу, — тихо ответил Валентин.

Он вдруг пришел в себя. Он по-прежнему полулежал у стены. Рубашка, в которой он пришел сюда, была расстегнута на груди. Брюки спущены.

А вокруг бушевала, правда, уже понемногу утихая, все та же оргия. И хотя многие из ее участников спали или лежали, не подавая признаков жизни; хотя некоторые отключились, даже не оторвавшись друг от друга — однако оставались и те, кто подходили или изнеможенно подползали к столику, прикладывались к чаше — и словно оживали. И все начиналось сначала…

Валентин приподнялся, с трудом натянул брюки и застегнул молнию.

Бритоголовый резко поднялся, отпрянул от него. И исчез.

Через мгновение рядом с Валентином оказался один из тех, кто все время ходил в капюшоне.

— Выпей, — протянул он ему обыкновенный стакан.

Неофит попытался отказаться, отстранив руку. Однако подошедший был настойчив.

— Выпей, не бойся. Это простая вода. Тебе от нее станет легче…

Вода!

Валентин схватил стакан и торопливо, махом проглотил жидкость. Приятная прохлада крупными толчками провалилась в желудок.

И больше он ничего не помнил.

Тоха — Капелька — Самусь

Тоху вызвали к телефону прямо из зала заседаний. Он был этим не слишком доволен — обсуждался вопрос финансирования «оборонки», а эта тема его в определенной степени интересовала. Не сама по себе тема, естественно, — только дураки-избиратели считают, будто во время этой трибунной трепотни может быть выработано что-то стоящее. «В спорах рождается истина»… Какая глупость! В спорах рождается только пустопорожнее сотрясение воздуха, да взаимные обиды! Истина рождается исключительно во взаимном стремлении людей, придерживающихся различных взглядов, к поиску компромисса!.. Поэтому сейчас Тоху, собирающегося предпринять попытку прибрать к рукам вдребезги обанкротившийся, уникальный, задыхающийся от безденежья военный НИИ, занимающийся разработкой не имеющих аналогов в мире крупнотоннажных тягачей, куда больше интересовали позиции сторон во время обсуждения. Ибо именно этот расклад интересов фракций и групп служил определенным индикатором того, что происходит на подлинной, закулисной политико-экономической кухне. Которая, кстати, отнюдь не так конфронтационна, как кажется, когда наблюдаешь словесные баталии, бушующие на трибунах при взаимных обвинениях. В кулуарах стаканы друг другу в морду не бросают и воду не выплескивают…

Впрочем, все это так, к слову.

Итак, Тоха сидел в зале заседаний и внимательно слушал очередного оратора. Тут главное состоит в том, чтобы суметь просеивать словесный мусор и вычленить главное. Так что слушать надо внимательно — если, конечно, тебя интересует вопрос. Если не интересует — можно заниматься своими делами. Или вообще на заседание не приходить.

И тут вдруг его плеча кто-то коснулся.

— Антон Валерьевич!

То, что его отвлекают от слушания этого бреда, за которым стоит большая игра и не меньшее желание извлечь материальный навар, ему не понравилось. Однако Тоха уже давно усвоил, что ни в политике, ни в бизнесе, ни, тем более, в криминальном мире никогда не достигнешь каких-то более или менее значимых высот, если не будешь уметь сдерживать и скрывать свои эмоции. Так что он, когда обернулся, ни одним мускулом лица не выдал своего недовольства.

Сзади, неловко перегнувшись через рабочий столик с микрофоном на длинной тонкой ножке, к нему пытался наклониться Капелька. Капелька — это большое, сильное, не слишком умное, но бесконечно преданное жвачное, которое официально числится помощником депутата, а на самом деле является личным телохранителем и личным секретарем, хотя последнее, разумеется, исключительно в меру своего интеллекта, Антона Валерьевича… Хорошая, кстати, эта структура — система помощников депутата. Плодить помощников каждый депутат может сколько угодно — в то время, как их права и льготы обеспечивает государство. Даже гаишники, на что уж тертые калачи, как черт от ладана шарахаются от автомобиля, водитель которого предъявляет «корочку» «помдепа».

Лицо Капельки выражало виноватость. Обделенный умом, настроение своего шефа он чувствовал всей своей верной и преданной душой.

— Антон Валерьевич, вас к телефону, — густо пробасил Капелька. — Срочно.

— Кто?

Капелька постарался ответить как можно тише, а вместо этого просипел еще громче:

— Самусь.

Самусь…

Что ж, если уж Самусь говорит «срочно»… Ради этого можно похерить не только обсуждение самого важного вопроса, но и само заседание. Потому что Самусь… Самусь — это глаза и уши, а по совместительству и аналитический центр всей команды, даже не команды, а империи, Тохи. Это один из очень немногих людей, которые осведомлены об истинной, а точнее сказать, об основной сфере деятельности депутата, и это единственный человек, с кем Тоха бывает относительно откровенным. И это единственный человек, которого Тоха по-настоящему боится. Потому что даже такие могучие криминальные «авторитеты», как Сильвестр, оба Аверы, Князь Ризо, Самойлов, Мастер Стас, Алтаец или Сараби — все они, конечно, могли и могут его, Тоху, убить. И лишь один Самусь в состоянии его ПОГУБИТЬ!

Антон Валерьевич поднялся с места и начал пробираться к проходу.

— Ты куда? — попытался остановить его кто-то из коллег. — Сейчас наши будут выступать!