Могила в пожизненное пользование - Андрей Михайлович Дышев Страница 13

– Мое! Я хочу знать, чем ты будешь кормить его завтра? У нас воровать? Или под Бывшего ляжешь?

– Давай! Давай! Ложись! – оживился Бывший, зачем-то вытягивая из кармана оранжевый чулок.

Зойка Помойка не стерпела и с размаху двинула сковородкой по широкому лицу Толстухи. Раздался звук, похожий на тот, с каким сапог наступает на болотную кочку.

– Ага! – радостно завопила Толстуха. Она схватилась за пылающее лицо и попятилась в темный коридор. – Ты первая начала! Все это видели!

– Видели! Видели! – подтвердил Бывший.

– И я иду докладывать Командору! – грозя пальцем, сказала Толстуха и удалилась.

Воспользовавшись затишьем, Полудевочка-Полустарушка принялась варить суп. Кабанов очень переживал. Он боялся, что Командор объявит его зачинщиком ссоры и лишит обеда. Такого наказания Кабанов бы не перенес. Толстуха вскоре вернулась. Победно взглянув на Зойку Помойку, она сказала:

– Тебя вызывают!

Зойка помрачнела. Она зашла в спальню и вышла оттуда с пакетиком в руке. Все уставились на пакетик. В нем можно было различить пачку печенья, две карамельки, горсть кускового сахара, а также расческу, тоненькую потрепанную книжку, использованную ушную палочку, обрывок красной проволоки и треснутую дискету для компьютера.

– Мне бы хоть раз кто взятку дал, – с завистью вздохнул Бывший. – А этому всё носят и носят.

Кабанов переживал, что Зойка уходит. А вдруг она надолго задержится у Командора? Суп вот-вот сварится, умопомрачительные запахи уже наполнили мастерскую, и с минуты на минуту начнется дележ. У Кабанова не хватит сил пробиться к корыту и отхватить свою законную порцию. Тем более что законность его порции Толстуха поставила под сомнение – в самом деле, воду-то на Кабанова не выделяли. Может, дадут хотя бы гущу? Гуща-то ведь законная!

Бывший, широко расставляя острые локти, подлез поближе к керосинке.

– Куда прёшь?! – заорала на него Толстуха, на что Бывший безапелляционно ответил:

– У меня льготы, как у ветерана! Мне положено без очереди! Олл инклюзив!

Рэдиссон Коллекшен! Кинг Сьют!

На такой аргумент Толстуха не смогла возразить. Она что-то проворчала, но встала в очередь за Бывшим.

– Мне пожирней, пожирней наливай! – требовал Бывший, алчно глядя, как Полудевочка-Полустарушка черпает кружкой варево.

– Когда же ты подохнешь? – процедила Толстуха. – Без твоих льгот хоть вздохнем свободнее.

– Этот сдохнет, – философски заметила Полудевочка-Полустарушка, собирая кружкой жир, плавающий сверху супа, – а на его место новый придет.

– Но-но! – встрепенулась Толстуха и понесла к красненькому носику Полудевочки-Полустарушки свой распаренный огромный кулак. – Прошу без намеков на Командора!

Зойка Помойка вернулась с потухшими глазами и без пакетика. Кабанов заметил, что в ее ушах больше не было ни колечек, ни скрепок, и Зойка, стыдясь этого, неловко прикрывала уши руками. Она встала за Толстухой в очередь, но добралась до раздачи последней, после того, как Полудевочка-Полустарушка, пользуясь своим положением раздатчицы, наполнила свою миску доверху, да еще отхлебнула жиденького через край кастрюли. В общем, вместо двух порций Зойке досталась одна неполная. Она принесла миску Кабанову под стол. Тот сначала лихорадочно черпал ложкой, но потом стал пить как из пиалы. Мутные жирные капли стекали по его подбородку, Кабанов вытирал их рукой и облизывал пальцы. Опустевшую миску он тщательно протер кусочком хлеба, причем с обеих сторон, слопал его, а потом поднял воспаленный взгляд на Зою и спросил:

– Еще есть?

Зойка будто ждала этого вопроса и вынула из кармана две теплые расплющенные карамельки. Кабанов смахнул карамельки с ее ладони, развернул липкие фантики и сунул десерт в рот.

– А ты что ж не ешь? – спросил он, сочно чавкая.

– Не хочется, – ответила Зойка, подбирая с пола и разравнивая на колене фантики.

Кабанова стало клонить ко сну. Миску он спрятал под рубашку, чтобы никто не отнял, и решил пока не вылезать из-под стола – там ему было спокойнее. Удобно устроившись и невольно улыбаясь, он смотрел, как Зойка в одиночку, волоком таскает носилки с песком из штольни в кабинет Командора. Полудевочка-Полустарушка и Толстуха удалились в спальню на послеобеденную сиесту. Некоторое время оттуда доносилось их ленивое пение, затем всё стихло. Бывший, как и Кабанов, тоже остался под столом. Он лежал на спине и разглядывал украденный оранжевый чулок. «Никогда так вкусно не ел, – думал Кабанов, проваливаясь в сладкую негу. – И чем меня кормили в дурацких ресторанах? В горло та еда не лезла!»

Ему приснилось, будто он маленький, сидит в шортиках и рубашечке в ряд с другими детьми и поет под аккомпанемент пианино: «Вот носочки, мы их постираем! Вот цветочки, мы их поливаем!» Причем, Кабанов отчетливо помнил, что всё это когда-то было на самом деле. Кабанов улавливал и вспоминал давно забытые запахи детского сада, где намешаны и молочный запах сонных детей, и тухлятинка корма для аквариумных рыбок, и приторный аромат диетического обеда, и аммиачный душок описанных матрацев… Он был маленький, хорошенький и совсем не толстенький. Воспитанный малыш, с которым девочки любили играть в дочки-матери. Кабанов вовсе не со стороны смотрел на себя; он присутствовал в поющем песенку малыше, осознавал себя ребенком, но в то же время мыслил так же, как и сейчас. И понимал, что ничего с годами не изменилось, не произошло качественного скачка, разве только масса тела увеличилась многократно. «Странно, – думал Кабанов во сне. – Что ж получается? Я не изменился? Я остался ребенком? Зачем же мне тогда всё, если и так было хорошо?» И звонким голосом подхватывал дружный куплет: «Вот цветочки, мы их поливаем…»

6

Проснулся он от нестерпимого голода. Выздоравливающий организм требовал калорий. Некоторое время Кабанов неподвижно сидел под столом, принюхиваясь к гамме запахов, но ничем съестным не пахло. Голову его тем временем все плотнее забивали мысли о еде. Осторожно высунувшись из своего убежища, Кабанов увидел, что Толстуха и Полудевочка-Полустарушка сидят за пяльцами, а Бывший, покряхтывая, ходит по мастерской кругами. Со стороны карьера доносился одинокий скрежет лопаты.

Голод брал верх над страхом, и Кабанов решился выбраться из-под стола. Убедившись, что никто не обращает на него внимания, он быстро пересек мастерскую и подошел к столику с керосинкой. Там он старательно обнюхал все кастрюли и сковородки.

– А где еда? – спросил он, конкретно ни к кому не обращаясь.

– Мы уже поели, – с удовольствием ответила Толстуха, прокалывая ткань иголкой. – А твоя красавица для тебя еще ничего не заработала.

Кабанов едва сдержался, чтобы не выдать Толстухе нечто отчаянно-дерзкое, вроде «Да подавись ты своей едой!» Голод был слишком силен, чтобы решиться на подобное самоотречение, а последствия могли быть трагическими.

– А в долг нельзя попросить? – вроде как в шутку спросил