Тело с историей - Николай Иванович Леонов Страница 13

Глава 5

Прежде всего удивило, что дома пусто. Хотя Гуров точно помнил, что сегодня Мария должна была быть свободна весь день, но была она, совершенно очевидно, занята. Иначе с чего бы отсутствовать и телефон отключать?

Вообще у него были планы как на жену, так и на нынешний вечер, но, видимо, не судьба.

Распахнув дверь холодильника, полковник как раз решал задачу на оптимум – с чего бы начать вечер чревоугодия, – но тут повернулся ключ в замке. Гуров машинально глянул на запястье: одиннадцатый час.

На пороге Мария стряхивала снег с шубки, вся серебрящаяся, одновременно усталая и сияющая.

– Незапланированный генеральный прогон? – спросил Лев Иванович, помогая разоблачиться и разуться.

– Темный ты человек, Гуров. Пора бы уже запомнить: какие прогоны вечером? Ох, и все-таки устала…

Освежившись и переодевшись в домашнее, она расположилась в кресле.

– Я, Лева, в театре «Тень» была.

– Не завалило голыми боярынями в шотландских юбках?

Мария бросила на него взгляд, выражение которого ни с чем не спутаешь: «Ну что ж поделать. Дурачок безнадежный, но свой и любимый».

– Представьте себе, господин полковник, не завалило. Постановка самобытна, не похожа ни на что. И прекрасна.

– Неужели?

– Именно. Более того, скажу: теперь никогда не прощу себе, что так и не увидела ее с участием Сида.

– Кофейку? – после паузы предложил Лев Иванович, намертво придавив желание добавить: «…и тотчас отпустит».

– Коньячку, – поправила Мария, – мне надо взбодриться. Настроение ни к черту…

…Приглушен верхний свет, плачет в блюдце тонко порезанный лимон, на улице кружится пушистый снег и уютно поблескивают московские окна, а любимая супруга огорчена до последней степени, занимается самоедством и самобичеванием.

– Ты мне не нравишься сегодня.

– Я сама себе противна.

– Шутишь?

– Ты первый начал. А если серьезно, Левушка, то даже не знаю, как мне, зубру и столпу, объяснить тебе – такому же инвалиду – тот восторг, который испытала. Боюсь, не поймешь.

– Как инвалид инвалиду… – начал было Гуров, но по выражению ее лица понял, что не стоит. И просто пообещал: – Я постараюсь.

Мария, сделав глоток, задумчиво пожевала лимон – у мужа аж скулы свело – и подняла глаза к потолку:

– Мы с тобой понимаем, что все решают профессионалы. Учиться надо, оттачивать, наживать зерно, другое, третье… Мы зациклены на этом. А у них – параллельная вселенная и все вверх дном. В театре царит кавардак – но одновременно и праздник. Пылью и кулисами не пахнет, гуляет свежий ветер…

«Разумеется, ни декораций, ни дорогих костюмов, небось сплошные леса и пустота. Нарисовали на куске полотна «замок», «тронный зал», воткнули палку и уговорились – это, мол, Тауэр, – он вспомнил рассказ Орлова о предполагаемых театральных махинациях, Минкульте, – на бумажках нарисовать-то что угодно можно, хоть мхатовские задники…»

– Актеры облачены в клетчатые обноски, грим такой неумелый, грубый, зато у всех вместо глаз – по паре горящих прожекторов. Дышат и живут лишь одним: как сегодня сыграть в сто раз лучше, чем вчера. Начинает играть музыка – и ты забываешь об отсутствии кулис и дорогущих декораций. И так во всем, щенячий, заразительный энтузиазм…

Откашлявшись, Лев Иванович признался:

– Тебе виднее, мне-то в самом деле не понять. Моя-то работа тоже того… без кулис и декораций. Натуралистична, некрасива, иной раз тошнотворна. И ее вряд ли можно делать с каждым днем лучше.

– Да, да, конечно, – отрешенно согласилась она, – ну я же сказала, что нам с тобой трудно это понять. Как принять, что нет ничего застывшего, установившегося, ничего не делается так, «как надо». Все в движении, фонтанируют, рассыпаются искрами, что твои бенгальские огни.

Гуров одобрил, подливая:

– Образно. Если все на подъеме – это всегда хорошо. Ну то есть и упаднических настроений нет, и творческая жизнь продолжается?

Мария, погрустнев, сделала глоток.

– Знаешь, мне показалось, что они отказываются принимать масштаб катастрофы. Или как это… отрицание? В общем, превалирует страстное желание продолжить работу во что бы то ни стало. Пусть в виде тибьюта…

Она вновь замолчала.

– …но без Сида постановки не будет? – подбодрил он, мысленно потирая руки.

Жена пожала плечами.

– Ты же что-то смотрела сегодня, и тебе понравилось. Или совершенно некому теперь петь?

– Левушка, дело не только в этом. Дело в деньгах.

– Даже панки без денег не поют? – не сдержался Лев Иванович.

Мария не теряла терпения, и это было странно.

– Как бы тебе объяснить в доступной форме… Сид всю жизнь работал, не заморачиваясь на финансах. И, к слову, его постановки и не потребуют массы денег. Театр малобюджетный, актеры чуть не с улицы и все универсалы-многостаночники. Например, брат Сида трудится директором как умеет.

– Это с которым ты переговоры вела.

– Да. Вот он должен был петь Гамлета.

– Поющий директор, занятно. А что, умеет?

– Что?

– Петь.

– Я не слышала. Наверное, не хуже меня. Приятный мужик, очень похож на брата, только моложе и декоративнее. Да, так вот он поведал, что сценаристы запросили несуразно, тогда брат засел на даче и за неделю переработал автора, который уже ничего для себя не запросит. Шекспира то есть.

– Ловко.

– В итоге выворачивают старинные сюжеты так, что сам бы автор зааплодировал. Он же тот еще хулиган был. Ну вот, например, что Гамлет на самом деле сын Клавдия…

– Прошу тебя!

Мария воодушевленно продолжала, точно ничего не услышав:

– Или вот режиссура. Они попробовали поработать с одним дарованием, со вторым, маститым, – те лишь за свое присутствие потребовали несуразно. Сид решил сам попытать счастья в режиссуре – и нате, получилось. Ну а что? Талант – не собака, или есть, или нет. И экономия.

– Сам Сид бесплатно трудился?