Фридрих Незнанский - Чужие деньги Страница 14

— Почему? Важная встреча?

— Звонок. Кто-то должен был позвонить ему домой ровно в восемь вечера.

— Он не сказал, кто это мог быть?

— Нет. Но могу предположить, что ни с одним его расследованием это связано не было. Когда Петя обронил, что ждет звонка, лицо у него было не деловое, не напряженное, а… скорее, радостное. Я решил, что ему должен звонить старый друг.

— А может, женщина? — Володя сам не ожидал от себя такой реплики. И тотчас получил наказание:

— Как вам такое в голову пришло? Питер был женат, у него было двое детей… Он собирался в ближайшем времени перевезти семью в Москву, и вот, такое несчастье… Безутешная вдова, сироты! Он постоянно носил в бумажнике Норину фотографию!

— Извините, Леонид, что нечаянно нарушил светлый образ покойного, но я обязан был спросить.

Однако то ли Володя прикоснулся к больному месту, то ли заместитель питал к начальнику слишком большое благоговение, только Лопатин замкнулся, и ничего, кроме простых односложных ответов, из него больше выудить не удалось. Разочарованный и слегка злой, Яковлев покинул редакцию «Мира и страны», изъяв на прощание кроме пленки ежедневник покойного, который тот всегда держал на рабочем столе. Чтобы выйти, пришлось проделывать обратную эволюцию с пропуском, и Володя задумался о том, как невесело было здесь работать Зернову. Впрочем, может быть, для него повышенные степени секретности были в порядке вещей?

С трудом откопав наручные часы из-под трех рукавов — пальто, пиджака и свитера, — Володя Яковлев взглянул на циферблат. Время примерно соответствовало тому, в которое Питер Зернов выехал к метро «Китай-город» в машине своего заместителя. Куда теперь: домой или в МУР? В МУРе ждало айвовое варенье, зато дома — полноценный ужин, возможность расслабиться и посмотреть вечерние новости. Изъятые пленка и записная книжка несколько царапали его служебную совесть, но он утешил себя тем, что отвезет и оформит их завтра же с утра.

Папа, генерал-майор милиции Владимир Михайлович Яковлев, уже расслаблялся на кухне в тренировочных штанах, байковой рубахе и любимых клетчатых тапочках. Тапочки прорвались, из них высовывались большие пальцы, но, с точки зрения генерал-майора Яковлева, это не являлось веской причиной для смены обуви. Так ему было вольготней, и даже в новых тапках он иногда проделывал дырки для больших пальцев, ускользнув от контроля жены, которая, если ей удавалось поймать мужа на этом сомнительном деле, принималась ругать его за порчу хороших вещей.

— А, Володька, — крикнул с кухни папа, — как дела?

— Пока неясно, — лунатически ответил Володя.

— Иди есть, я котлеты с картошкой разогреваю.

— Сейчас, переоденусь и приду.

У себя в комнате, с удовольствием сбросив с себя надоевшую за день одежду и оставшись в одних трусах, Володя первым делом достал диктофон, позволявший вести запись на миниатюрную магнитную ленту, само собой, как и прослушивать ее. После недолгого шипения комнату заполонил диалог, точнее, несколько диалогов подряд: Питер Зернов проводил среди российских финансовых боссов опрос на тему меры безнравственности в бизнесе. Вопрос звучал так: если бы во имя экономического процветания вашей фирмы потребовалось бы пойти на преступление, совершили бы вы этот шаг? Большинство опрошенных, и подтверждение нравственной репутации российского бизнеса, гордо ответили, что преступление недопустимо, какими бы высокими соображениями оно ми оправдывалось. Двое признались, что преступление или не преступление, но на некоторые мелкие нарушения законности большинству российских предпринимателей время от времени приходится идти, поскольку отечественное законодательство сковывает частную инициативу… Володя впервые слышал голос человека, которого больше нет. Питер Зернов говорил гладко, связно, остроумно. Если бы не определенная напористость, мало свойственная русским, и не подъем интонации в конце фразы, Володя ни за что не поверил бы, что эта безукоризненная речь принадлежит американцу. Ну да сейчас и по-русски многие так говорят — с английским уклоном…

— Володь, — постучал в дверь папа, — ну ты идешь?

Володя нажал на кнопку «Стоп». Яковлев-старший приоткрыл дверь:

— Шевелись поживее! Котлеты стынут!

— Сейчас, — сказал Володя, — только брюки надену.

— Ладно тебе с брюками! Кто мы, по-твоему, лорды? Ты бы еще фрак с манишкой нацепил!

Поглощать в кухонном тепле котлеты, примостясь за столом как есть, в семейных трусах, было приятно. Собственно, это и было настоящим отдыхом, заслуженным после долгого трудового дня. Но — Володя не подозревал в себе такого трудолюбия — этот отдых хотелось поскорее прервать, чтобы вернуться к диктофону и пленке. А вдруг там остались более важные сообщения? И даже если нет, стоит прослушать все до конца и вернуться к началу. Проанализировать. Осмыслить. Сравнить…

Генерал Яковлев смотрел на сына, который с отсутствующим видом поглощал котлеты, и не мог удержаться от добродушной улыбки. Володька по уши сидит в расследовании, видно невооруженным глазом. Сейчас бесполезно его расспрашивать, все равно ничего толком не сможет рассказать. Он сам был такой в молодости, ну и сейчас не любитель трепаться. Что он, что сын — порода одна. Жена жалуется, что из обоих Владимиров слова клещами не вытащишь, но разве это такой уж страшный недостаток? На их службе — даже преимущество. «Болтун — находка для шпиона», видели такой плакат? Эх, Володька-Володька, а из тебя получается дельный опер!

— Шпасибо, — невнятно поблагодарил Володя и, дожевывая котлетный ком, поднялся из-за стола. Согласно заведенному в семье порядку, помыл посуду. Мысленно он пребывал в редакции «Мира и страны», в день убийства Питера.

После интервью на тему преступления во имя бизнеса — небольшой перерыв молчания. Далее шел клочок разговора на английском языке, как если бы Питер спохватился, что пишет то, что не следует, и выключил запись. Все же и уцелевший клочок позволял определить, что Питер разговаривал с каким-то незнакомцем, который его за что-то ругал, а Питер сперва оправдывался, а затем, спохватившись, нажал на «Стоп». Это могло представлять интерес — вот только Володиных знаний английского языка было недостаточно для расшифровки… После непонятных разбирательств по-английски следовали еще два интервью. Потом какой-то серый, непримечательный голос с места в карьер, не представившись, начал на все корки ругать Зернова:

— И что ж вы делаете, Петр Георгиевич? Мы, заинтересованные читатели, не забыли вашу талантливую книгу о глобальном мошеннике Корсунском. Да-а, ваша книга «Сицилиец у власти» служила интересам России. Определенно, да. А вот последние публикации о состояниях, как вы это называете, «Золотой сотни», извините за прямоту, искажают имидж российского государства в глазах иностранцев. А они, между прочим, отказываются вкладывать инвестиции…

Так он нудил, наверное, минуты две. Питер слушал, не перебивал.

«Бывают же такие нудные читатели, особенно пенсионеры», — подумал Володя.

И вдруг — грубый баритон с типично бандитским шиком! Так запугивают друг друга матерые уголовники — уголовники низшего звена, которые не успели приобрести хороших манер, или высшего звена, которые на время отбрасывают эти манеры, чтобы тряхнуть стариной:

— Чего ты, Петька, возбухаешь, ну — чего хочешь доказать? Тебя предупреждали, что тобой недовольны? Сейчас предупреждаю, понял? Публикуешь всякую хреномурдию, иностранный бизнес от России отпугиваешь. Про Корсунского ты писал, так это да, а ты после этого решил, что тебе позволено все? Тоже какой Раскольников гребаный откопался! Ты про кого надо пиши в своей заграничной цидульке, а про кого не надо, уж ты завяжись. Есть люди, за которыми стоят серьезные люди. Понял? Последнее предупреждение тебе делаем, Петя, последнее.

Яковлев неоднократно видел и слышал тех, для кого такая лексика и манера разговора естественна, и здесь не было ничего, что могло бы его поразить. Поражало другое: неизвестный «доброжелатель» разговаривал с Питером, как с давним знакомым. Конечно, это могло быть позой, дополнительным инструментом воздействия, когда оскорбляемого низводят на непривычный ему уровень, унижают до себя. А если нет? Если они действительно знакомы? Американский Робин Гуд российской журналистики, Питер Зернов имел разнообразнейшие связи не только в фешенебельных кругах. Но постойте, разве обычный уголовник стал бы упрекать Питера за то, что тот своими публикациями отпугивает иностранный бизнес от России? Наверняка обладателя грубого баритона использовали высокопоставленные лица… Не зря, нет, не зря Питер пожелал сохранить на пленке этот наглый наезд!

По сравнению с цветистым предупреждением неизвестного тональность следующего телефонного диалога производила впечатление до бесцветности служебной и скучной. Что, однако, не означало, будто диалог можно не принимать во внимание. На этот раз звонили не Питеру, звонил он сам.