Анна и Сергей Литвиновы - Через время, через океан Страница 14

Но что же в таком случае отвечать начальнице? Что перерыла весь Интернет и ничего не нашла?.. Или все-таки козырнуть своим знакомством с великими мира сего и небрежно сказать: «В Интернете ничего нет, но я по своим каналам узнала...»

Только у кого узнавать? Ни Влада, ни Егора Егоровича ни о чем спрашивать по-прежнему не хотелось. Обращаться к Магде после их телефонной ссоры и вовсе невозможно. Может быть, позвонить в пресловутый Дом искусств, но не просто поинтересоваться местом и временем похорон, а попросить к телефону ту, вторую, даму? Как, бишь, ее звали? У первой из прихлебательниц, которая вся воплощение шума и грома, и имя соответствующее, трескучее – Магда Францевна. А вторая как-то очень спокойно именовалась, без изысков... Антонина Матвеевна Пирогова, вот.

И Надя, недолго думая, нашла в глобальной Сети телефон Дома искусств и набрала номер.

Антонину Матвеевну к трубке подозвали без проблем, даже не поинтересовались, кто ее беспокоит. И уже через пару минут Митрофанова, внутренне холодея, слушала ее монолог:

– Беда, Надя, беда! Мы только сейчас узнали!.. Кремировал Егор Егорович Лидочку сегодня! Буквально два часа назад! По-тихому все провернул и ни единого человека на прощание не позвал!

– Что значит – кремировал? – внутренне холодея, пробормотала Надя.

– То и значит. Сжег – и концы в воду.

– Но какое он право имел?..

– А вот имел, оказалось! – выкрикнула Антонина. И отчаянно сказала: – И, главное, ничего не поделаешь, не прижмешь его никак, ты понимаешь! Оказывается, Лидия Михайловна за две недели до смерти своей документ подписала, и нотариус его заверил. Вот, у меня ксерокопия перед глазами: «Распоряжение о похоронах. Уполномочиваю господина Баченко Егора Егоровича произвести мое погребение. Требую, чтобы сотрудники Дома искусств участия в моих похоронах не принимали. Категорически настаиваю, чтобы никакого прощания со мною не было, а мое тело прошу кремировать. Хочу остаться в памяти всех, кто меня знал и ценил, навсегда живой... Лидия Михайловна Крестовская. Личность установлена, дееспособность проверена, подпись заверил нотариус такой-то». Вы представляете, Надя?! Он дождался, пока на нее очередное помрачение найдет, и заставил ее, совсем больную, подписать этот бред! И нас водил за нос до последнего: то он гроб заказывает, то платье еще не нашел, в котором Лида хотела, чтоб ее похоронили!.. А когда мы на него сегодня насели, признался, что все уже кончено. А урна с прахом Лидочки находится в ее квартире...

– Кошмар, – пробормотала Надежда. И зачем-то добавила: – А у меня начальница хотела на ее похороны прийти...

– Да тысячи людей хотели! – всхлипнула Антонина Матвеевна. – А Егор, не побоюсь этого слова, мерзавец, знаете, что сказал? Благодарите, мол, что я Крестовскую хотя бы на урну с прахом уговорил. А то она якобы вообще требовала, чтобы ее пепел с борта самолета развеяли. Никогда не поверю в такое, слышите, никогда! Лидочка – она истинно верующей была, а верующий человек никогда не позволит, чтоб его тело сжигали!..

– Но... – к Наде постепенно возвращалась способность мыслить трезво, – но зачем Егор это сделал?..

Ждала, что собеседница разразится в ответ очередным приступом рыданий и гневных выкриков, но та неожиданно спокойно произнесла:

– А вы подумайте сами, Надя. Сначала – Люся. Якобы естественная смерть, даже вскрытия не было, на третий день тело кремируют. И через неделю по точно такой же схеме поступают с Крестовской. Какая-то очень нехорошая вырисовывается цепочка событий, вам не кажется?..

Спору нет: все происшедшее выглядит подозрительно. Две смерти подряд – и две подряд кремации. Может, действительно злой умысел? Егор Егорович пытается скрыть следы преступления?

Хотя... Распоряжение о похоронах ведь подписано балериной лично, и Антонина сказала, оно, несомненно, подлинное. И аргументы в нем приведены разумные: «Хочу остаться в памяти всех навсегда живой...»

Надя не часто задумывалась о собственной смерти, но ей бы, наверно, тоже не хотелось, чтобы она, серо-бледная и ледяная, лежала в гробу, а близкие и друзья толпились в ритуальном зале и только и выискивали бы предлог, чтоб не приближаться к ее неживому телу, не касаться губами холодного лба. Сама Надя тоже, если приходилось бывать на похоронах, старалась держаться от гроба подальше. Хотя она и взрослый человек, но до сих пор боялась покойников. Обычное дело. У многих перед мертвецами какой-то иррациональный страх. Умерший – это ведь даже не оболочка, но совсем иная сущность. Часто страшная. И уж совсем не красивая – несмотря на все старания гримеров из морга.

А тут ведь не обычный человек, не давно махнувшая на себя рукой бабка – звезда! Женщина, привыкшая к всеобщему восхищению. Балерина даже в свои преклонные лета как за собой следила! Прическа, макияж, королевская осанка, живой, искрящийся взгляд. Конечно, она не хотела, чтобы ее видели недвижимой, с запавшими щеками, с навсегда сомкнутыми веками. И разговоров, наверно, не хотела неизбежных, когда хоронят успешного человека: мол, как ни блистала при жизни, а конец у всех один...

Да и аргументы против кремации – те, что привела Антонина Матвеевна, – звучали не очень убедительно. Православный якобы никогда не согласится на сожжение своего тела... Но балерина не производила впечатления воцерковленной. По-настоящему верующие – они прежде всего бога любят и ему поклоняются, а Крестовская явно больше всех любила себя. И очень логично, что она предпочла милосердный огонь длящемуся годами процессу тления...

Ну, а уж глухие намеки Антонины, что Егор следы собственных преступлений сокрыть пытается, и вовсе из ряда вон. А то Надя сама не видела, насколько балерина плоха. И тут даже не в медицинских признаках дело: Митрофанова ведь в ее лицо вглядывалась. Уже в немного потустороннее, отсутствующее... Сразу понятно: Крестовская давно устала жить на этой земле. И не хочет больше бороться. А когда человек сдался – на его спасение можно хоть штат профессоров бросить и лучшие лекарства использовать, – он все равно уйдет.

И Егор, как ни крути, не такой уж подлец. Раз не сбагрил балерину куда-нибудь в больницу или в приют, а дал ей уйти спокойно. Умерла она дома, в чистой постели, в окружении привычных вещей... А что шустрым теткам из Дома искусств хвост прищемил – оно, может, и правильно. Те тоже хороши. Хоть бы вспомнить один Магдин звонок накануне смерти Крестовской. Та ведь не попрощаться хотела, не сказать подруге последние ласковые слова, а завещание вытребовать. Официально в пользу музея, конечно, а на самом деле, кто его знает...

«В общем, как случилось – так и случилось, – решила для себя Надя. – Мне до этого дела нет».

Вышла из зала периодики. Вернулась к себе. Скупо пересказала начальнице последние новости. Терпеливо выслушала ее разочарованные ахи. И – в который уже раз! – дала себе зарок выкинуть проблемы Крестовской из головы.

Что ей до балерины? Выше крыши хватает собственных переживаний. Полуянов по-прежнему не звонит, а никакого необременительного романчика – в пику ветреному другу – у Нади так и не возникло. Сидит в пустой квартире, хранит верность. И настроения никакого. Ни с подругами встречаться не хочется, ни к косметологу сходить, ни работать. Вон, новые поступления уже неделю как не оформлены, хотя по нормам полагается вносить их в каталог в течение трех дней.

...Но едва Надя приготовила чистый формуляр и раскрыла первую из пришедших в библиотеку книг, как в зал ворвалась Катюха. В крайней степени ажитации – глаза искрят, щеки пылают. Тут же кинулась к Надежде, обняла, зашептала в самое ухо:

– Надька, ну, расскажи мне, ну, поделись – откуда ты их только берешь?..

– Кого беру? – опешила Митрофанова.

В их зал, что ли, какие-то редкие издания поступили?

Но легкомысленная Катерина, конечно же, имела в виду совсем не книги.

– Да к тебе там такой мужик пришел! Вообще обалдеть! – завистливо выдохнула коллега.

– Мужик?

– Полный блеск! Молодой, красивый, деньги явно по всем карманам! На вахте тебя ждет. Дуй скорей, пока не сбежал!

Надя никаких мужиков в гости не ожидала, но по лестнице промчалась быстрее вихря. Неужели одноклассник, Мишка?

Но нет. Тот, кто ждал ее подле будочки вахтерши, был в сто, нет, в тысячу раз привлекательнее бывшего одноклассника. Студентки, толпившиеся на входе, при виде его все, как одна, замирали и предъявляли свои читательские билеты медленно-медленно. Однако бог весть как залетевший в их книжный храм красавец ни на кого из них не обращал ни малейшего внимания. А едва увидел Надежду – просиял, заулыбался, сделал шаг ей навстречу...

Это оказался Влад. Ее мимолетный знакомый. Тот самый якобы историк, что пишет биографию балерины Крестовской. Ничего себе! Вспомнил, что она в «историчке» работает, пришел, дождался, да еще и с цветами – в руках у него очень изящный, явно созданный трудами флориста букет из белых тюльпанов. Ну все. Коллеги во главе со злоязычной Катюхой теперь точно от зависти умрут. Уж на что ее постоянный поклонник, журналист Полуянов, эффектный мужчина, а Влад его, пожалуй, переигрывает. И симпатичней, и одет лучше, и букет никак не сравнить с чахлыми цветочками из ларька, что изредка презентует ей Димочка.