Анатолий Ромов - При невыясненных обстоятельствах Страница 14

Сначала он добился того, что вся карта стала ему ясна и понятна. Потом, вспоминая Лешку и то, что он наверняка вот точно так же изучал эту самую карту, Ровнин стал наносить на нее, сверяясь с указателями, справочниками и путеводителями, все, что могло как-то пригодиться: районные банки, сберкассы, торговые точки, заводы, фабрики, стоянки такси, бензозаправочные колонки, вокзалы, аэропорты, пристани, крупные гостиницы и рестораны. Закончив с этим, занялся объектами помельче: отметил кафе, бары, санатории, дома отдыха, пляжи, базы проката лодок и морских велосипедов. За месяц, не выходя из своей квартиры, он узнал о Южинске все, что можно было узнать о городе, и теперь с закрытыми глазами представлял себе все коммуникации, извивы улиц, выезды за город и пригороды — до последнего прогулочного портпункта и остановки электрички.

Так прошли март и половина апреля. Дни, как и ожидал Ровнин, проходили без изменений. Не появлялось ни письма с незнакомой фамилией, ни лопоухого, ни просто намека на что-то похожее. В общем, Ровнин знал, что даже если у него есть шанс, слабый шанс, то и в этом случае ожидание может продлиться очень долго. Он подготовил себя к этому — и ждал. Знал он и другое: что такое ожидание и есть самое трудное. И тем не менее, несмотря на полную неопределенность, серьезное. Если ты хочешь хоть чего-то добиться, ты должен верить, что оно серьезно в любом случае. Но Ровнин знал, что в это обычно не верится. Наоборот, тебе все время, чем дальше, тем больше, кажется, что по сути своей все это «чистый порожняк».

Каждый день в четыре часа, а по воскресеньям утром и днем он видел, как Ганна проверяет письма. Сначала она делала это довольно топорно, так, что он морщился. Особенно в первые дни она буквально клевала каждую ячейку, поминутно оглядываясь, а когда кто-то подходил, замирала. Поэтому понять, что она проверяет ячейки, смог бы и младенец. В конце концов Ровнин однажды не выдержал — позвал Ганну в дежурку и сделал ей серьезное внушение:

— Ганночка. Я же просил тебя, чтобы ты делала это незаметно. А ты? Не замирай ты над каждой ячейкой! Пробеги глазами, и все. Не таись. Ты же, как курица, клюешь. У тебя что, с памятью плохо?

Закончив, он понял, что сказал лишнее. Ганна отвернулась, у нее покраснели виски и скулы.

— Ну вот, надулась. Я ведь хочу только тебе объяснить, что это очень важно. Ты понимаешь?

По-прежнему стоит отвернувшись. Черт возьми, какая святая обида! Ровнина взяло зло. Да ну ее с ее обидой! Этот детский сад надо кончать.

— Ганна! — он постарался нажать. — Ганна, прекрати!

— Да? — она не повернулась.

— Ты понимаешь, что это важно? Да перестань ты дуться, в конце концов.

— Понимаю, — еле слышно сказала она.

— Эмоции, Ганночка, здесь не нужны. Не обижайся.

— Я не обижаюсь.

— От тебя требуется одно — незаметно проверить пришедшие письма. Пришедшие, понимаешь? Пришедшие, а не все. Обычно их кладут ячеек в десять. В каждую по одному-два. Редко по три. Ну? Это же просто.

Кажется, она думает сейчас совсем о другом.

— Ганна!

— Я постараюсь, Андрей.

— Вот и постарайся. И не нужно эмоций.

Все-таки она ушла явно обиженной, но, кажется, после этого исправилась. По крайней мере, теперь уже понять, что Ганна проверяет почту, мог только он.

Ровнин знал, что пустышка, обычная, элементарная пустышка, рано или поздно должна появиться. Так и оказалось — он поймал ее в конце апреля. Это случилось утром, как только Лиза ушла. Ровнин подошел к стеллажу, как всегда, быстро осмотрел ячейки — и сразу же застрял на букве К. «Каныгиной Алле» — значилось на только что положенном в ячейку письме. В то утро на «К» Лиза положила только один конверт, и теперь Ровнин, не трогая его, внимательно осмотрел. Это был стандартный голубой почтовый конверт. Его приставили к стене ячейки почти вплотную, с небольшим наклоном. На конверте аккуратно, мужской рукой был выведен адрес: «Гор. Южинск, Матросский пер., 6, Каныгиной Алле». Обратный адрес: «Гор. Южинск, Главпочта, до востребования». И внизу, в углу, неразборчивая подпись.

Никакой «Каныгиной Аллы» ни в общежитии, ни вообще в техникуме не было. В общежитии из похожих фамилий была Каневская Света и Куницына Ира, но вряд ли даже Куницыну, не говоря уже о Каневской, можно переделать в Каныгину.

Осмотрев письмо, зафиксировав положение конверта и наклон — нельзя исключать условный знак, — Ровнин вернулся к столу. Тетя Поля что-то делала на кухне, комендантша еще до занятий ушла в учебный корпус. Ровнин сразу же подумал, что это «Каныгиной Алле» вполне может быть пустышкой, не связанной ни с лопоухим, ни вообще с бандой. Но обратный адрес, это «Южинск, до востребования», да еще неразборчивая подпись — все это очень и очень походило на ожидаемое. Правда, лопоухому, если он, допустим, окажется около стеллажа в самую толчею, все-таки удобней будет взять из ячейки конверт с мужской фамилией. Хорошо, но, может быть, одна из связных — женщина? Девушка? Можно допустить и другое: письмо адресовано женщине специально, чтобы не привлекать внимания.

Так или иначе, подумал Ровнин, надо позвонить Семенцову. Если все так, как рассчитывал Лешка и теперь рассчитывает он сам, за этим письмом должны явиться уже сегодня, в крайнем случае — завтра или послезавтра. Потянувшись к телефону, Ровнин еще раз вернулся к давно занимавшей его мысли: нужно ли просить Семенцова о дополнительном наблюдении? И снова, в который раз, решил, что не нужно, и прежде всего из-за тех же соображений о легком облачке. Ведь если банда что-то заподозрит — конец: пропадет последний шанс. Что же сказать Семенцову? Первое — попросить санкцию прокурора на вскрытие письма. Второе — намекнуть, что «авария» (появление письма) может быть «легкой» (кодовое обозначение пустышки).

Ровнин снял трубку, набрал номер; услышав ответ Семенцова, сказал:

— Иван Константинович? Здравствуйте. Андрей Александрович беспокоит. (Включенное во фразу официальное «Андрей Александрович» означало: «Звоню по делу».)

— Да, да, — отозвался Семенцов. — Здравствуйте. Я слушаю.

— Тут, кажется, у меня авария. (»Пришло письмо».)

— Вот как? Легкая? (»Предполагаете пустышку?»)

— Не исключено.

— Что, вам помочь отремонтировать? (»Нужно ли установить дополнительное наблюдение за общежитием?»)

— Попробую пока справиться своими силами. (»Дополнительного наблюдения пока устанавливать не нужно».)

— За ГАИ не беспокойтесь, это я беру на себя.

— Тогда спасибо, Иван Константинович, все в порядке, не буду больше задерживать. Я еще позвоню, хорошо? До свиданья.

— До свиданья.

Для того чтобы определить, пустышка это или нет, ему нужна помощь Ганны. Вскрывать заведомую пустышку — для уважающего себя оперативника позорно и неприлично. Может быть, эта Каныгина Алла когда-то училась в техникуме и Ганна ее вспомнит; кроме того, в Южинске есть еще пищевой институт, и Каныгина вполне может учиться там.

В двенадцать тетю Полю сменила тетя Валя. В два тетя Валя позвала его обедать, но он попросил дать ему только второе и перекусил за столом, сказав, что ждет звонка. Скоро Ровнин дождался прихода второй почты, конца занятий и медленного непрерывного движения возвращающихся с занятий через прихожую.

Ровнин только приподнялся ненадолго, чтобы заметить, положила ли Лиза сейчас письма в ячейку «К», и увидел, что там оказалось теперь еще два письма: Красиной и Кульчицкой. Вернувшись с занятий, обе, Красина и Кульчицкая, взяли свои письма. При этом письмо «Каныгиной» оба раза было передвинуто: Кульчицкая переставила его к другой стенке, а Красина, мельком посмотрев, положила голубой конверт плашмя, вверх адресом. Пришла Ганна, и, сидя за столом, Ровнин увидел, как она сразу же наткнулась на голубой конверт на имя Каныгиной. Про себя Ровнин отметил, что на этот раз Ганна действует почти идеально. Будто мельком осмотрев стеллаж, она подошла к столу, улыбнулась и, легко тронув аппарат, сказала:

— Здравствуй еще раз.

Хорошо, что она задержалась. Где же с ней переговорить? Переговорить надо так, чтобы их никто не слышал, и в то же время не терять контроль над ящиком. Где же? В переулке? Пожалуй. Перед дверью в общежитие — это самое удобное.

— Ганна, ты как насчет выйти на улицу?

Улыбнулась. Молодец, просто молодец девочка. Пожалуй, работу с ней он проводил не зря.

Они вышли в переулок и остановились у двери. На Ганне ее излюбленный цветастый сарафан; волосы чуть собраны и перевязаны голубой лентой. А глаза потемнели.

— Андрей, в ячейке «К» лежит письмо какой-то Каныгиной. Ты видел?

Что там ни говори, а девушка она что надо. Очень даже что надо. Жаль только, совсем, ну просто совсем не в его стиле. А ведь наверняка есть люди, которым нравятся именно такие. Вот такие, статно-тяжелые, с бархатным взглядом. Но не ему.

— Ганночка, может быть, ты все-таки знаешь какую-нибудь Каныгину? Может, такая училась здесь раньше?